Фил Эспозито: хочу уговорить Путина сняться в моем фильме про Суперсерию

Фил Эспозито — легенда Национальной хоккейной лиги и лучший бомбардир Суперсерии 1972 года между сборными СССР и Канады. В интервью ТАСС, приуроченному к 50-летнему юбилею серии, которая началась 2 сентября, он вспомнил о том, что поначалу скептически относился к уровню тех матчей, сравнивая их с Матчами звезд НХЛ. Также он рассказал о том, как он с партнерами искал прослушивающие устройства, живя в московской гостинице, и что не оставляет надежд увидеться в юбилейном году с соперниками из советской команды и снять эпизод с Владимиром Путиным для своего документального фильма про Суперсерию.

— Фил, рад с вами поговорить. Чем вы занимаетесь сейчас, как себя чувствуете?

— Я в порядке, чувствую себя отлично, делаю, что я люблю: играю в гольф два раза в неделю, иногда — три, немного работаю. И как минимум дважды в неделю выбираюсь ужинать со своей женой. В целом хорошо провожу время.

— Что ж, значит, вы поменяли хоккейную клюшку на клюшку для гольфа?

— Ну, я очень стараюсь. Я не так хорош в гольфе, каким я был в хоккее.

— Приближаетесь к уровню Тайгера Вудса? 

— Даже близко не стою с его уровнем. 

— В хоккей вам удается поигрывать? 

— Не скажу, что я часто этим промышляю. Коньки я не надевал с того момента, когда приезжал в Россию (на 45-летие Суперсерии — прим. ТАСС). Здесь же я не особо встаю на коньки. Возможно, сделаю это, когда приеду навестить Скотти Макферсона (генменеджер клуба Континентальной хоккейной лиги "Куньлунь Ред Стар" — прим. ТАСС), который живет в Москве. Увижу там [Владислава] Третьяка, Яки (Александра Якушева — прим. ТАСС), других ребят. Я до сих пор помню всех ребят, их имена. Они все с нами. Я вспоминаю своего брата (участник Суперсерии вратарь Тони Эспозито, который скончался в августе 2021 года — прим. ТАСС). Я много чего вспоминаю, много всяких мыслей, но жизнь продолжается. Ты же понимаешь, о чем я?

— Безусловно. Как вы пережили пик эпидемии коронавируса? В Канаде, насколько можно было прочесть, с этим была наиболее тяжелая ситуация в мире? 

— Я не знаю, как было в Канаде, ведь меня там не было, боже, очень-очень много времени. У меня там все еще живет сестра, и она, как ты сказал, пережила это все, им было сложно.

Я знать не знаю, что происходит сейчас в Канаде. Я не вовлечен в политику, но вообще не понимаю, как страна превратилась в социалистическую. Почему кому-то там может хотеться этого? Вот скажи, ты бы хотел, чтобы в России снова был коммунизм?

— Я почти не застал то время, да и коммунизм в СССР так и не построили.

— Но большинство ваших людей, уверен, не хотели бы. Жить под таким гнетом — господи Исусе!

— Кажется, многие шаги западных стран направлены на ограничение свобод. Ты не можешь уже говорить, что хочешь, а вынужден говорить то, что от тебя требует общество…

— Правильно, и я никогда не думал, что мы когда-нибудь докатимся до такого. Помыслить не мог. Но у нас все еще остается хоккей, и это хорошо.

— Да. Но вся эта ситуация с политикой сильно повлияла на все олимпийское движение, и хоккей внутри него в частности. Российские команды отстранены от участия в чемпионатах мира.

— Я, кстати, не фанат Олимпийских игр. Я не понимаю, как можно приостанавливать свой бизнес и просто отдавать свой продукт буквально ни за что. Не верю в это.

