"Массового закрытия вузов не будет". Ректор ВШЭ о трендах будущего образования

В начале прошлого года никто и подумать не мог, что высшее образование за считаные дни перейдет в онлайн-формат, но цифровые технологии открывают перед вузами новые возможности, от которых они вряд ли теперь откажутся. Ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов в интервью ТАСС рассказал о том, каким будет образование в ближайшем будущем, откажутся ли университеты от кампусов в пользу онлайна и как дистанционный формат учебы может повлиять на общество.

— Ярослав Иванович, сегодня многие говорят, что высшее образование после пандемии не будет прежним…

— Пандемия и вынужденная изоляция сами по себе ничего нового не создали ни в отношении содержания, ни в отношении методов и форм. Все, что мы наблюдаем сегодня: массовые онлайн-курсы, онлайн-семинары, сетевые образовательные программы, — было создано и применялось до пандемии. Просто практически все "образовательные игроки" освоили эти новые технологии.

С облегчением мы восстановим эмоциональную сторону университета, все, что связано с роскошью личного и группового общения, "броуновское движение" огромного кампуса и возникающие из этого "прекрасные неожиданности". Надо сказать, что один из минусов онлайн-образования — невозможность просто столкнуться с кем-нибудь в коридоре. Все происходит, но все надо заранее планировать…

Но университет уже точно не будет прежним. Слишком много новых возможностей мы увидели за этот год. Грех их не использовать.

Уже с этого года почти 12% учебных курсов преподается на все четыре кампуса Вышки, часть их читают команды ученых из нескольких городов. Мы впервые наняли больше ста ведущих мировых ученых в качестве "удаленных профессоров": они ведут занятия, руководят научными семинарами, к ним можно записаться на консультацию — все это не покидая своего базового университета. Знаменитая Апрельская конференция ВШЭ прошла полностью в онлайн-формате — и вовлекла более чем в два раза больше участников, чем раньше.

Другими словами, мы видим огромное расширение возможностей: выбора для студентов, круга общения для ученых, "своей" аудитории и успеха для преподавателя. Это можно сопоставить разве что с изобретением книгопечатания.

— По вашему мнению, что будет с высшим образованием в ближайшие десять лет?

— Будут сильные изменения. Просто раньше они откладывались. Если сравнивать 2020 и 2010 годы, в университетах изменилось не так много. Наоборот, к 2030 году новые формы выйдут на первый план и приведут к новому качеству высшего образования.

Действуют три фактора изменений: ускорение обновления технологий и следующих за ними квалификаций. Цифровая революция. И экспоненциальный рост объема полезной информации.

Образование по своему "генному коду" — сфера консервативная. Его функция — трансляция культуры, передача новому поколению накопленного богатства знаний и умений. И неважно, это накопление случилось за четыре века до нас, если мы читаем Шекспира, или за последний год.

Но высшее образование отличается от школы и от профессионального колледжа — оно транслирует результаты свежих исследований, учит студентов не только принимать знание, но и оспаривать его, сомневаться и опровергать.

Став массовым, высшее образование в XX веке во многом утратило эту особенность, свою корневую черту, стало во многом просто транслировать готовое знание. Сейчас настоящих исследовательских университетов в мире — едва ли треть, остальные фактически не формируют инноваторов.

— Какие черты "новой реальности" видны уже сейчас?

— Во-первых, это существенное расширение аудитории. Часто говорят, что к этому привел вынужденный переход в онлайн. На самом деле это не так, все инструменты существовали и раньше. Просто образование — самая консервативная сфера из всех возможных. И отрицание было основано на нежелании что-то менять. Пандемия же сделала использование онлайн-технологий доступным и необходимым для всех.

Последние 20 лет по всему миру можно было наблюдать одинаковую картину: люди переставали посещать лекции. Но отбрасывали ли они материал, который там давался? Оказывается, нет. Те, кто ходил на лекции, стримили их записи студентам своей группы. То есть студенты сами естественным путем перешли к пусть немного "партизанскому", но все-таки формату онлайн-курсов, который сейчас стал завоевывать мир.

