2014 год стал по-настоящему годом великого перелома в отношениях Европейского союза и России. И причина тому не кризис на Украине. К 2014 году, если использовать терминологию философов-марксистов, накопившиеся за долгие годы количественные изменения приобрели неумолимо качественный характер, а драматические события на Украине лишь ускорили и закрепили перемену во взаимоотношениях России и Европы.
Является ли эта перемена бесповоротной? Что она собой представляет - тупик или возможность некой перезагрузки двусторонних отношений? И тогда что для этого необходимо сделать? Эта перемена отнюдь не линейна, а многомерна. Она сложилась, казалось бы, из вполне объяснимых рациональных причин, но одновременно на нее повлияли такие невыразимые в логических понятиях факторы, как взаимное непонимание, обиды, несбывшиеся ожидания и надежды, разочарования.
История отношений нашей страны с Европейским союзом формально началась в июне 1988 года, когда Советский Союз и европейские сообщества установили официальные отношения, а вскоре, в декабре 1989 года, подписали соглашение о торговле и торгово-экономическом сотрудничестве. Это было время горбачевской перестройки, когда на повестку дня были поставлены задачи демократических преобразований и модернизации страны. Во внешней политике СССР зримо возросло значение европейского вектора, а тогдашнее советское руководство выдвинуло концепцию строительства "общего европейского дома".
Однако практическая реализация соглашения 1989 года так и не началась: в декабре 1991 года СССР перестал существовать. Переговоры по проекту будущего соглашения между Россией (правопреемницей СССР) и Евросоюзом начались осенью 1992 года и завершились в июне 1994 года подписанием соглашения о партнерстве и сотрудничестве на десятилетний срок (вступило в силу в 1997 году).
Само понятие партнерства при этом было туманным и обтекаемым и в соглашении конкретно не разъяснялось. Стороны договаривались укреплять политические и экономические свободы, уважать демократические принципы и права человека, содействовать международному миру и безопасности и мирному урегулированию споров в рамках ООН, ОБСЕ и т. д.
За всеми этими универсальными принципами и критериями партнерства стояло, с одной стороны, стремление вовлечь Россию в сферу влияния Запада и превратить ее в некий новый Запад, особенно учитывая богатство сырьевых ресурсов и емкий потребительский рынок. С другой стороны, налицо было желание великой державы, которая расположена в двух частях света и имеет глобальные интересы, обрести новую внешнеполитическую идентичность в меняющемся мире. При этом и Европейский союз, и Россия были склонны считать свое партнерство устойчивым, долгосрочным, иными словами, стратегическим, а значит, неподвластным конъюнктурным политическим и экономическим колебаниям. Россия, которая болезненно переживала распад СССР и утрату своего прежнего статуса супердержавы с завершением эпохи биполярного мира, была заинтересована в укреплении роли ЕС как самостоятельного игрока на мировой арене, развивая идеи нового полицентричного миропорядка.
Однако именно мотивы политического свойства затрудняли, тормозили, а иногда приостанавливали развитие отношений между Россией и ЕС. Военные действия в Чечне, расширение ЕС и вопрос об особом положении Калининградской области, проблема либерализации энергетического рынка в Европе, вопрос о безвизовом режиме, несовпадение позиций по вопросу так называемых непризнанных государств, "замороженных конфликтов" на территории бывшего СССР, нарастающая конкуренция между Россией и Евросоюзом на постсоветском пространстве, расширение НАТО на восток - все это в итоге усиливало прежние, доставшиеся еще от советских времен, и рождало новые разногласия и противоречия между партнерами. В итоге политические декларации стали явно диссонировать с достаточно низкой результативностью политического сотрудничества, которое оказывается все более избирательным и ограниченным.