Кстати, если на то пошло, то олимпийский баскетбольный турнир проходит летом, и если так хочется, то почему не провести хоккейный турнир Игр в сентябре? Как это было у нас в 1972-м с Суперсерией или как происходит во время Кубка мира. Но вообще, Олимпийские игры должны быть для любителей и только для них.

— Как в боксе.

— Именно. Для любителей. Послушай, если они заносят спортсменам, участвующим в Олимпиаде, под столом — это другая история. Им тоже надо зарабатывать на жизнь. Но я не верю, что парни, зарабатывающие $9–10 млн за сезон, должны бросать свою работу и лететь за тридевять морей играть на Олимпиаде.

Я не верю в олимпийское движение. Я голосовал против участия игроков НХЛ в Играх 1998 года, когда работал в "Тампа-Бэй" (Эспозито в тот период был президентом и генеральным менеджером клуба — прим. ТАСС), и с тех пор не поменял своего мнения.

— Скажу честно, для меня как россиянина хоккейный турнир 1998 года был лучшим в истории. Та сборная России, составленная из игроков НХЛ, была великолепной.

— Да, это было в Японии, и по телевидению матчи оттуда показывали в три-четыре утра, поэтому их никто не смотрел.

— В России показывали часов в шесть.

— Но смотреть хоккей в шесть утра лучше, чем в три. (Смеется.)

— Вы говорили, у вас должна состояться конференция с участием совета директоров Hockey Canada, посвященная возможным мероприятиям по празднованию 50-летия Суперсерии.

И ты знаешь почему, Андрей? Из-за политиков, из-за дурацких, дурацких политиков, которым плевать на спорт.

— Но, если получится, вы бы с радостью встретились в Москве с Третьяком и другими ребятами из сборной СССР?

— Конечно, и это возможно. Вообще, я планирую приехать в сентябре-октябре этого года. Послушай, я их считаю своими друзьями, и я хотел бы их увидеть.

​— Итак, Суперсерии 50 лет. Какой она видится вам сейчас? Остались ли у вас какие-либо эмоции от нее? Какое в целом она имела значение для спорта и хоккея?

— Считаю, что она поменяла лицо хоккея, особенно в Канаде. Не знаю, как насчет России, возможно, то же самое случилось и у вас. Забавно, что сейчас русские переняли наш стиль и играют так, как играли мы в 70-х и 80-х, а мы стараемся играть как русские в то же время. И это в целом хорошо для всех. Когда я смотрю на таких ребят, как [Никита] Кучеров, я восхищен их талантом. На льду он превосходит всех пониманием игры, понимаешь, о чем я? Он очень умный игрок. Очень.

Потом я увидел вашего вратаря [Андрея] Василевского, и мой брат Тони, когда посмотрел на него впервые, потом много говорил о "Васи". Говорил, что он двигается в воротах, как кошка, и называл его "Большой кот". Мне также нравится [Михаил] Сергачев, который, кстати, живет в паре кварталов от меня. Я, увы, не видел достаточно его матчей, но он молод, у него впереди вся жизнь, и вообще — он зарабатывает за год уже больше денег, чем я заработал за всю свою жизнь. (Смеется.)

— Не завидуете ему?

— Я не завидую ему, потому что просто настали такие времена. Но я никогда не думал, что хоккеисты смогут столько получать. Однако свою роль сыграло телевидение, и никто не ставит под сомнение ту работу, которую проделала НХЛ с продвижением на ТВ. Больше матчей по ТВ — больше доходов, и игроки стали очень важной частью лиги, очень влиятельными. И пока это все работает, я — ок. До тех пор, пока одна из сторон, игроки или НХЛ, не станут очень жадными, как это было когда-то. В 60-х и 70-х годах все зависело от владельцев клубов и только. Сейчас же партнерство более равномерное, 50 на 50. Но очень надеюсь, что теперь очень жадными не станут ни игроки, ни владельцы клубов.