Аудитория слушателей онлайн-курсов одной только Высшей школы экономики сейчас составляет более 3 млн человек во всем мире. Из них не все доходят до того, чтобы получить диплом, не все доходят до того, чтобы заплатить за курс. Но никто же не ругает библиотеку за то, что ты 50 книг открыл, посмотрел и только 51-ю пошел читать. Так реализуется выбор человека. Онлайн-образование дает немыслимое раньше расширение предложения. Неважно, где ты учишься и где ты живешь, есть ли у тебя возможность переехать в другой город или страну. В любой точке земного шара ты включен в систему передачи знаний, обсуждения нового знания, которое предлагается учеными из ведущих мировых центров.

Второе глобальное изменение, которое мы наблюдаем сейчас, — это короткие обучающие программы и система так называемых микростепеней. Срок жизни технологии в современном мире составляет менее пяти лет.

Но на рынке труда ты должен предъявить свидетельства о конкретных квалификациях — и микростепени выполняют эту задачу. Подготовка для микростепени может осуществляться и вне университета (в мире есть масса коммерческих курсов, готовящих к профессиональным экзаменам) и как часть большой образовательной программы. Если университеты не хотят терять доходы, они будут стремиться освоить этот рынок.

Третье. Система образования будет больше, чем сейчас, опираться на внешние по отношению к вузам образовательные ресурсы и сервисы. Образование структурируется на два сегмента: предоставление конкретных обучающих и оценивающих сервисов ("коротких" образовательных продуктов, хорошо алгоритмизируемых, технологичных, с четко измеримыми результатами) и образовательной среды, в которой происходит развитие личности студента. Образовательная среда в исследовательском университете — одна, она включает, в первую очередь, общение с учеными и участие в исследованиях; в teaching university — другая, в большей степени сформированная через личное общение студентов, через участие в социальных проектах. 

На фоне широкого использования внешних образовательных сервисов более четко выделится сфера ответственности самого вуза — это развивающая среда, среда общения. Университет и сегодня формирует систему личных связей, знакомств, отношений человека, часто он проносит ее через всю жизнь, и она поддерживает его карьеру. В науке это называется "социальный капитал".    

Четвертое: мы видим быстрый рост цифровых образовательных сервисов как отдельных продуктов, постепенное замещение ими части традиционных занятий. Какой именно части — легко ответить. Той, которую преподаватель воспринимает без увлечения, которая его не заводит, не увлекает. Речь идет о рутинных действиях преподавателя (факультета), которые тем не менее важны для студента. Часто именно они закрепляют знания и умения, обеспечивают обратную связь студента с университетом. Главная претензия студента — это именно отсутствие обратной связи, оценки его ежедневных усилий. Многих это демотивирует, они перестают концентрироваться на занятиях. Цифра помогает эту проблему решить или значительно смягчить, по крайней мере.

Это цифровые обучающие системы — от коллективных компьютерных игр, моделирующих производственные или управленческие решения. Это программы "обучающих задачников" на основе искусственного интеллекта. Это системы независимой оценки знаний. Это симуляторы использования технологий. Это использование лабораторного оборудования в удаленном режиме. "Движки" на все эти продукты уже есть, дело за наполнением контентом. Пока в вузы "зашли" только массовые открытые онлайн-курсы (МООС).

Значительная часть образовательных ресурсов будет предоставляться вне университетов. Провайдерами будут как сами университеты (действующими примерами являются платформы Coursera и EdX), так и специализированные обучающие фирмы и фирмы-поставщики технологий. Триггером, конечно, здесь стала пандемия и вынужденная изоляция, когда все без исключения освоили удаленное обучение, конференц-курсы. Можно сказать, все вошли в воду и многим понравится плавать и после наводнения.