России и Евросоюзу становилось все сложнее договариваться друг с другом в плане политического диалога на фоне очевидного прогресса в экономической кооперации. Увеличивался двусторонний торговый оборот, несмотря на структурные дисбалансы во взаимной торговле вследствие сырьевой специализации России. Расширялось инвестиционное сотрудничество, хотя доля портфельных инвестиций в нем оставалась небольшой, а специфической формой российских прямых инвестиций в страны ЕС стали вложения российских граждан в недвижимость. Все чаще центральной темой двусторонних отношений становится проблема доверия, напрямую оказывающая влияние на договорную способность политических элит.
На неопределенность в подходах к долгосрочным ориентирам сотрудничества указывает ситуация, которая сложилась с подписанием нового соглашения о партнерстве и сотрудничестве. Перспективы его заключения неясны: десятилетний срок соглашения о партнерстве и сотрудничестве, вступившего в силу в 1997 году, завершился осенью 2007 года, но соглашение продолжает действовать, его автоматически пролонгировали.
Вряд ли стоит надеяться на скорое потепление в двусторонних отношениях, фактор времени не сможет повернуть ситуацию вспять. И в этом смысле 2014 год войдет в историю. Кризис на Украине и присоединение Крыма к России подвели своеобразный итог нашим отношениям с Европой. Новый верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Федерика Могерини следующим образом охарактеризовала отношения России с Евросоюзом: "Россия является стратегическим актором на глобальном и региональном уровнях, но она более не стратегический партнер". Новый председатель Европейского совета ЕС, бывший премьер-министр Польши Дональд Туск пошел еще дальше, заявив, что видит в России "стратегическую проблему" для Евросоюза.
Почему это произошло? Вероятно, наступило время откровенно признать, что модель стратегического партнерства не может быть выстроена на неравноправии, взаимном недоверии, скрытом и явном неприятии.
Географическое положение и особенности исторического пути России предопределили двойственность российской идентичности. На протяжении веков для одной части русского общества Европа (Запад) была ориентиром в развитии, для других Запад противостоял и даже угрожал основанному на традициях привычному укладу жизни. Это социокультурное размежевание (а может быть, даже и раскол) общества не смогла преодолеть и постсоветская Россия. Ошибки реформаторов, негативные социальные последствия экономических и политических преобразований не способствовали завершению процесса формирования российской идентичности, что стало бы основой для решения задач модернизации. Однако рассуждения о самобытности и особом пути России, попытки возродить миф о евразийстве, мифологемы об особом русском характере, уникальности Российской империи, неприятии русским человеком практики и этики предпринимательства по западному образцу несут в себе серьезные риски самоустранения России от участия в европейских, а значит, и в международных делах. И это вполне возможное самоустранение нельзя уравновесить и компенсировать активизацией дипломатических и внешнеэкономический усилий на незападном направлении.
В свою очередь, меняются представления Запада о нашей стране, о ее силе и слабости, о ее месте и влиянии в глобальной политике. Не последнюю роль в этом играет смена поколений. Подтверждением этому служат более взвешенные и рассудительные мнения о политике нашей страны и перспективах долгосрочной стратегии Европы и Запада в отношении России, которые высказывают бывшие европейские и западные политики, влиятельные политические деятели и интеллектуалы старшего поколения. Впрочем, постепенный уход с политической сцены России послевоенного поколения и людей "оттепели" также имеет свое немаловажное значение.
Можно ли попытаться перезагрузить отношения России и Европы? О возможности такой перезагрузки, кстати, заявила новый верховный представитель ЕС. Она же открыто высказала прагматизм в плане отношений Евросоюза с Россией: "У меня нет большого опыта с медведями… Что же касается России, необходимо сочетание твердости и дипломатии. Который из двух подходов возобладает, зависит от поведения медведя". Представляется, для России сейчас важно сначала направить взгляд не на себя, стремясь заново пересмотреть свою идентичность, а вовне - на пространство глобального мира, в котором стремительно происходят изменения, которые трансформируют конфигурацию современного миропорядка. Только после осмысления того, как изменился мир, можно обратить взор на себя, не замыкаясь на себе.