В субботу, 7 октября, на 89-м году ушел из жизни академик РАН, лингвист и антрополог Вячеслав Иванов. Профессор Школы культурологии НИУ ВШЭ Ян Левченко рассказал о широком спектре интересов ученого, о том, почему Иванов намного опережал свое время и как ему удавалось сообщать разрозненным явлениям культуры качество "тождественной смысловой пронизанности".
В Тарту, где я учился, имя Вячеслава Всеволодовича Иванова было, мягко говоря, на слуху. Он был инициатором создания Московско-Тартуской семиотической школы. По праву хозяина дома лидером тартуского кружка всегда провозглашался Юрий Михайлович Лотман, и это было справедливо. Очевидно, что без той сети связей и широты научных интересов, что характеризовали феномен Вячеслава Иванова, родившаяся на стыке наук советская семиотика не стала бы общекультурным явлением. Если выражаться словами другого универсального гуманитария, Ольги Михайловны Фрейденберг, идеи Иванова сообщали самым разным, часто непохожим явлениям культуры качество "тождественной смысловой пронизанности".
Помимо того что Вячеслав Иванов постоянно что-то возглавлял и администрировал, он, как правило, одновременно занимался древними языками и теорией информации, сном как семиотическим объектом и сравнительной восточноевропейской мифологией, авторским кино и асимметрией полушарий головного мозга.
В мире Вячеслава Иванова все было связано со всем, и границы были нужны только затем, чтобы их переходить
Вдобавок он с юности был собеседником на пиру модернистов типа Роберта Фалька и Бориса Пастернака. Сказать, что Иванов хорошо разбирался в искусстве и литературе или хорошо их понимал, означало бы сказать избыточную глупость. Будучи наделен безотказной памятью, он рано осознал свою способность соединять людей и их идеи в едином смысловом поле. В мире Вячеслава Иванова все было связано со всем, и границы были нужны только затем, чтобы их переходить. Среди более чем 1000 написанных им оригинальных статей немногие тематически повторяют друг друга и при этом превосходят самые смелые ожидания. Он никогда не останавливался.
Безостановочность и неутомимость Иванова производили пугающее впечатление. Мне и моим сверстникам, когда мы учились в университете, его работы казались перенасыщенными, напоминали видения Босха из "Сада земных наслаждений" или ребусы Брейгеля вроде "Нидерландских пословиц" или "Детских игр".
Со временем я понял, что Иванов, как и несколько других великих ученых его круга (например, его постоянный соавтор Владимир Николаевич Топоров), были людьми цифровой реальности с ее множественными окнами, где одновременно активны различные, зачастую несвязанные процессы. Поскольку технические возможности и языковые навыки были традиционными — линейными, накопительными, возникал эффект бесконечной сноски, прирастающей внутрь все новыми аналогиями и деталями. Это были объемы digital humanities, обработанные с помощью аналоговых средств. Как нелегко и почетно идти на шаг впереди своего времени!
Мне посчастливилось познакомиться с Вячеславом Ивановым в 2012 году, когда ему было уже 83 года. Это был с виду хрупкий, хотя и привычно крупный человек, говоривший отчетливо и последовательно, как часто не могут говорить люди вдвое моложе. Его голос иногда начинал гаснуть, но смысл того, что он говорил, всегда оставался прозрачным. Другое дело, что и за двадцать лет до того уже было принято слегка подтрунивать над Ивановым, пускающимся на лекциях в воспоминания о великой культуре века, который прошел у него перед глазами. Да, он отвлекался и рассказывал о Пастернаке, об отце, о Федине и Фадееве, о перипетиях не столько даже советской литературы, сколько той жизни, где надлежало выжить, чтобы оставить свидетельство. Отвлечения эти были также частью его миссии. Ждущие предметного разговора и встревоженные прыжками мысли слушатели напряженно искали утерянную нить, не подозревая о том, что ценность происходящего — в нем самом, в орнаменте звучащей мыслительной траектории. Модернизм с его иерархиями, уважением к возрасту, чувством красоты и сознанием правоты все еще жил в этой речи, завораживая своей длительностью.
Модернизм с его иерархиями, уважением к возрасту, чувством красоты и сознанием правоты все еще жил в этой речи, завораживая своей длительностью
В 2012 году Вячеслав Иванов задумал собрать конгресс по русскому формализму — течению в литературной теории XX века, повлиявшему на послевоенную гуманитарную науку больше других. Когда-то Иванов тесно общался с классиками формализма Виктором Шкловским и Владимиром Проппом и не мог скрыть волнения, что столетие русской формальной школы происходит при его жизни.
Я входил в состав организационной группы, чьими силами сначала собралась большая конференция, а потом и был задуман сборник, который, казалось, выходил бесконечно и все же появился летом этого года. Мы ничего не презентовали и не праздновали, считая эти события проходными фактами научной повседневности. Теперь сборнику не требуется посвящение — история все сделала сама. Быть может, она и есть универсальная сверхнаука, которой служили и которой вдохновлялись гуманитарии прошлого века. Они знали, что культура — это текст, побеждающий смерть.