Колоссальное расширение образовательного предложения приведет к тому, что неэффективные (малоинформативные, эмоционально не заряжающие, неоригинальные) учебные курсы начнут вымываться из университетской практики. Передовые университеты начнут поворачивать эту реальность себе на пользу: ведь высвободившиеся ресурсы можно будет направить на развитие исследований и закрепление лучших профессоров. Уже сейчас в образовательных программах ВШЭ порядка 745 массовых открытых онлайн-курсов (МООС), три четверти из них (75%) — от других университетов.

С большой вероятностью можно говорить еще о двух "больших сдвигах".

Произойдет снятие языкового барьера. К 2025 году проблема иностранного языка будет снята, как если бы у каждого из нас был собственный переводчик. Рынок высшего образования (да что там — образования вообще) станет полностью глобальным. Это даст шанс России, Китаю, странам Латинской Америки выйти на мировой рынок со своими оригинальными образовательными продуктами.

И последнее: высшее образование будет становиться все более равным по качеству, все менее элитарным. Цифра и единый рынок образовательных ресурсов в значительной степени уравняют шансы студентов, в каком бы городе и в каком бы вузе они ни обучались. Откровенная имитация образования, которая еще десять лет назад была массовой во многих странах, включая Россию, будет полностью вымыта с рынка. Высшее образование не станет еще всеобщим, как школьное, но будет более надежной ступенькой вверх, чем сегодня.

— Можно ли говорить о том, что образование останется онлайн и студенты теперь всегда будут обучаться из дома?

— Мне кажется, что студенты в очень большой степени и раньше учились дома, но сейчас эта тенденция, конечно, будет нарастать. Тем не менее не следует ждать массового закрытия университетских кампусов. Даже после перевода всего образовательного процесса в онлайн корпуса Вышки мы оставили открытыми, и примерно каждый десятый студент ежедневно приходит туда, чтобы общаться с коллегами, организовывать проектные группы. В образовании ведь очень важна эмоциональная связь. Поэтому традиционное образование, то, что мы сейчас стали называть офлайном, никуда не денется. Не исчезнут школы, не исчезнут университеты, но изменится сам формат деятельности: он будет более креативным, проектным, эмоционально окрашенным. Будет расти спрос на коворкинги, причем не только студенческие, но и школьные. Если вы зайдете в лицей Вышки, то увидите, как лицеисты сами организуются, сами собираются без преподавателей.

Но, конечно, новая реальность подразумевает переформатирование университетской среды, например библиотек. Если вы зайдете в библиотеку Вышки: книги стоят, но книгами пользуется каждый десятый, а девять из десяти сидят в своих ноутбуках, где те же самые книги. Но они же именно в библиотеку приходят: кто для индивидуальной работы, кто для групповой. И важно, что эта работа происходит в окружении книг — как не только носителей знания, но и символов знания. Мы ведь окружаем себя знаками.

Но, еще раз говорю, никуда не уйдет эмоциональная связь, никуда не уйдет ощущение себя в коллективе, который вместе учится, вместе мыслит. Это самое важное. И это, конечно, гораздо важнее для школ. Я вообще не верю в онлайн-школы. В какие-то курсы для школьников — да, но в возможность полноценного развития ребенка без школьной среды — нет.

— Почему не верите в онлайн-школы?

— Потому что школа — это в большей степени воспитание, а не образование. Школа — это формирование человека как личности, а не набор этим человеком профессиональных компетенций, как в вузе. Там человек еще не взрослый, и онлайн всегда будет играть вспомогательную роль.

— Вы высказали такую мысль, что школа воспитывает, то есть она формирует какие-то нравственные ценности. Нужен ли тогда для школы такой строгий контроль, как ЕГЭ?

