В середине 1970-х "белокурый ангел польской эстрады" Анна Герман давала аншлаговые концерты по всему Союзу от Ленинграда до Хабаровска и принимала предложения от лучших композиторов страны, пользуясь огромным расположением "Мелодии", готовой идти на любые уступки — лишь бы всеми любимая пани выступила на советском ТВ, записала песни на русском и была еще одним знаменем победы социализма на мировой арене.
После "Надежды", "Когда цвели сады" и "Эха любви" ее связь с советской эстрадой станет уже нерасторжимой, Герман будет абсолютно "своей" и даже больше — символом славянской, отчетливо русской женской красоты и верности. О том, что она всю жизнь рассчитывала на международную карьеру, куда охотнее пела на польском и обожала итальянскую классику, массовый слушатель предпочитал не думать или вовсе не знать. А то, что в родной Польше ее слава "советской звезды" многих лишь раздражала, а в Италии были востребованы более чувственные типажи поп-див, — не желала признавать уже сама Герман, до конца несущая свое искусство вечного трепета вопреки всему.
Ангел-хранитель с микрофоном
Что бы ни вкладывали в определение "советской певицы" почитатели и хулители Анны Герман, формально они были правы: она родилась в Узбекистане в религиозной семье переселенцев из Германии и до десяти лет прожила в захолустном Ургенче, практически в землянке.
Когда ей было два года, ее отца, бухгалтера на мукомольном заводе, репрессировали по ложному доносу и расстреляли. Во время войны мать познакомилась с польским офицером и во второй раз вышла замуж, но вскоре снова осталась одна — мужа призвали на фронт. Повестке о том, что он пропал без вести, в семье не поверили. Надеясь, что муж рано или поздно вернется на родину, Ирма Герман подделывает документы, необходимые для репатриации в Польшу, и перебирается вместе с матерью и дочерью во Вроцлав. Найти родню мужа не удается, но дальше ехать уже некуда — младшей Герман надо идти в школу и начать новую жизнь.
Она осваивает сразу несколько иностранных языков, к польскому и немецкому добавляется английский и итальянский. Поступает во Вроцлавский университет на факультет геологии и участвует в студенческой самодеятельности, пробует себя в театре режиссера Юлиана Кшивки. Он поможет ей заявить о себе и попасть на большой международный песенный конкурс в польском Сопоте, затем в Ольштыне — с молебном Ave Maria. За несколько лет до этого Герман впервые выступила с ним перед публикой на свадьбе в костеле, будучи солисткой хора, после чего удостоилась внеочередного прослушивания в местной филармонии.
Кажется, именно это сочетание молитвенной чистоты с готовностью служить сцене позднее сформировало ее как певицу и прояснило предназначение — петь о высокой любви, чтобы соединять сердца. Если угодно, дать ангелу-хранителю слово и микрофон. Недаром ее песни ценил будущий Папа Римский Иоанн Павел II.
Танцующая Эвридика
В 1964 году на уже втором для нее конкурсе в Сопоте Герман становится лауреатом с песней Катажины Гертнер "Танцующие Эвридики" — изощренной джазовой композицией для эстрадного оркестра, которая была под силу немногим. Сложная образность, смена темпа и смещенный центр тяжести в мелодии — "Эвридики" и по форме, и по содержанию не вписывались в формат, но идеально подходили Герман как ищущей артистке, способной перевернуть игру. Она мгновенно покорила жюри, аудиторию и коллег по сцене, среди которых оказался молодой Иосиф Кобзон, позднее вспоминавший, как влюбился в незнакомую певицу и ее легкое дыхание.
Герман вместе с другими лауреатами конкурса приглашают в Москву и предлагают записать песни на русском языке. Рядом с ней будущий "король чешской поп-музыки" Карел Готт, венгерский крунер Янош Коош и любимица Болгарии Лили Иванова, но министр культуры СССР Екатерина Фурцева выделяет прежде всего Герман.
Отныне ей открыта дорога на радио и телевидение, в студию "Мелодии" и концертные залы столицы. Певица соглашается и готовит невероятную по тогдашним меркам пластинку с песнями Гершвина, Бабаджаняна и Фрадкина на четырех языках. На советском экране она дебютирует с песней "Не спеши", уже исполненной когда-то Муслимом Магомаевым, — невиданный аванс и непозволительное соседство суперзвезды с подмастерьем, пусть и дружественного государства.
