Дмитрий Шпаро: последние двое суток до Северного полюса мы шли без сна

40 лет назад, 31 мая 1979 года, в 2:45 по московскому времени первая в истории полярная лыжная экспедиция газеты "Комсомольская правда" под руководством Дмитрия Шпаро на 76-й день после старта достигла Северного полюса. В интервью ТАСС Шпаро рассказал о подготовке экспедиции, о бомбардировщиках, которые летали над комсомольцами, медицинских экспериментах, а также о тех, кто обвинял участников похода в присвоении славы.

— Вы хотели пойти на Северный полюс еще в 1973 году, но тогда не получилось. Почему?

— Экспедиция планировалась под эгидой газеты "Комсомольская правда". Это была чрезвычайно могущественная газета, и корреспондент КП в те времена мог гораздо больше, чем он может сейчас. Он показывал удостоверение, и перед ним открывались любые двери. Но КП была органом ЦК комсомола, а у ЦК комсомола были старшие товарищи, которые сидели на Старой площади — в ЦК КПСС.

Когда выяснилось, что мы готовы к экспедиции, а это был 1973 год, руководители газеты немного струхнули и сказали, что нужно получить разрешение в ЦК комсомола. В ЦК ВЛКСМ все изучили, но настояли на согласовании в ЦК КПСС. Ушел год.

В 1974 году в Москву вернулся Артур Чилингаров, который возглавлял 19-ю комсомольско-молодежную дрейфующую станцию "Северный полюс". Мы думали: "Вот хорошо, как бы "в руку".

Но вышло по-другому. На Памире погибли военные парашютисты. Кто-то сказал Евгению Тяжельникову, который в ту пору был первым секретарем ЦК ВЛКСМ, что, мол, идти к Северному полюсу нельзя: ледовая обстановка плохая, и ребята могут погибнуть.

И Тяжельников решил: "Хватит с меня погибших военных парашютистов". И в итоге наша экспедиция накрылась и появилось решение секретариата ЦК КПСС о том, что экспедиция к Северному полюсу нецелесообразна. Я не знаю, так ли развивались события, но очень похоже на правду.

Нам очень повезло, что с 1977 года первым секретарем ЦК ВЛКСМ стал Борис Пастухов. Он вызвал нас в феврале 1979 года и спросил: "Вы можете идти к Северному полюсу?"

Мы опешили, потому что у нас не было мыслей, что мы пойдем к Северному полюсу так скоро. Мы тренировались, верили, что когда-нибудь пойдем, но не ожидали, что это случится в 1979-м.

Если говорят в начале февраля, что надо выходить в экспедицию в середине марта, то слишком мало времени остается, чтобы все собрать и добраться до места старта. А место старта — это труднодоступный островок Генриетты в архипелаге Де-Лонга в северо-восточной части Новосибирских островов. Нужно организовать базовую станцию на острове Котельный. А базовая станция — сама по себе настоящий Северный полюс с точки зрения всяких организационных трудностей. Однако, когда Пастухов нас спросил о готовности, мы ответили утвердительно.

В "Комсомолке" все были счастливы. Но потом вспомнили, что в 1974 году в решении секретариата ЦК КПСС было записано, что поход к Северному полюсу нецелесообразен.

Как же быть? С одной стороны, есть разрешение Пастухова, с другой — есть то постановление ЦК КПСС. Тогда главный редактор "Комсомолки" Валерий Ганичев заявил, что экспедиция пойдет не к Северному полюсу, а в направлении Северного полюса.

— Была ли вам известна точка зрения, что больше боялись не того, что с группой может что-то случиться, а того, что вы могли перейти государственную границу?

— Не совсем точная формулировка. Ее-то — границу — мы оставляли позади себя в первые дни пути. Вы имеете в виду — попасть по "нейтральным льдам" в другую страну? Я такого не слышал и не думаю, что кто-то так считал. Там все-таки очень приличные расстояния.

— Когда вы спускались с острова Генриетты на зыбкие льды, где очень сильное течение, над вами барражировали вертолеты, которые страховали вас. Это правда?

— Было дело так. Мы прилетели на остров Генриетты на одном вертолете Ми-8. По-другому туда транспортироваться было нельзя. В машине был экипаж, Владимир Снегирев из "Комсомолки", замзав отдела научной молодежи ЦК ВЛКСМ Олег Обухов и семь членов нашей экспедиции. Поскольку обстановка была тяжелой, решили, что пока мы не перейдем через быстро плывущие льды пусть вертолет посидит и подстрахует нас.