 — ЕГЭ — это просто один из возможных видов независимой внешней оценки. Что было до его введения? Пышным цветом цвела система платной подготовки в определенный вуз, оставим даже сейчас за скобками, честной или нечестной. Была в начале 2000-х такая шутка: России удалось опровергнуть постулат, что математика едина. В каждом российском вузе математика своя. Мы же не хотим возвращения к этому? Следовательно, нам нужна объективная оценка знаний.

Форма ЕГЭ постоянно совершенствуется. По нашим опросам, он перестал вызывать отторжение у школьников и учителей.

Проблема ЕГЭ — не в его форме, а в том, что он проводится только два раза, после девятого (ОГЭ) и после 11-го класса. Соответственно, работа ученика и работа учителя неизбежно настраиваются на этот единственный рубеж, который надо преодолеть, часто за счет увлеченности образованием как таковым, за счет отказа от разных образовательных возможностей, своих для каждого ученика и учителя.

И второе, что может сначала дополнить, а потом и заместить ЕГЭ, — это набор портфолио, персональных достижений школьника. Мы говорим про блокчейн-технологии. Что такое блокчейн? Это система объективной информации, которую нельзя фальсифицировать, потому что нейросеть тебя запомнила, масса независимых чекеров тебя запомнили. Если мы эту блокчейн-технологию внедрим в систему фиксации достижений каждого школьника — это и будет то портфолио, которое нельзя будет сделать искусственно. И я, как ректор, с большим удовольствием перейду к отбору на основе этих портфолио. Блокчейн даст реальную возможность начиная класса с шестого собирать портфолио: здесь ты в олимпиаде по химии участвовал, здесь был волонтером, здесь победил в спортивных соревнованиях.

— Но это же пока теория? А когда это уже будет на практике?

— Эта технология уже существует. Вопрос в том, что на нее должен возникнуть общественный спрос. Думаю, к концу этого десятилетия мы увидим первые независимые оценки знания и фирмы, которые занимаются этим конкретно. Лет через 15 мы сможем вполне уверенно говорить о замене ЕГЭ объемным измерением достижений и потенциала личности каждого человека.

— Сегодня сложилась непростая ситуация, связанная со стоимостью обучения. С одной стороны, вузы стали больше тратить в условиях онлайн-обучения, с другой стороны, студенты требуют снизить стоимость. По вашему мнению, какой выход из этой ситуации?

 — К сожалению, экономика устроена иначе. Мы же не требуем, чтобы производители снижали цены на свои товары, потому что у людей упали доходы. Образование — такая же отрасль экономики, как и все остальные. Цена обучения — это зарплата профессоров, содержание зданий, в исследовательских университетах — содержание лабораторий и реализация студенческих проектов. Если мы хотим получить качественное образование, то должны быть готовы платить те деньги, которые нужны университетам для их работы. На мой взгляд, в этой ситуации государство должно сделать программы социальной поддержки студентов, по крайней мере тех, кто реально учится и в будущем будет способствовать развитию страны.

— То есть государство должно помогать и студентам, и вузам?

— Да, государство должно помогать и студентам, и вузам, пока мы все находимся в этой сложной ситуации. Вузам помогать проще, потому что государство и общество как налогоплательщик могут быть уверенными в том, что эти деньги попадут по назначению. Немногие люди согласятся просто так помогать всем студентам.

Вышка довольно давно реализует специальную социальную программу. Мы тратим 2,5 млрд рублей, 10% нашего дохода, на то, чтобы снижать цену обучения для тех студентов, которые хорошо учатся. Мы делали это задолго до пандемии. Я предложил бы государству взять эту модель и доплачивать за обучение тем студентам, которые хорошо учатся. Потому что платить тем, кто плохо учится… Это будет социальная помощь, она не имеет отношения к образованию. Тогда уж давайте просто деньги раскидывать с вертолета.