Впрочем, слава юной Герман быстро выходит за пределы соцстран, ее ждет вся Европа. Она поет во Франции с иконой шансона Далидой, выступает в Англии и планирует тур за океан. Заманчивее всего тем временем выглядит трехлетний контракт с итальянским продюсером Пьетро Карриаджи, владельцем студии звукозаписи в Милане. Карриаджи берет девушку в оборот и пытается играть по правилам большого шоу-бизнеса. В срочном порядке выдумывает Герман новую биографию, меняет ее платья в пол на мини-юбки и выдает черный парик, попутно пристраивая в СМИ сенсационные заметки о любовных похождениях подопечной. Теперь она не просто певица, но также модель для глянца и "острая штучка" из таблоидов.
Ее пластинки выходят в Польше и Италии, она становится первой иностранной артисткой, получившей приз зрительских симпатий на конкурсе в Неаполе, и первой полячкой на фестивале в Сан-Ремо, где делит сцену с Шер и Челентано.
Все это, однако, не приносит Герман ни вселенской славы, ни денег на обещанный маме и бабушке дом во Вроцлаве. Они по-прежнему живут в съемной квартире, кроме того, по закону треть валютных доходов уходит в казну Польши. Резкая смена имиджа приводит к нервному срыву и конфликту с продюсером. Последние накопления между тем уйдут на борьбу за жизнь отнюдь не на сцене: возвращаясь после концерта в миланскую гостиницу, певица попадает в страшную автокатастрофу, разделившую ее жизнь на до и после.
"Курица — не птица, Польша — не заграница"
"Все свершилось за долю секунды. Отчетливо помню панический ужас при мысли о том, что могу заживо сгореть в машине. За неделю до этого я прочитала сообщение о жуткой смерти французской артистки — одной из знаменитых сестер Дорлеак (Франсуазы, старшей сестры Катрин Денев — прим. автора), она погибла в горящей машине, — рассказывала Герман в мемуарах "Вернись в Сорренто?". — Нас несколько раз подбросило, потом наступила тьма, потом тишина".
Уснув за рулем, 21-летний водитель и аккомпаниатор певицы врезался на полном ходу в бетонное ограждение. Его зажало между рулем и креслом, Герман выбросило на десятки метров. В общей сложности врачи фиксируют до полусотни переломов, сотрясение мозга, ушибы внутренних органов и большую потерю крови. Сломаны позвоночник, обе ноги, левая рука и несколько ребер. За две недели в больнице она так и не приходит в сознание, Карриаджи отказывается оплачивать лечение, не веря, что Герман оживет.
Весть о трагедии доходит до Польши. Режиссер Анджей Вайда, собравшийся снимать Герман в своем новом фильме "Пейзаж после битвы", выходит на польское министерство культуры и с его помощью выбивает из итальянских продюсеров страховку и обеспечивает доставку певицы в Варшаву. После трех операций ее тело "скрепляет" каркас из металлических штырей, гипса нет разве что на лице. "Я была не человек, а скорлупа", — приводил слова певицы ее друг Ян Ласковский.
После года на растяжках в постели у Герман атрофируются мышцы, она заново учится ходить, выезжая с мужем-сиделкой на первые ночные прогулки на берег Вислы — днем ее, немощную и искалеченную, могут увидеть прохожие и поклонники. Как и любая артистка, она хочет вернуться сразу на сцену — без унизительных съемок в гипсе и домашнем халате. Спустя пару лет, осенью 1970 года, это случится: не успев запеть, Герман услышит 20-минутные овации публики.
К тому времени в СССР огромным тиражом расходится ее первая пластинка-гигант. Несмотря на легкий акцент и флер зарубежной экзотики, за Герман на советской эстраде не закреплено ни своей ниши, ни особого места. Заезжих звезд с польской пропиской и без того хватало: от "их" Рены Рольской и Ирены Сантор до "нашей" Эдиты Пьехи. Написанные для Герман песни Фельцмана "Снежана" и "Двое" напоминали десятки других, не говоря о переводном, вторичном по определению материале ("В моих снах"). Для меломанов, специально интересующихся польской эстрадой, выбор был еще шире: в одной только Варшаве блистал десяток певиц-моделей от Алиции Маевской и Халины Фраковяк до герлз-бэнда Filipinki.
В конце концов, на телеэкранах Союза не первый год шел юмористический капустник "Кабачок "13 стульев", стилизованный под реалити-шоу из польского кафе. Только что завершился показ предшественника "Семнадцати мгновений весны" — популярного сериала "Ставка больше, чем жизнь" о польском разведчике Станиславе Колицком в тылу врага. И вообще, "курица — не птица, Польша — не заграница".
Аномалия Герман
Возвращение Герман на большую сцену проходит по старым адресам: в Италии — оперы Скарлатти, в Польше — эстрадный джаз, в Америке — соул, в СССР — шлягеры с оркестрами, "Голубой огонек" и "Песня года".
