Людей, которые были свидетелями тех событий, с каждым годом становится все меньше. Своими воспоминаниями с корреспондентом ТАСС поделился Богдан Бартниковский, попавший в Освенцим из Варшавы в 12 лет.
В августе 1944 года его отец участвовал в Варшавском восстании, которое жестоко подавлялось нацистами. "С первого дня восстания, когда Гитлеру о нем сообщили, он распорядился расстрелять всех жителей, а город сровнять с землей. Начались массовые убийства мужчин, женщин, детей — всех, кто попадался им под руку. Но это продолжалось лишь несколько дней, так как расстрелять 600 тысяч жителей оказалось неисполнимой задачей. Было принято решение просто выгнать людей из города", — рассказывает Бартниковский.
10 августа 1944 года в варшавском районе Охота, где 12-летний Бартниковский жил с матерью (отец тогда был с участниками восстания в лесу), людей начали выводить из домов. Всех собрали на ближайшей площади, а затем отправили поездом в пересылочный лагерь "Прушков". "Оттуда нас погрузили в товарные вагоны, закрыли, и поезд отправился в неизвестном направлении. Нам никто ничего не объяснял, относились, как к скоту", — вспоминает он.
В лагере
Спустя сутки поезд с ничего не понимающими, напуганными людьми прибыл на станцию в Биркенау. "Этим поездом привезли более пяти тысяч жителей Варшавы, среди которых было более 500 детей — от малышей до подростков 14 лет. Сразу же на железнодорожной рампе мужчин отделили от женщин, матерей от детей", — говорит Бартниковский, на всю жизнь запомнивший эту картину. Многие из разлученных тогда уже больше никогда не увидели друг друга.
Богдан с другими мальчиками попал в мужской барак №5, где в то время находились молодые евреи из Венгрии. "Еще в Варшаве мы слышали о том, что это очень суровый лагерь, где многие умирают, — вспоминает он. — Оказавшись там, мы узнали страшную правду".
"Крематории работали день и ночь, из труб на высоту нескольких метров вырывались языки пламени. Крематориев не хватало, и убитых узников сжигали во рвах. В воздухе стоял запах, который не давал дышать, — рассказывает он. — Мы, дети, все время спрашивали, почему мы здесь оказались и когда нас выпустят, а старые заключенные с горечью отвечали, что выход отсюда только один — через печи крематориев".
Мы все равно надеялись, что сможем выйти оттуда живыми. Но смотря на печи крематориев и слыша по ночам крики людей, которых уводили в газовые камеры из других бараков, ждали, что в один из дней придут и за нами
Выживание
Дети в лагере получали питание наравне со взрослыми: 200 грамм хлеба в день, пол-литра травяного чая и пол-литра супа, в котором можно было найти лишь несколько кусочков капусты и крупу. "Мы постоянно были голодны. На территории лагеря летом нельзя было найти ни одной травинки. Все было съедено. Воду никто не фильтровал. Распространялся тиф", — вспоминает Бартниковский.
По его словам, дети в Освенциме не работали, но иногда им поручали перевезти с одного места на другое какие-то вещи. "Нас запрягали вместо коней в телеги, на которые грузились мешки с украденными у узников вещами. Их нужно было доставлять в разные места в лагере. Это очень тяжелая работа, так как перемещаться по территории можно было только бегом. Но мы стремились получить это задание, так как это было шансом попасть на женскую половину лагеря и увидеть маму", — говорит он.
Женские бараки находились от мужских на расстоянии около 100 метров, за железной дорогой, но никакие контакты сыновей с их матерями не допускались. "Иногда мы видели, как наших матерей заставляют выполнять какие-то упражнения в наказание. Их выводили из бараков и заставляли подолгу стоять на коленях, держа высоко над головой по кирпичу", — рассказывает он. Только раз за все время в лагере 12-летнему Богдану удалось увидеть и обнять мать.
Страх
К детям несколько раз приходил с инспекцией врач-садист Йозеф Менгеле, проводивший опыты на узниках. Как рассказывает Бартниковский, часто можно было увидеть у узников царапину на руке или бедре, в которую вводились разные зараженные химикаты, чтобы наблюдать, как то или иное вещество влияет на ткани.
Бартниковскому как ребенку не стали делать татуировку на руке с его лагерным номером, но эти несколько цифр он помнит до сих пор. "1922731…", — скороговоркой произносит он, вспоминая, как боялся услышать этот номер во время визитов Менгеле.
Страх мучил детей и во время редких походов в душевую: "Мы уже знали из разговоров, что душевая выглядит так же, как газовая камера. Мы никогда не знали, что пойдет из кранов — вода или газ".
Надежда
В последние месяцы существования лагеря смерти происходящее в мире уже свободнее проникало за его заборы. По словам Бартниковского, некоторые "капо" — надзиратели из числа заключенных — тайком держали у себя радио. В конце 1944 года в лагере знали, что Красная армия уже близко, надеялись на спасение. "Старые узники приходили к нам после работы, подбадривали, говоря, что русские уже близко", — говорит он.