Убежден, что это наиболее разумная форма. Недаром в Вышке, несмотря на высокие цены, никто не говорит, что это несправедливо. Студенты понимают, что если будут хорошо учиться, то будут платить не 500 тыс., а 250. А кто-то будет учиться целиком за средства университета, если он попадет в верхние 10% рейтинга. Все же зависит от тебя. Но есть критерий: да, учиться надо хорошо.

Есть еще одна группа, которой точно надо помогать и которой в России, на мой взгляд, уделяется недостаточно внимания, — это дети, изначально оказавшиеся в худших условиях. ЕГЭ обеспечивает равенство, но это равенство формальное. Совершенно понятно, что состоятельная семья создаст ребенку лучшие условия для обучения, чем мать-одиночка, которая с трудом справляется со своими обязанностями. Поэтому в очень многих странах от 10 до 30% мест предоставляются по отдельному конкурсу детям из неполных семей, из семей с низким уровнем образования обоих родителей, из сельской местности, где меньше возможностей для качественного обучения. Таким студентам платят высокие стипендии, чтобы они могли сосредоточиться на учебе. Нам необходимо создать систему реального уравнивания шансов, а не делать вид, что мы решили все проблемы равенства с помощью ЕГЭ.

— Еще немного про будущее. По вашему мнению, какие специальности будут востребованы в ближайшее время для выпускников вузов? Какой бы вы сделали прогноз?

— Трудно делать достоверные прогнозы, когда ситуация меняется каждые три-четыре года. Но вот прямо сейчас мы сейчас видим две сферы растущего спроса на специалистов, в которые люди поверили, — это ИТ-специалисты, подчеркну, не программисты, так как это уже рутинная деятельность, а программные инженеры или аналитики бизнес-систем и так далее. Второе направление — это то, что можно назвать прикладным гуманитарным знанием: дизайн, коммуникации, медиа, то, что раньше бы назвали журналистикой, восточные языки, кстати, как ни странно.

— Журналистика остается востребованной?

— Остается, но речь сейчас идет больше о медианавыках, а не навыках журналиста. Реально журналист все-таки должен сначала получить какое-то образование, чтобы потом выступать достойным собеседником. А вот как подать, как ухватить, как предложить себя, свой проект так, чтобы его заметили, — мне кажется, все это становится очень важным. Умение себя подать, сделать себя заметным, пробиться в этом океане информации, чтобы именно твою руку заметили. Помните плакатик "Я беременна" на пресс-конференции президента? Выяснилось, что не беременна, просто хотела, чтобы на нее обратили внимание, и это сработало.

— ВШЭ — лидер программы повышения международной конкурентоспособности российских университетов, реализация которой только что завершилась. Минобрнауки сегодня говорит о запуске новой программы "Приоритет-2030" (Программа стратегического академического лидерства). Как вы оцениваете итоги завершенной программы и перспективы следующей?

— У нас была очень удачная программа "5-100", которая завершилась в прошлом году. Если говорить о ее итогах и сопоставлять с программами других стран, то Россия сумела существенно повысить свою известность в целом ряде направлений: в экономике, в химии, в гуманитарных технологиях. И это очень серьезный результат. Например, сегодня в топ-10 мировых университетов на Coursera входят два российских университета — Вышка и Санкт-Петербургский университет. Это огромное достижение, мы преодолели доминирование университетов США.

Безусловно, нам как стране надо расширять свою долю в секторе глобальных исследовательских университетов. Задача продвижения в международных университетских рейтингах остается актуальной. Если сейчас Россия представлена в топ-100 предметных рейтингов 15 вузами, то через 10 лет мы можем надеяться иметь там 50–60 российских университетов.

— Почему именно в топ-100? Почему не топ-200, не топ-50? Зачем вообще биться за места в рейтингах?