Когда мы вышли на сносное поле льда, я сообщил командиру вертолета по УКВ, что лыжи утонули и попросил летчиков Колымо-Индигирского авиаотряда при оказии сбросить новые.

— Существует версия, что по указанию секретаря ЦК КПСС, курировавшего вопросы идеологии, Михаила Суслова, на хвост вашей экспедиции села подводная лодка и шла по вашему курсу, чтобы, если потребуется, пробить толщу льда, всплыть, чтобы в крайнем случае забрать вас, а с воздуха над вами два раза пролетали бомбардировщики.

— По поводу лодки — не знаю. А по поводу противолодочных бомбардировщиков — это захватывающая история. Они прилетали два раза на маршруте и один — на Северном полюсе. Подполковник Владимир Дейнека был командиром звена из двух серебристых красавцев.

Когда они прилетали на маршруте — это был для нас праздник. Великолепные и великанские самолеты, один летел совсем низко, около 300 метров, а второй — совсем далеко и его почти не было видно.

Во время их второго прилета в 20-х числах мая было пасмурно. Когда мы высунулись из палатки, то увидели молоко и решили, что самолеты, скорее всего, не прилетят. Но ровно в 6:00, как было договорено, услышали гул. По рации попросили, чтобы мы вытащили все металлические предметы на улицу, чтобы точнее выйти на нас по отражению сигнала. А у нас особо ничего металлического не было. Лыжи с креплениями, кастрюли, примусы… Самолеты прилетели, скомандовали нам приготовиться к приему груза. Никакого груза мы не ждали. Они сбросили красивый, метра три, транспарант с символикой Северного флота. Затем они долго-долго над нами кружили.

Когда бомбардировщики прилетели на Северный полюс, мы попытались как-то утилитарно использовать их прилет и спросили, не могут ли они точно определить, на самом ли деле это Северный полюс. Нас все время угнетала мысль, что мы не очень точно вышли на Северный полюс. Они подтвердили, что мы прямо в точке.

— А про подводную лодку вам ничего не известно?

— Я слышал только разговоры. Мне трудно было в ту пору представить, что так могло быть, и сейчас мне кажется, что вряд ли это было. Никто из нас про подводную лодку не говорил, за исключением истории на самом Северном полюсе. Когда все журналисты улетели, а наша группа осталась на полюсе с ответственным секретарем штаба Владимиром Снегиревым, мы услышали звук мотора. Самолеты к этому времени уже улетели. Кто-то шутил, что это американская подводная лодка, кто-то говорил, что это наша. В принципе, могло быть и то, и то. А то, что посылали лодку параллельно нам, — очень сомнительно. Мы шли медленно, 76 дней. Что, она будет все 76 дней возле нас находиться?

Кстати, когда мы подходили к Северному полюсу, у нас было свое настроение, свои разговоры, психология.

Хотя лыжный переход в Канаду через Северный полюс все же состоялся, но это было позже — в 1988 году.

— В вашей группе был человек от КГБ, которому была предписана радиосвязь с Большой землей.

— Да, Толя Мельников. Он был парторгом и радистом экспедиции. Когда мы в феврале 1980 года были приглашены в Лондон на церемонию "Самый мужественный спортсмен планеты", все думали, отпустят наши Толю или нет. В декабре 1979 года советские войска вошли в Афганистан, поэтому это было паршивое время для визитов за рубеж. Но визит был замечательный.

Несмотря на напряженную международную обстановку, мы чувствовали, как доброжелательно и гостеприимно нас принимали англичане. Организаторы церемонии постоянно общались с нами. Мы ужинали вместе с председателем МОК, директором Института полярных исследований имени Скотта… О нас заботились. На торжественной церемонии присутствовали 50 послов. И советский, конечно.

Думаю, во все времена народная дипломатия нужна нашей планете.

— Правда, что для радиосвязи с Большой землей использовались новейшие, даже еще не попавшие на вооружение армии, системы?

