Заходя в здание центральных научно-реставрационных проектных мастерских, ожидаешь увидеть что-то вроде инженерного отдела какого-нибудь завода или закрытый от посторонних глаз цех музея: столы с чертежами древних зданий, черепками или абстрактными изразцами. Но при встрече Сергей Куликов, главных архитектор мастерских, сразу говорит, что подобного ожидать не стоит: люди просто работают за компьютерами с документами, как в обычном офисе.
— Раньше, когда я начинал, у нас был стол, рейсфедер, тушь. Но теперь это и есть моя мастерская. Мой рабочий инструмент — моя голова.
Более того, вопрос, как реставрировать то или иное пожилое здание, простирается дальше, чем просто план строительства. Академик Лотман писал: "В истории культуры именно реставрации неоднократно являлись формой уничтожения культурных ценностей". Что же нужно, чтобы сохранить подлинность какого-либо памятника, и что это вообще такое, подлинность? Какая реставрация считается достойной, а какая — варварской?
Подготовка
Реставраторы в каждом отдельном случае отвечают на эти вопросы по-разному. Как пояснил Куликов, перед любым строительством ведется кропотливейшее планирование и изучение объекта:
— Реставрация — это целый мир, это сложно. Потому что реставрация, как говорил академик Лосев, — это способ изучения наследия, его познания. И как любая наука, она состоит из накопления базы данных, критики этой базы данных и выводов по ней. Без этого реставрация — не реставрация, она превращается в поновление (реставрация в старом ее понимании) и ремонт.
Предварительный этап реставрации может занять до полутора лет. Куликов перечисляет грандиозный объем работ, предшествующий самому ремонту, скороговоркой, как быстрый рэп:
— Что такое исследование здания? У него есть история строительства, значит, требуется подъем документов, их расшифровка. Ведь не все опубликовано. Потом нужно натурное исследование: найти все переделки, найти зондажи, свести их воедино, осмыслить; провести археологическое исследование материалов, конструкций, провести инженерно-геологические исследования, то есть подземного пространства; сделать расчеты несущей способности (потому что все старые здания имеют свои схемы и не имеют нормативов). Затем все это сводится в едином отчете, и принимается решение по лечению болезней.
Но даже после накопления пресловутой базы данных все еще непонятно, что же нужно сделать со старым зданием, чтобы оно считалось отреставрированным и отремонтированным. Нужно ли максимально точно сохранить его в том виде, в котором строили наши предки? Или, наоборот, привести его в современный вид и в соответствие с нормативами нашего времени, чтобы оно дольше протянуло? Можно ли как-то конструктивно менять строение?
Подлинность
Куликов считает, что реставрация — это вопрос сложный и часто даже философский, чем технический, ведь это междисциплинарная наука:
— Да, реставрация техническая по инструментарию, но гуманитарная по результату. Архитектор — это человек, умеющий организовывать пространство. Архитектор-исследователь, когда становится архитектором-проектировщиком, то есть реставратором, учится организовывать уже существующее пространство. Поэтому итальянцы называют реставраторов архитекторами-плюс. Когда реставраторы доходят до высших степеней обучения, они ведь носят титул не доктора архитектуры, а доктора философии.
Прежде всего необходимо мысленно найти правильный подход к подлинности, ведь уже здесь начинаются разногласия.
— Подлинность многоаспектна. Есть подлинность замысла, исполнения, места, окружения. Подлинность также распадается на две категории: подлинность художественная, смысловая, та, которую можно воспринять на глаз, и подлинность фактологическая, то есть молекулярная, материальная. За это выступают закоренелые консерваторы: давайте ничего не трогать, все музеефицируем и так далее. Это почему-то называется консервация. Но не менять ничего в объекте веками — это уже жречество, как будто мы мумию сохраняем.
В реставрации главное — это выбор приоритетов. Например, вы сталкиваетесь с памятником XII века, он такой типологически один, других нету. Выбор — или сохранить все для специалистов, которые видят и могут оценить подлинность, или для населения. Ведь это их наследие. Поэтому дискуссия о том, что нужно сохранить, а что обновить, предшествует любому проектному решению
В общем, с точки зрения Куликова, после хорошей реставрации здание можно эксплуатировать еще долго (и для этого хорошо бы использовать неординарные инженерные решения), но при этом оно должно сохранить не только внешнее устройство и материальное оснащение, но и замысел, который в него вкладывали архитекторы прошлого:
— Я считаю, что хороший пример реставрации — это Большой зал Московской консерватории. Там сохранено все, что там было исторически, уникальную верхнюю деку, сцену-коробку, но при этом улучшилась акустика. Инженеры сработали очень качественно.
Москва, Россия и мир
Реставрирование старых домов в городах важно, но даже не в целях сохранения некоего эфемерного нематериального культурного наследия. Куликов считает, что только так этнос и нация могут жить на своей земле, и приводит в пример испанцев:
— В Испании, не самой богатой на свете стране, есть такое понятие, как Испанидад, общеиспанское материальное и нематериальное наследие. И сохраняют они его, по их формулировке, вот зачем: "для устойчивого развития исторической территории". Чтобы каждый городок и поселок имели свое лицо, чтобы люди оттуда не уезжали, понимая, что это — их, что это — навсегда. Сохранение исторического центра города очень важно, это есть в традициях европейской цивилизации. Там человек очищается, возвращается к себе. Памятники — это же не только римские форумы и церковь на Нерли, это еще и памятники конструктивизма, да и скоро сталинский ампир будет памятником. Но там есть антропогенная среда, она близка человеку. А сопоставлять себя, например, с "Москвой-Сити" можно только на расстоянии или с 40-го этажа, а стоя рядом, хочется убежать.
Говоря о Москве, Куликов обращает внимание на то, что городу пора покончить с чрезмерными архитектурными экспериментами, ведь они отдаляют город от человека, в котором он живет и который он, по идее, должен считать родным. Кроме того, современная архитектура слишком быстро становится несовременной:
— Москва эклектичная, но делается это руками архитекторов-модернистов и постмодернистов. А у архитектуры модернизма есть замечательное свойство: она не умеет стареть. Она вне контекста времени. Это внутреннее кредо модернизма как такового. Как только снижается степень ухода за зданием (например, просто окна не помыли), сразу видно, что это здание некрасиво. Да и бетон имеет свой цикл старения от 150 до 200 лет. А вот кирпич стоит и 300, и 1000, и 1500 лет.
Наконец, что куда более важно, старые сохраненные здания должны служить людям чем-то большим, чем просто фон для туристической фотографии. Это та связь человека с прошлым, которую нужно поддерживать для того, чтобы иметь право называть себя живым:
— Что такое реставрация как вид деятельности? Для чего она? Зачем сохранять памятники? Это вопрос не философский, это вопрос житейский. Уважение к старости, к традиции — это часть цивилизационного кода. Вот кочевники цивилизации не создают. Они бывают яркие, веселые. Монголы проскакали, и может, у них даже были золотые юрты, но ни монголов, ни юрт нету, где-то исчезли в степях. От них даже не осталось могил, они сжигали своих покойников. Поэтому цивилизация начинается с внимания к старости.
Егор Беликов