— Рейтинги отражают вес университета в глобальном разделении труда, его востребованность, его репутацию. Сегодня ни одна страна, даже Штаты, 50 лет собирающие к себе всех перспективных ученых, не участвует даже в половине научно-технологических "фронтиров", существующих в мире. Наука глобальна и разделена. Критическую роль играет участие в обмене передовыми идеями, в научном общении. Грубо говоря, место в топ-100 по биологии значит, что ученые университета приглашаются на все профильные конференции и симпозиумы, к ним отправляют (и от них приглашают) постдоков и аспирантов. То есть они заведомо включены, они равные. Но университетов-то в мире десятки тысяч! И тысячи работают в каждой предметной области.

За десять лет мы поменяли отношение в мире к российской науке: если еще в первом десятилетии XXI века она воспринималась как ослабевающая тень советской, то сегодня — как реально существующая величина, современная, составленная из молодых ученых, а не только "уходящего поколения". 

Если взять университеты группы "5-100", то мы в последние годы больше привлекли интересных коллег из-за рубежа, чем отдали туда своих. То есть к нам тоже утекают мозги, и это просто здорово.

Ученые, когда ищут, где бы им "приземлиться", рассматривают, как правило, два параметра. Есть ли необходимое оборудование (или доступ к данным) для исследования и какова плотность академической среды, интересно ли окружение коллег. Чтобы понять, что удалось сделать в последнем отношении, приведу наш собственный пример. В Вышке в 2010 году 12% преподавателей имели статьи в международных научных журналах. Сегодня таких коллег — почти 70%.   

За последние 10 лет, по сути, заново сформирован отряд исследовательских университетов, представляющих Россию в элите глобального образовательного сообщества. В 2020 году число отечественных вузов, входящих в топ-100 по своим предметным направлениям, достигло 15. В 2013 году их было всего три. Доходы вузов "5-100" от прикладных разработок для нашей экономики выросли более чем в три раза, в среднем до миллиарда рублей на вуз. Число иностранных студентов выросло в два с половиной раза, в среднем до 2,5 тыс. человек на вуз. Ни одна страна не добивалась таких результатов за такое короткое время.

Сегодня возможно использовать серьезный потенциал, сформированный ведущими российскими университетами, для достижения стратегических целей развития страны. Необходимо включение вузов в развитие страны не только как поставщиков кадров, а как создателей новых знаний и технологий. Надо думать о трансфере создаваемых университетами материальных и социальных технологий в реальную жизнь и в реальную экономику. Наши знания должны помогать стране развиваться, людям — чувствовать себя в ней комфортно и уверенно, а бизнесу — зарабатывать. Для Вышки эти темы традиционно очень важны. Девиз нашего университета: "Не для школы, а для жизни мы учимся".

Другое важнейшее направление — обеспечить опережающее развитие университетов в регионах России. Мы не можем существовать с 25 конкурентоспособными вузами. Россия — большая страна, у нас много регионов, и в каждом из них должен быть сильный университет.

Если регион не может удержать свою интеллигенцию, не имеет привлекательности как центр интеллектуального производства, у него нет будущего в новой экономике.

Мы должны поднять всю систему российского высшего образования через наши онлайн-курсы, через сетевые программы с региональными университетами. Но самое главное, мы должны поднять лучшие региональные вузы до уровня исследовательских университетов. Задача академического лидерства в том, что будут отобраны уже порядка 100 вузов, а не 25. Но существующие лидеры через зеркальные лаборатории, сетевые программы, через онлайн-курсы должны воздействовать на широкий круг высших учебных заведений и непосредственно студентов.

— Получается, главную роль будут играть ведущие университеты. А что делать региональным? Какую инициативу они должны проявить?

— Инициативу восстановления научного потенциала. У каждого вуза есть работающие ученые, перспективные коллективы. Их надо поддержать, не бояться нарушить принцип "всем сестрам по серьгам". Сформировать ядро научных и проектных лабораторий, которые видны на общероссийском мониторе. Вложиться в их развитие, сконцентрировать ресурсы. Тем более сегодня у каждого вуза появилась возможность маневра ресурсами. Я имею в виду использование внешних образовательных ресурсов.