— У нас был старший радист Леонид Лабутин, который работал в радиотехническом институте, абсолютно закрытом. Но он, конечно, прославился не тем, что был ведущим конструктором некого "почтового ящика", а тем, что он был замечательный радиолюбитель. Он разработал для нашей экспедиции станцию "Ледовая". Вообще, что очень важно, вся радиосвязь велась на радиолюбительских частотах. Нас слышали все. Сама радиостанция весила около 2,2 кг, порядка 4 кг — это серебряно-цинковые аккумуляторы, мачта антенны составлялась из лыжных палок, а оттяжки служили антенной. Эти оттяжки еще весили пару килограммов. В общей сложности все радиоснаряжение составляло 8 кг.

На острове Котельный стояла принимающая и передающая связная аппаратура, которую нам дали войска связи, потом мы вернули ее. Она весила тонны две-три. Мы установили специально антенное поле, высокие раздвижные мачты, целая эпопея, но в результате связь была безупречной. Я каждый вечер общался с редакцией "Комсомольской правды", все было просто изумительно.

А "Ледовая", видимо, оказалась востребованной. Потом мы ходили вместе с Леней, показывали ее очень "закрытым" генералам. По-моему, какую-то модификацию "Ледовой" в самом деле запустили в производство и поставили на вооружение.

— Ваша экспедиция была спортивно-научной. В чем заключалась ее научная часть?

— Мы делали то, что нам предлагал Институт медико-биологических проблем Минздрава СССР, ИМБП. Этот институт готовил космонавтов. Мы все время сурово тренировались в Москве, выполняли разные задания.

К примеру, нас постоянно усаживали за овальный стол. Перед каждым был прибор, состоящий из экрана и пульта. На экране была стрелка, которую нужно было загнать в положение "0". 

При этом все приборы между собой связаны, и мы волей-неволей мешали друг другу в выполнении поставленной задачи. То есть мы должны были решать задачу коллективно. Либо мы ее быстро решаем, либо медленно, либо мы ее вообще не решаем. Это было упражнение на совместную работу команды. После тяжелого путешествия самые трудные задачи быстро решались. Это, в общем-то, — фантастика. Так что, если хотите, эта работа выявляла нашу коллективную успешность. Были бесконечные анкеты, которые мы заполняли. Кроме того, обследования на клинической базе института.

Когда мы шли к Северному полюсу, у нас был врач Вадим Давыдов, он выполнял то, что ему поручали различные исследовательские институты. В походе мы делали заборы слюны — биологический материал. Мы это выполняли, так как это было легко и полезно для науки. 

Кстати, когда мы подходили к Северному полюсу, не было солнца, по высоте которого мы определяли свою широту. Но мы понимали, что нам осталось идти считаные минуты. Речь идет об угловых минутах, на которые делится градус [в геометрии]. Одна такая минута — это географическая миля.

Мы решили, что нужно как можно скорее дойти до места назначения. Последние двое суток до Северного полюса шли без сна. Пять часов прошли, ставим палатку, едим и идем дальше. Кто-то успевает немного покемарить. Во время перерыва каждый говорил, сколько мы прошли. И Вася Шишкарев вычислял среднее. Тому, кто больше устал, казалось, что мы прошли больше, кто меньше устал — меньше. Мы дошли до некой точки, и дальше начиналось кошмарное поле, сплошные вздыбленные торосы. Через эти 300 метров надо в буквальном смысле слова ломиться. Еще минимум час. И мы устроили маленький диспут:

"Слушайте, ребята, надо пройти 300 метров. Еще час помучаемся, но дойдем до настоящего Северного полюса".

Вася Шишкарев скептически сострил: "Будем взвешивать на весах, цена деления которых 1 кг, пятикопеечную монету". Но Хмелевский, Леденев, Мельников, Рахманов были не против. А Вадик Давыдов голосовал против. Шишкарев — воздержался.

— Чтобы отпраздновать победу лыжников, на Северный полюс прилетела группа деятелей науки и культуры, в том числе поэт Андрей Вознесенский. Расскажите, как на Северном полюсе оказался поэт и каким он вам запомнился?

— Науку представлял Юра Сенкевич, культуру — Андрей Вознесенский. Мы все были удивлены его прилету. Как мне известно, он подписал какое-то "вредное" письмо, и его ждали определенные репрессии. Чтобы вывести поэта из-под удара, Пастухов остроумно решил отправить его к нам. Он вызвал Вознесенского к себе и сказал, что таким образом можно убить двух зайцев. Вознесенского не будет в Москве, чтобы он не мозолил глаза. Кроме этого, он сможет написать хорошие стихи и поучаствовать в благом деле.

