Президент Федерации триатлона России Ксения Шойгу в интервью ТАСС рассказала о взаимоотношениях с Международным союзом триатлона (World Triathlon), планах по проведению соревнований в Азии и возможности выступить на Олимпийских играх в Париже.
— Многие российские национальные спортивные федерации фактически отстранены от работы в международных организациях. Какая на данный момент ситуация с Федерацией триатлона России?
— Да, многие наши федерации отстранены. Но нас (Федерацию триатлона России) и не нужно было отстранять. Из-за случаев положительных допинг-тестов мы и так были отстранены до конца 2022 года. Мы не могли у себя принимать международные соревнования. Спортсмены еще могли выступать, но после начала специальной военной операции, как и все остальные, попали под запрет на участие в международных стартах. Но тем не менее недавно появились высказывания главы Международного олимпийского комитета Томаса Баха, где он отметил, что отстранение не является обязательным требованием МОК, а каждая федерация должна самостоятельно принимать решения в силу своих взаимоотношений с российскими национальными федерациями. У нас пока комфортные отношения с Международным союзом триатлона и Европейским союзом триатлона, поэтому Россия будет представлена на международной конференции, будет являться частью деловой программы. Возможно, будут проведены встречи с главой Международного союза триатлона Марисоль Касадо и главой Европейского союза триатлона Ренато Бертранди для обсуждения механизмов допуска российских спортсменов на международные старты.
Конечно, для нас это очень важно ввиду того, что мы вне зависимости от любых обстоятельств бьемся за спортсменов, которые положили на это жизнь и для которых это является во многом смыслом жизни. Для триатлониста очень важно выступление ввиду международного рейтинга, чтобы набирать очки и иметь возможность готовиться к Олимпийским играм. Не у всех федераций есть подобные механизмы и международный рейтинг, в рамках которого спортсмены попадают на крупнейшие международные старты. Надеюсь, что к концу года мы услышим радостные новости, что спортсмены в каком-то виде могут быть допущены до международных стартов.
— Представлена ли Россия в рабочих органах World Triathlon?
— Да. У нас есть член исполкома World Triathlon. На данный момент ее членство приостановлено. Мы уточняли, что это значит, нужно ли будет потом проходить процесс переизбрания. Было принято решение, что приостановление полномочий будет иметь свой срок, который закончится, и дальше она продолжит исполнять свои обязанности. Думаю, это решение будет сложно сохранить в 2023 году. Но надеемся, что сможем отстоять свою позицию.
— Как обстоят дела с допуском россиян к коммерческим стартам? Допускают ли спортсменов к Iron Man?
— Нас не допускают до коммерческих стартов, хотя сейчас отчасти начинают допускать. Эта непростая ситуация дала большой скачок увеличения соревнований внутри страны. И, как ни странно, в дружественных странах. Считаю, что здесь это не очень большая потеря для российского любительского триатлона, так как триатлеты — люди, которые занимаются спортом, преодолевая себя. Думаю, что это будет возможно в дальнейшем — поездить по миру, посмотреть локации. Но пока есть альтернативная реальность, в которой мы развиваемся внутри страны. И я вижу двукратный рост стартов на следующий год.
— Как и в каком количестве вам удалось заместить количество потерянных международных соревнований стартами внутри страны?
— Моя основная задача как президента федерации стояла не в объеме соревнований, а в качестве подготовки. Все начинается с базовых вещей, например с дисциплины. Когда мы начали заниматься тренировочным процессом и смотреть на него глубже, спортсмены могли не встать на утреннюю тренировку. Потому что они уже "опытные" и были уверены в том, что показывают хорошие результаты, в стране нет никого сильнее на данный момент. И была иллюзия, что так будет всегда.
Сейчас мы создаем олимпийский резерв — это команда, состоящая из детей и юниоров. Там очень жесткая дисциплина и отдельный тренерский состав, они тренируются круглогодично с одними и теми же тренерами. Коллективность в нашем случае является значимой величиной для того, чтобы добиться результатов. Это и совместные сборы резерва и олимпийской сборной, а также спортсменов с поражением опорно-двигательного аппарата.
Мы увеличили количество стартов внутри страны, теперь объем почти равен тому, если бы международные соревнования сохранились
Но это мы поняли еще во время коронавируса. Мы приросли в общей сложности на пять регионов, с учетом того, что у шести отобрали лицензии.
— Почему отобрали лицензии?