Главное — не бояться что-то брать у других. Многие из региональных вузов уже проявили такую инициативу. Около 150 вузов сегодня выстроили сетевые отношения с ведущими университетами. Вышка, например, проводит регулярные конкурсы на создание так называемых зеркальных лабораторий. Мы финансируем совместные проекты, которые делают наши ученые и ученые региональных университетов. Я вам должен сказать, что мы уже на первом цикле отобрали 14 таких лабораторий. И мы увидели в регионах не просто желание, но и способность работать на очень высоком международном уровне. 

Сегодня Вышка более 550 курсов берет с рынка. Мы не боимся это делать, этого не нужно бояться и другим университетам. Надо перестать воевать за то, чтобы предлагать только те курсы, авторы которых вам подчиняются в вузе. Это тупиковый путь.

— Хочу затронуть тему, касающуюся программы развития ВШЭ до 2030 года. Будет что-то новое во взаимоотношениях с обществом, государством, студентами?

— Есть три-четыре ключевых задачи, которые мы хотели бы реализовать в течение десяти лет.

Переход на проектное обучение, начиная с первого курса. Вышка — исследовательский университет, очень хорошо представленный в научных разработках мирового уровня. Но все же это исследовательский университет для нас, для преподавателей, но не для большинства наших студентов. Да, у нас есть сейчас 15–20% сильных студентов, которые находят себя в науке. Но мы хотим, чтобы каждый студент, поступивший в Вышку, начинал бы свой проект. Наша стратегическая цель — перевести обучение на проектную основу.

Это сложно, и это настолько затратно, что мы не сможем сделать это только силами собственных преподавателей. Перед нами стоит задача задействовать все силы, окружающие Вышку, привлечь наших выпускников, практиков из фирм и министерств, ученых из академических институтов, из других университетов. Стимул для них есть — в Вышку поступают очень сильные, может быть, самые сильные студенты России. Работа с такими студентами — самостоятельная ценность для многих.

Без студенческой инициативы мы не справимся с этой задачей. Поэтому мы должны резко умножить образовательный вклад, вклад наставничества со стороны старших студентов, вклад организаторов коллективных проектов. Это совершенно новая цель для университета. Раньше мы догоняли, сейчас мы ставим перед собой задачу, которую ни один университет в мире еще не ставил. Не знаем, справимся ли мы с ней за десять лет, может быть, потребуется больше. Но мы уже начали это делать.

Вторая задача — формирование больших научных проектов для всего университета. Вышка традиционно делает большие проекты, которые объединяют экономистов, социологов, юристов. Недаром Вышку называют российским "Рэндом", она обеспечивает реформы, работает с правительством, с администрацией президента. Эти проекты выходят за рамки стандартного академического фокуса. Они имеют сильные практические приложения, они понятны и значимы для российского общества.

Теперь мы хотим сделать большие проекты стандартом для нашего университета, в том числе в сферах гуманитарных наук, то есть для филологов, для историков, для которых ранее это было не характерно. В каждом направлении нам надо выйти на уровень постановки задач, который будет понятен не только академическому сообществу, но и обществу в целом.

— Могли бы привести примеры таких проектов?

— Например, восстановление того, как работали институты позднего СССР. Это система интервью у людей, которые дееспособны и которые застали 70–80-е годы и могут рассказать, как работал, скажем, Госплан. Это такой сетевой проект, в который, мы надеемся, будут вовлечены не только Вышка, но и многие исследователи по всей России. Но, совершенно точно, если мы сейчас это не зафиксируем, если мы не восстановим то, как работала та система, которая ушла и которой мы наследуем, мы будем совершать те же ошибки, что и она, мы ни на чем не научимся. Это понятно многим, это интересно обществу, и это будет вовлекать сотни людей.