Вознесенский, Сенкевич и корреспондент "Комсомолки" Василий Песков сразу прошли к нам в палатку. Это было первое интервью. Если Сенкевич и Песков чувствовали себя по-хозяйски, то Андрей был чрезвычайно скромен и немного неуклюж. Ему, конечно, было все интересно, но загорелся он только однажды, когда я рассказывал, как передавал в марте радиограммы в "Комсомольскую правду". Когда я вел свои записи, в палатке было холодно и темно, так что свеча играла двойную роль. Я сидел, погрузив ноги в спальный мешок, а кружка с горящей свечой стояла на коленях. Я получал свет и изредка грел пальцы. А рядом сидел Толя и, когда я заканчивал писать, передавал радиограмму. Вознесенскому это страшно понравилось и эпизод со свечой вошел в стихотворение "Радист":

Ты перенес ледовую жестокость,

радировал со льдины при свече.

Наверно, полюс собирает в фокус

все абсолютное в тебе.

Призеры и фанаты горизонта,

в тюльпанных куртках шедшие сюда,

к торосам, озаренно-бирюзовым,

лечите душу синим светом льда!

Как начальник экспедиции я чувствовал свою ответственность и на Северном полюсе. Меня замотала куча дел. Выяснилось, что я должен написать приветствие в ЦК КПСС и дорогому Леониду Ильичу Брежневу… Андрей Вознесенский вдруг подошел ко мне и сказал: "Дима, на тебя обижаются летчики, подойди к ним". А летчиков было много, ибо самолетов Ан-2, на которых прилетели нас поздравлять, было штук шесть.

А летчики были нашими воздушными братьями. Они сбрасывали четыре раза нам горючее и еду, они спасали бы нас, если что. А я мог совершить ошибку, о которой жалел бы всю жизнь. О моем человеческом, а не партийном деле мне сказал один Андрей. Я бросил все, побежал к ребятам, они обрадовались и обняли меня. Это ощущение благодарности за напоминание Вознесенскому было тогда очень сильным, оно таким и осталось.

— С точки зрения советской страны вы были стопроцентными героями. Но когда Пастухов доложил Суслову об успешном завершении экспедиции и попросил наградить ребят, Суслов хмуро буркнул: "Шпаро — орден Ленина. Остальных представить к правительственным наградам". Не обидно было, что не дали Героя Советского Союза?

— Журналист Лена Масюк в своем репортаже, когда она еще работала на НТВ, сказала: Шпаро не дали Героя потому, что он Шпаро. Был бы он с другой фамилией — дали бы. Это ее интерпретация.

Всегда есть какие-то люди, которые не хотят хорошего для других людей. Был в моей биографии человек, который на протяжении всей моей жизни делал так, чтобы я сильно не возвышался. Но я к этому относился всегда равнодушно. Если по поводу награды говорить, то помню, как полдвенадцатого ночи мне в коммунальную квартиру позвонил Пастухов и сказал: "Сам подписал". Такая формулировка забавная.

Пастухов был безумно счастлив, потому что это была полная реабилитация для него. Все-таки он совершил поступок, за который мог поплатиться партбилетом.

— А орден Ленина вам вручал сам Брежнев?

— Нет. Нас собрали в предбаннике кабинета Пастухова в ЦК ВЛКСМ, откуда мы должны были идти через сквер на Старую площадь в ЦК КПСС. Часа два мы просидели, но вручение наград Леонидом Ильичом не сложилось. И нас достаточно банально наградили среди многих других. Награды вручил Пастухов.

— После покорения Северного полюса новую цель вы нашли механически: дошли до полюса — надо идти дальше, через Северный Ледовитый океан, в Канаду. Почему эта экспедиция откладывалась девять лет?

— В 1981 году произошел так называемый безвалютный обмен: канадскую делегацию приняли в Союзе, а мы в делегации от ЦК комсомола поехали в Канаду. Полярников в этой делегации было четверо: Леденев, Шишкарев, Хмелевский и я. Мы понимали, что все организовано ради нас, мы на особом положении. И мы должны во время поездки заниматься организацией будущей экспедиции. Мы встретились с генерал-губернатором Канады. На встрече присутствовал канадский писатель Фарли Моуэт. Он проникся идеей и стал помогать. Нам организовали пресс-конференцию. Помогало посольство, посол — Яковлев. А наша задача состояла в том, чтобы обо всем рассказать и найти контакты среди ученых. Для этого мы посетили университеты Монреаля и Торонто. Искали людей, которые занимаются выживанием людей в Арктике. Нас интересовали исследователи полярных льдов у северных берегов Канады.