Певицу помнят и любят, но самые щедрые и по-настоящему интересные предложения ей поступают только из Советского Союза. В следующие пять лет она будет сотрудничать с главными хитмейкерами эпохи: от живого классика Блантера ("Колыбельная") и мэтра Френкеля ("Снова ветка качнулась") до модных Тухманова ("Я к тебе не подойду") и Добрынина ("Белая черемуха").
Тогда же она споет свои самые известные песни, с которыми навсегда останется в истории советской эстрады: "Надежда", "А он мне нравится", "Когда цвели сады" и, конечно, "Эхо любви" (вместе со Львом Лещенко). Композиторы — в первую очередь Пахмутова, Шаинский, Птичкин — бесконечно влюблены в голос певицы. Их несложно понять — теплый и ласковый тембр Герман пленил миллионы человек, профессионалы говорили о "перламутровых связках". "Такого голоса на мировой эстраде нет. Она пела без малейшего нажима и напряжения, — вспоминал Владимир Шаинский, — будто это само так льется, причем с неба".
В Италии она услышала лучшие голоса планеты и смотрела на неаполитанских певиц как на богинь, тогда как в Союзе как на богиню смотрели на саму Герман. Выше любой из "соперниц" (184 см), она была еще и не в пример возвышенна, расставляла руки как крылья и, задрав голову, пела будто в небо даже из павильона. И главное — ее вкусы от одежды до музыкальных жанров целиком совпадали с этической и эстетической нормой эпохи застоя. Ей не нужно было менять себя и надевать маску женщины-вамп по заветам западных импресарио. Кто-нибудь видел Герман в костюме или хотя бы брюках? Исключено.
В Герман не было ничего вызывающего и хоть сколь-нибудь спорного: она пела о любви и природе с необходимой долей мелодраматизма и слез счастья. Она была ослепительной, но не сексуальной, казалась отрешенной и неземной, но всегда милой и домашней, могла разорвать душу, но не разбивала сердце. В отличие от большинства эстрадных див она оставалась сдержанной и подчеркнуто целомудренной — мечтой начальников культуры, боящихся, как бы огненная Алла Пугачева не вспыхнула прямо на сцене. С "Моей любви негромкие слова" им явно спокойнее, чем с "Арлекино".
Герман ориентировалась на пышные аранжировки американской поп-музыки, училась фразировке на французском шансоне, знала толк и в танго, и в госпеле — но тянулась к русскому романсу и глубокой традиции церковного пения. Ей можно было доверить самое сокровенное вроде "Выхожу один я на дорогу" или "Гори, гори, моя звезда". Ее естественный консерватизм, интуитивное следование патриархальному укладу и тоскливый взгляд в прошлое — те самые слагаемые, в которых нуждались эскаписты от музыки в 1970-х, остро переживающие культурную революцию ВИА и слом эпох.
Однако вопреки их мечтам аномалия Герман не распространилась на всю эстраду, ее медлительное распевное сопрано и образ мечтательной кроткой нимфы не стали общим местом. Такие "Сумерки" и "Кажется" были только у нее.
Тайна белого ангела
Весной 1980 года Анна Герман в последний раз выступила в Москве, в сборном концерте в "Лужниках". После финальных аккордов ее увезла скорая помощь. Многолетние боли и истощение организма, вызванное колоссальными перегрузками во время гастролей и родами почти в 40 лет, окончательно подорвали ее здоровье. Когда медики диагностировали рак костей, никто не удивился. Никто, кроме Герман, считавшей себя, по словам друзей, буквально неуязвимой — на фоне почти библейского исцеления после ужасной аварии — и способной выбраться из любых передряг.
Новый виток борьбы за жизнь оказался недолгим, долгожданный тур по Австралии пришлось отменить. Летом 1982 года певицы не стало. Ее последняя песня так и называлась — "Последняя встреча", едва ли случайно.
По словам близких, перед смертью Герман стала религиозной, сочинила музыку к "Отче наш" и пообещала мужу, что в случае выздоровления вернется не на эстраду, а в костел, где когда-то начался ее путь. Впрочем, у нее и раньше были песни вроде "Успокоения", которую под конец легко спутать с литургией.
С разной степенью успеха пойти по ее следам пробовали София Ротару, Вика Цыганова и даже Елена Ваенга, выпустившая свою версию "Когда цвели сады". В 2012 году на Первом канале вышел сериал "Анна Герман. Тайна белого ангела", в котором звучит настоящий голос певицы — в последний момент авторы отступили и не стали доверять ее песни актрисам. Собственно, в этой заведомой неприкосновенности и заключается тайна ее лучших песен.