С тех пор как перевод романа "Доктор Живаго" впервые опубликовали в Италии, прошло уже 60 лет. Константин Мильчин — о том, как одна книга стала поводом для спецоперации ЦРУ и навсегда изменила облик нашей страны в глазах всего мира.
60 лет назад в Италии вышло первое издание книги Бориса Пастернака "Доктор Живаго". История этого романа начинается еще раньше, до Великой Отечественной войны.
Итак, в 1935 году Борис Пастернак отправляется в Париж на Международный антифашистский конгресс писателей. Там он — главная звезда. Его считают первым поэтом Советского Союза. В принципе, дома он тоже признан — и государством, и коллегами-писателями, но только в Европе он осознает свое место в литературном мире.
Пастернак возвращается домой в смущении. А в СССР как раз начинаются репрессии. Снаряды рвутся вокруг Пастернака, коллеги и друзья отправляются в лагеря или на расстрел. А он неуязвим. Ему благоволит сам Сталин, который может просто так взять и позвонить писателю домой. По слухам, в ответ на предложение арестовать поэта Иосиф Виссарионович сказал: "Оставьте этого небожителя в покое".
Русская культура литературоцентрична. Только у нас могла появиться идея, что роман, пусть даже талантливый, может нанести урон стране, погубить ее
Иван Толстой, один из биографов Пастерака, пишет, что тот "выступал против идеологических кампаний — а его не переставали печатать, он отказывался от подписи под людоедскими статьями — а фамилию его все равно ставили, он не отворачивался от гонимых друзей — а черный ворон проезжал мимо. Он упорно предлагал себя в жертву, но судьба жертвы не принимала. Поневоле начнешь считать себя каким-то заколдованным".
Все это Пастернак переживал крайне болезненно и считал, что неуязвимость и щедрый прием в Европе — лишь аванс, кредит доверия, который нужно отдавать. Как это может сделать только поэт или писатель: создать большой русский роман, монументальное произведение об эпохе, запечатлеть всю ее трагедию, противоречия и боль.
Это такая родовая травма отечественной литературы, вечные попытки написать новую "Войну и мир". Нечто сравнимое по размаху, показывающее суть эпохи и в то же время столь же универсальное. Для советской литературы это была особо важная задача, потому что новая страна и новый мир требовали создания чего-то равновеликого тому, что было до революции. С другой стороны, для Пастернака будущий роман должен был стать исповедью, оправданием перед потомками, объяснением, почему он выжил и остался на свободе, пока другие гибли или уезжали в лагеря.
Реальная работа над романом начинается лишь в 1945 году, когда приближается конец войны, а страну охватывает небывалый эмоциональный подъем. Многим кажется, что эпоха тьмы завершилась и дальше будет эпоха света. Пастернак пишет роман, несмотря на то что в 40-е годы власть уже не так ласкова к нему, как в довоенное время.
В 1954 году в журнале "Знамя" печатаются первые стихи из будущего романа, а в 1956-м "Новый мир" отказывается опубликовать книгу. Взгляд Пастернака на историю страны слишком радикально отличается от общепринятого. И вот здесь обычная для той эпохи ситуация, в которой автор книги борется с суровой цензурой, заканчивается, и вместо нее начинается шпионский триллер.
Пастернак передает рукопись итальянскому издателю. В 1957 году книга выходит в переводе. Нобелевский комитет начинает рассматривать вопрос о вручени Пастернаку премии, но по правилам необходимо наличие издания на языке оригинала. В дело вмешивается ЦРУ и финансирует публикацию в Голландии пиратской книги на русском. Нобелевский комитет делает ответный ход и вручает Пастернаку премию.
Это первая Нобелевка гражданину Советского Союза, до этого из русских писателей ее получал только Бунин, уже лишенный к тому моменту гражданства. Но в СССР никто не обрадовался. Книга считается антисоветской. Писателя начинают травить, русский язык обогащается страшными словесными конструкциями: "Даже свинья не гадит там, где ест" и "Не читал, но осуждаю". Первая фраза принадлежит Владимиру Семичастному, в те годы — секретарю ЦК ВЛКСМ, который чуть позже стал главой КГБ. Пастернак отказывается от премии и через два года умирает.
Русская культура литературоцентрична. Только у нас могла появиться идея, что роман, пусть даже талантливый, может нанести урон стране, погубить ее, а потому его нужно запретить, спрятать в архиве, уничтожить, проклясть западных публикаторов, стереть в порошок автора. Но в это поверили даже в ЦРУ. В итоге даже спустя 60 лет шпионская интрига все еще мешает смотреть нам на "Доктора Живаго" просто как на книгу.
А между тем именно с этого романа начинается серьезное изучение русской литературы на Западе. Образ России, представление о русских, о том, как они себя ведут, чем мотивируют свои поступки — это все идет из "Доктора Живаго".