Тепло он вспоминает и встречи с узниками-красноармейцами. "Их было видно издалека. Они ходили строем в своей форме, а не в полосатой лагерной робе. По вечерам мы бегали к их бараку слушать, как солдаты, сидя на земле у входа, поют красивые русские военные песни. От их пения на душе становилось теплее, — рассказывает Бартниковский. — Даже в этом страшном лагере, в тех условиях они оставались солдатами".
Берлин
"11 января мой номер и еще нескольких человек назвали и отвели в душевую, где уже были наши матери. Нас воссоединили", — вспоминает бывший узник.
Это был прекрасный день. Мы выходим из лагеря. Живые. Не через трубу, через ворота. Мама держит меня за руку. Большей радости невозможно себе представить
Поездом небольшую группу детей с матерями вывезли в Берлин, где направили на разбор завалов в разрушенном городе. Там они столкнулись с ежедневными бомбежками, необходимостью прятаться от бомб в подвалах, откапывать тех, кто оказался под завалами. "Мы по-прежнему были узниками, но это уже не был Освенцим, — говорит он. — Мы знали, что нас не отравят газом, но мы могли погибнуть от бомб".
Освобождение
Весной из газет узники узнали, что советская армия уже подходит к Берлину. "В апреле мы видели бегущих из города немцев, массово уводилась техника, а 22 апреля все затихло и в лагерь вошли красноармейцы. Мы были свободны", — вспоминает Бартниковский.
Спустя десятилетия, когда бывший узник уже стал членом Союза польских писателей, во время одной из поездок в СССР в 1980-е он встретил бывшего солдата, который участвовал в его освобождении. "В Москве за разговором один из писателей, поэт Алексей Смольников рассказал о своем боевом пути в Берлине. Оказалось, что мы тогда были очень близко. Это была удивительная встреча", — говорит он.
После освобождения первым желанием бывших узников было немедленно отправиться домой. И они просто пошли пешком на восток. И хотя они были измучены, помощь, которую им оказывали по дороге, помогла ее осилить.
Бартниковский со слезами вспоминает, как получил кусок мяса от красноармейца, готовившего обед на полевой кухне. Позднее в одной из деревень на пути они встретили двух советских солдат, которые, узнав об их судьбе и состоянии, принесли мешок риса и тушу барана.
Варшавы больше нет
Еще по дороге ехавшие на фронт польские солдаты рассказали путникам, что Варшава полностью разрушена немцами. "Мы не хотели в это верить, надеялись, что найдем свой дом, где нас уже будет ждать вернувшийся с войны отец, — говорит Бартниковский. — Но мы увидели лишь руины и кресты, установленные повсюду на месте гибели участников восстания". Как оказалось, во время Варшавского восстания погиб и его отец.
Крыши над головой не было, пропитание добывалось с трудом, но благодаря помощи родных и близких жизнь постепенно восстанавливалась. Уже в сентябре Бартниковский пошел в школу. "Так для меня закончилась война", — вспоминает он. Но еще долгие годы его охватывал страх, когда он слышал немецкую речь.
История
Касаясь распространяемой в последние годы польскими властями версии о том, что приход Красной армии в республику был не освобождением, а новой оккупацией, ставший после войны офицером Бартниковский указал, что для него события тех лет выглядят иначе. "Польша была частью Варшавского договора, — напоминает он. — Сейчас можно сказать, что Польша по собственному желанию имеет у себя на территории американские войска". По его словам, "точно так же кто-то может сказать, что мы оккупированы". "Тогда оккупации не было", — убежден Бартниковский.
"У нас была своя власть, которая в некоторых политических вопросах находилась в зависимости, потому что был Варшавский договор. Так же и сейчас Польша должна подчиняться некоторым решениям НАТО", — поясняет Бартниковский. "История искажается в зависимости от политических взглядов", — считает он.
Развернутую в Польше в последние годы кампанию по сносу памятников Красной армии Бартниковский назвал позором. "Ведь их [красноармейцев] здесь в Польше погибло 600 тысяч".
Я считаю, что друзей нужно искать рядом, а не за океаном. У нас должны быть как можно более хорошие отношения с соседями на востоке и западе, вне зависимости от тех страшных событий, которые были в прошлом. Я тепло отношусь к россиянам и хотел бы, чтобы между нашими странами были хорошие отношения
"Политика — одно, а отношения между людьми — совсем другое", — говорит он.
Прошлое и будущее
Сейчас Бартниковский часто ездит в Германию, где встречается с молодежью и рассказывает им историю своего детства. Ненависти к немцам он уже не испытывает и давно перестал вздрагивать при звуках немецкой речи. "Самое плохое человеческое чувство — ненависть, враждебное отношение к людям и целым народам за то, что когда-то происходило в истории", — считает он.
"Важно жить в мире и дружбе, чтобы никакие войны уже не происходили", — уверен Бартниковский. Вместе с тем, по его словам, война уже не кажется ему самым страшным, с чем может столкнуться человечество. "Если почитать о том, что происходит с климатом, становится ясно, что мы сами доведем до трагедии. Возможно, через какие-то 200 лет человечество само себя уничтожит", — говорит он.
Ирина Полина