— Потому что у нас есть требования. Региональная федерация — это, во-первых, какое-то финансирование, хоть и не очень большое. А во-вторых — яростное желание развивать вид спорта. Но у нас шесть субъектов были в спящем режиме. Достаточно давно были достигнуты договоренности о создании федерации, и это являлось комплементарной частью одной из спортивных школ, тренеры получали небольшую ставку, а федерация жила себе и жила. Когда начали вводиться требования, то стало очевидно, что для них это избыточная нагрузка, к которой федерации оказались не готовы.
— Как относитесь к предложениям со стороны различных функционеров о необходимости дополнительного поощрения призеров спартакиады. В частности, присвоения спортивных званий, аналогичных тем, что присваиваются за победы в крупнейших международных соревнованиях?
— Как награда за большие достижения — конечно, необходимо. Нужно ли присуждать какие-то звания применительно к триатлону? Есть международные результаты. Если ты попал в мировую десятку по данным статистики, то ты молодец, и, конечно, тебе нужно присваивать звание или давать дополнительную денежную премию или льготы. Но если ты просто первый в России, но где-нибудь 350-й в мировом рейтинге, то я пока не вижу смысла поощрять людей. Потому что пока это не результат, ради которого мы могли бы поехать на международные старты.
— То есть в данном случае можно сравнивать результаты внутренних соревнований с теми, что показывают спортсмены на международной арене в текущем сезоне?
— Да, можно. В циклических видах спорта все является более прикладным в рамках статистики. И в данном случае все зависит от президента федерации. Министерство спорта говорит о возможности (присвоения званий), но является в данном случае скорее агрегатором. И если у меня ребята будут показывать результаты хотя бы в топ-30 мирового времени, то я, безусловно, буду заниматься их отличием. А что касается программы лояльности для тренеров, то у меня она есть, есть соответствующие доплаты. Стараемся чем-то поощрить первые места. Но я считаю, что если бы ты выступил на чемпионате мира и был бы там 300-м и при этом был бы лидером здесь, в России, как мы дадим тебе какое-то звание?
Сейчас мне не видится эта стратегия конкретно для моего вида спорта перспективной. Но я считаю важным направлением вкладывать в молодежь и юниоров. Поэтому практически все деньги, которые удается собрать со спонсорства, идут либо на материально-техническую поддержку, либо на иные мероприятия, чтобы сделать детский блок чуть более широким.
— Мы сейчас поговорили про тренерский состав. Недавно вы заявили о необходимости создать саморегулируемую организацию для тренеров. Насколько это актуально?
— Это применительно к любительским активностям, потому что профессиональная среда — другая вещь. Я бы не трогала тренеров, которые занимаются спортом высших достижений, у них совсем другая механика взаимодействия со своими подопечными. Хотелось бы, чтобы для тренеров, которые пропагандируют физкультуру и спорт, были другие регламенты. Чтобы они представляли некую общность, могли высказывать свои потребности, чтобы были определяющие данный вид деятельности документы.
У нас есть несколько профессий, которые никаким образом не регламентированы. Многие коучи, психологи, специалисты в сфере красоты, искусства и дизайна. Я в этих направлениях мало что понимаю, но понимаю чуть больше в любительском спорте. Мне кажется, что эта инициатива будет иметь большой отклик от тренеров, которые на данный момент сталкиваются с тем, что растят свою квалификацию, а коллеги рядом этого не делают. Это всегда прискорбно. А второе — регламентация и какая-то ответственность. Ответственность тех же федераций перед Минспортом — аттестация всех спортивных организаций, которые зарегистрированы как спортивные. Абсолютно не очевидно и нет никаких регламентирующих документов, точно указывающих на соблюдение норм безопасности и многого другого. И эти организации не курируются Министерством спорта.
— Вы также говорили о возможном создании агентства по развитию массового спорта. Насколько учреждение подобной структуры реально?
— В поручении президента была формулировка: рассмотреть возможность и целесообразность создания подобной структуры. Министерство спорта должно дать ответ относительно целесообразности создания в течение сентября. Мы очевидно понимаем, что массовый спорт важен, в том числе по поручению президента об увеличении количества граждан, занимающихся физической культурой и спортом, до 70%. Эта организация нужна ровно потому, что поручение очевидно и стратегия ясна, но прикладные шаги должны разрабатываться в непосредственной связке с субъектом. А поскольку у нас на данный момент эта связка ввиду большой загрузки Министерства спорта не всегда удается в полной мере, то хорошо, чтобы была некая команда при министерстве, в самом министерстве или около ведомства. Чтобы люди занимались только массовым спортом.