Но все-таки после покорения Северного мы хотели пойти к Южному полюсу. В 1982 году три человека из нашей экспедиции — Малахов, Лабутин, Шишкарев — уехали на сезон в Антарктиду.

В ноябре 1982 года умер Брежнев, Пастухова назначили председателем Госкомиздата. А на нас стал напирать Госкомгидромет. Люди из этого ведомства к нам относились плохо. Директор Института Арктики и Антарктики Алексей Трешников считал нас, видимо, своими личными врагами. Преодолеть это было трудно, и мы понимали, что Южный полюс от нас уходит все дальше и дальше. Там были парадоксы, которые современное поколение понять не сможет. Я вместе с Шумиловым написал книжку "К полюсу!", которую набрали в "Молодой гвардии". Так весь набор рассыпали, потому что она не прошла цензуру. Об упоминании иностранцев в Советской Арктике вообще никто не хотел слышать. Очень многие места в Арктике связаны с исследователями из других стран — Баренцем и другими. Почему мы это должны были скрывать — непонятно. Но был небольшой период, когда это вымарывалось.

Цензоры в "Правде", "Комсомолке" меня знали и хорошо ко мне относились. Я всегда мог подойти к ним и поспорить или попытаться изложить точку зрения. Они прислушивались к моим доводам. Но люди, которые по служебной лестнице были выше их, ничего слушать не хотели.

У академика Трешникова была странная ревность, но мы ни у кого никакой славы не крали. Я был в очень хороших отношениях с Папаниным, он ко мне отлично относился, и я к нему по-сыновьи относился.

После 1982 года цензурный гнет и наша опала усилились, но в ЦК ВЛКСМ оставались люди, которые были нашими союзниками. Я всегда имел доступ к "вертушке" (правительственной связи — прим. ТАСС) и из одного из кабинетов ЦК ВЛКСМ позвонил Егору Лигачеву, который в 1985 году уже был секретарем ЦК КПСС, членом политбюро. Он очень приветливо со мной разговаривал. Мы решили, чтобы нашей группе восстать из пепла, нужно совершить новый суперпереход от станции СП-26 ["Северный полюс — 26"] на СП-27 в канун XXVII съезда КПСС. Между льдинами было 700 км, и это был самый центральный район Арктики. Стартовали 29 января, пришли 7 марта. Часть пути шла в полной темноте полярной ночи. Переход состоялся благодаря Лигачеву. Кстати, книгу "К полюсу!" снова "собрали" по прямому указанию Александра Николаевича Яковлева. А в 1988 году мы пошли в Канаду.

— Вот уже 40 лет участники экспедиции ежегодно 31 мая собираются и в 2 часа 45 минут ночи поднимают бокалы "За наш полюс!" Как сложилась их судьба?

— Да, мы все собираемся на даче Юры Хмелевского в Заветах Ильича.

Два человека из семерки ушли из жизни — это Юра Хмелевский и Толя Мельников. Не стало и Лени Лабутина.

В 1992 году Юра сильно болел. Было сделано все, что только можно. Была надежда на лечение в Лондоне. Пастухов, который на тот момент был замминистра иностранных дел, помог с отправкой Хмелевского в Лондон. Но, к сожалению, ничего не получилось, и Юрий ушел из жизни. Он был выдающийся математик, занимался математической логикой.

Толя Мельников продолжал службу в секретной воинской части. Он не был на оперативной работе, а занимался радиотехникой. Он участвовал во всех наших историко-географических экспедициях. В 2013 году Толя Мельников умер. На его очень торжественных похоронах — будто хоронили крупного военачальника — все говорили о Северном полюсе.

Володя Леденев стал успешным предпринимателем, думаю, с пользой для всех продвигает новые технологии. Вася Шишкарев был рабочим на ЗИЛе, в настоящее время активно участвует в политической жизни, отстаивая коммунистическую идеологию. Володя Рахманов уехал из Москвы и уже много лет живет и работает в Хабаровске. Вадим Давыдов сделал карьеру в медицине, а начиналась она в нашей экспедиции, где он был полярным врачом.

Беседовал Дмитрий Волин