Другой проект связан с литературой. Вот есть русская литература, советская литература, мы ее читаем, либо делаем вид, что читаем, но какое воздействие на общество она оказала? Как она трансформируется не в какие-то цитаты, а в нормы поведения? Что люди оттуда берут? Какие этические максимумы? Какие описания исторических конструкций? Поэтому мы делаем большой проект, каким образом литература трансформируется в общество, через какие институты: школа, театр, кино, толстые журналы, которые масса людей читает или читала раньше. Как это в течение примерно века развивалось.

Очень интересный проект, ядро которого лежит в работах философов, — прикладная этика. Рост количества принимаемых людьми решений заставляет нас очень многое делать "на доверии", брать первое на первый взгляд приемлемое предложение. Это рационально с точки зрения экономии усилий, но люди нуждаются в том, чтобы отсекать варианты, ведущие к грубым ошибкам, к нанесению ущерба. Во всем мире этические конструкции — понятия достойного и недостойного, хорошего и плохого, границы приемлемого — не замещают экономический расчет полезности и правовой учет последствий, но занимают место рядом с ним.

— Третье направление в рамках программы ВШЭ до 2030 года?

— Я уже говорил о расширении выбора курсов, научных тем и проектов, научных и профессиональных руководителей за пределы университета. На базе огромного расширения выбора (он фактически становится глобальным) мы ставим задачу формирования персональных образовательных траекторий (индивидуальных программ) для каждого студента.

Это включает не только обеспечение выбора, но и поддержку принятия решений — образовательное консультирование и персональный коучинг.

Я скажу еще о четвертом направлении: мы предполагаем, что Вышка станет провайдером онлайн образовательных курсов и сетевых программ, которые вовлекут на порядок больше обучающихся, чем университет имеет сегодня. В 2030 году мы сохраним ядро из 50 тыс. студентов, не будем его расширять, — зато добавим к ним столько же студентов других университетов, за обучение которых определенным предметам или блокам предметов, специализациям отвечает Вышка. И сотни тысяч онлайн-студентов будут во всем мире осваивать курсы ВШЭ, получать сертификаты ВШЭ. То есть масштабы нашей образовательной деятельности, нашего влияния вырастут в несколько раз, если не на порядок. Это не уникальный путь именно для Вышки — им пойдут многие ведущие университеты. Но мы первые сформулировали его как системную задачу.

— На Гайдаровском форуме было объявлено о создании научного центра мирового уровня по исследованию человеческого потенциала. Что это за проект?

— Экономика меняется. Роль и значение государства в современном мире определяют уже не природные ресурсы и производственные мощности. Все большее значение приобретают условия для развития, самореализации и творчества каждого человека. Такая идеология приоритетности ресурсов развития обусловлена глобальными вызовами.

Что такое человеческий потенциал? Фактически — это то, что лежит в основе человеческого капитала. Мы привыкли рассуждать о человеческом капитале нации, грубо говоря, сколько мы с вами стоим, какова наша способность зарабатывать на себя и на своего нанимателя, на страну в обозримый период жизни. А вот почему человек может или не может зарабатывать, никогда не исследовалось. Этим занимаются психологи, социологи, теоретики образования — но их работа остается  фрагментированной, не стыкуется ни с работой экономистов, ни с государственной политикой. Мы хотим изменить это.

Когда мы переходим к понятию человеческого потенциала, то раскладываем его на факторы: образование, культура, этнофакторы, различные поведенческие факторы, когнитивные возможности человека. Что представляет собой человек, который потом начинает действовать в экономике, хуже или лучше, или который отказывается от того, чтобы действовать в экономике, и становится экономически неуспешным. Например, человек, который сидит в тюрьме, экономически неуспешен, он не зарабатывает, общество на него тратится. Есть много других категорий безработных, которые являются в разных формах неуспешными. Это же тоже элемент, который через капитал вообще не улавливается, мы их не считаем, но это реальные люди. Их тоже надо исследовать и делать их полезными и для общества, и для самих себя.

Беседовал Кирилл Борискин