По моему мнению, эта структура очень нужна, и это скоро будет. А если говорить о форме, то ответить на этот вопрос пока не могу. Будем бороться за то, чтобы она была наиболее эффективно сделана. Это непосредственная связка Министерства спорта с субъектом. Мне видится, что это некая автономная некоммерческая структура, в которую зашло бы учредителем Министерство спорта и субъекты, заинтересованные в развитии массового спорта. Думаю, что в дальнейшем, на протяжении двух-трех лет, это будут все субъекты.
— Нужно ли сейчас продолжать готовиться к Олимпийским играм в Париже? Или уже сформировалось понимание, что российских спортсменов там не будет?
— Мы всегда должны готовиться. Каждый год так или иначе должен быть большой старт, к которому готовится спортсмен и подходит в своей лучшей форме. Мы всеми возможными путями будем добиваться того, чтобы выступать на Олимпиаде. В нашем случае сначала нужно попасть в рейтинг.
Не считаю возможными инсинуации на тему, поедем мы на Олимпиаду или нет. Мы должны работать. Все остальное будет решаться ходом истории
— Вы говорили о том, что Федерация триатлона России была дисквалифицирована. Правильно ли я понимаю, что, несмотря на текущее отстранение от международных соревнований, непосредственные санкции за допинговые нарушения будут сняты с федерации в конце года?
— История с допингом закончится. Здесь есть как плюсы, так и свои минусы. Здесь есть опасные вещи, за которые я несу ответственность, но по факту не могу ее нести. Есть вещи, которые мы были вынуждены сделать в связи с фактом положительных допинг-проб. Мы подписали контракты со спортсменами, и мне кажется это абсолютно правильным решением. Есть жесткие федерации, где подписаны договоры о том, что если ты являешься членом сборной, то твои вещи могут быть осмотрены, твой номер может быть осмотрен в любое время, ты не имеешь права хранить у себя никакие иголки, шприцы и прочее. Даже если ты колешь себе что-то разрешенное, все равно это должен делать врач. Это международная репутация страны, поэтому, вероятнее всего, решение принято верным образом.
У нас также подписаны договоры со спортсменами, мы также можем и имеем право с них спросить. Так как когда спортсмен не чувствует своей ответственности, то говорит: "Это все тренер, это не я. Это он, он плохой человек. А мне 17, 18, 19, 20 лет, я даже не ожидал, что так может произойти". Это расхолаживает и позволяет, наверное, соглашаться с употреблением допинга, когда под угрозу ставится твоя карьера, а не чья-то другая. И мы понимаем, что никогда не можем быть уверены в том, что спортсмен действительно ничего не употребляет, и никак не можем это проверить, кроме как официальным путем с занесением в личное дело. Еще одна тема — если ты находишься в тренировочном процессе, на соревнованиях, это абсолютно разные препараты, которые тебе можно. Это большой вопрос и большая проблема, но это решается просветительской деятельностью.
Как только мы получили первые три положительных допинг-теста, то стали выяснять, где и у кого тренировались эти спортсмены. Было понятно, что это был также специалист, который не являлся тренером сборной, но в него свято верили коллеги. Мы сразу стали коммуницировать с World Triathlon, был создан антидопинговый комитет, были созданы обучающие курсы, которые проводятся везде. Рано или поздно у спортсмена это въестся в подкорку. Были подписаны контракты со спортсменами, постоянно ездит служба безопасности, которая следит за тем, кто что колет и кому. Были проинструктированы врачи, они обладают актуальной информацией о том, что можно, а чего нельзя. Также все соответствующие материалы мировой федерации были переведены на русский язык и размещены на сайте. Мы с РУСАДА очень часто тестируем триатлетов, и иногда видно, что спортсмен сошел, как только узнал, что приехали его проверять. Часто это бывает простуда или колдрекс, который выпил и испугался, подумав, что это может сказаться. Мы внимательно следим за этой ситуацией. То, как мы работаем в борьбе с допингом, отчасти является залогом наших отношений с World Triathlon.
— Некоторые спортивные национальные федерации задумались о переходе в состав азиатских конфедераций. Возможно ли подобное в триатлоне?
— Пока триатлон не сильно развит на Востоке. Мы прорабатываем участие в стартах в Азии и в других частях света. Но это не идентичная замена с точки зрения спортсменов, которые присутствуют на азиатской части. Хотя мы используем все возможности. По поводу перевода в азиатскую федерацию мы не думаем, поскольку у них тоже есть некая турбулентность. Это пока туманная история. И у нас комфортные отношения с Европейским союзом триатлона, поэтому (переходить в Азию) смысла нет.