— Кстати, в НБА сейчас партнерство сложно назвать равноправным. И там как раз игроки играют более значимую роль. Вот у Кевина Дюранта четырехлетний контракт, а он говорит: "Мне все равно, хочу уйти из клуба".

— Точно. Но если он зарабатывает в среднем по $20 млн за сезон в течение 10–15 лет, какого черта он должен переживать о чем-то?

— Давайте вернемся к Суперсерии. Правда ли, что изначально вы не хотели принимать в ней участие?

— Я дважды отклонял предложение. Сначала, когда мне звонил Гарри Синден (главный тренер сборной Канады в 1972 году — прим. ТАСС), а потом Алан Иглсон (исполнительный директор Ассоциации хоккеистов НХЛ — прим. ТАСС). Оба предложения отклонил. Ни я, ни мой брат не хотели туда ехать. У нас все было прекрасно, мы собирались поехать в тренировочный лагерь. Я думал, что это [Суперсерия] будет как какой-то Матч всех звезд — мне все эти выставочные игры были неинтересны. Потом мне позвонил Бобби Орр и спросил, буду ли я играть. Сам он не мог из-за больных коленей. Он был моим партнером по команде и другом, и только потому, что он попросил, — я согласился. И мой брат поэтому был вынужден согласиться. Он мог бы отказаться, если бы он не был моим братом или бы был средненьким вратарем, но он был чертовски хорошим кипером.

Честно скажу, мне не нравилось, что наша команда называлась сборной Канады. Я был против этого. Мы лишились Бобби Орра, Бобби Халла, Джерри Чиверса и Дейва Кеона, так как последние двое играли во Всемирной хоккейной ассоциации. Наша команда должна была зваться сборной НХЛ, потому что у нас не было всех возможных канадцев в составе. Чтобы называться сборной Канады, нужно было включить в состав большее количество игроков. Так что я был против этого названия, о чем и заявил на собрании, но мне ответили держать свое мнение при себе. Я не стал, конечно, потому что сделан из другого теста. Когда я что-то думаю — я об этом прямо говорю. (Смеется.) Ничего не могу с собой поделать. 80 лет так поступаю, и за это время, кстати, я не поменялся.

— Думали ли вы до начала серии, что для вас это будет легкой прогулкой?

— Нет, я вообще не представлял, что это будет. Я никогда не видел даже, как наши соперники тренируются. Помню, когда я впервые увидел советскую команду, у них были ужасные коньки, поношенные перчатки, снаряжение было плохим. Я подумал: "Какого черта?" Но когда они вышли на первую игру — все было новеньким, красивая амуниция. Мне это все напомнило ситуацию со всеми этими эмигрантами из Венесуэлы. Едва они пересекают границу США — и у них новые шмотки, новые кеды. Как это происходит? (Смеется.)

— Это как в сказке про Золушку.

— Точно. Боже, если бы я был моложе, меня за такие слова точно хотели бы заткнуть. Но сейчас я уже слишком стар.

— То есть никакой недооценки советских хоккеистов с вашей стороны не было?

— Я бы сказал, что мы думали, что будет что-то такое, как сегодняшний Матч звезд НХЛ — такое же дерьмо. Чертов выставочный матч, и такая же серия. Я просто не представлял себе, как будет на самом деле. И после первой игры, после первого периода, когда мы за 20 минут получили три удаления, и они нас сокрушили, помню, в раздевалке была жара под 35 градусов, никакого кондиционера. Мы были ужасно готовы. Да мы и не готовились, как следовало. Совсем не готовились. Мы не были готовы играть — я уж точно. Да и другие ребята тоже.

После первой игры я говорил с Гарри Синденом. "Лучше бы ты собрал нормальную команду из 20 игроков и позволил нам играть, чем набрать 35 человек и всем им пообещать сыграть", — сказал я ему. У нас был состав из 35 человек. Я думаю, что как раз наше руководство было настроено на эту Суперсерию как на ряд показательных матчей, не более. Они не представляли всей серьезности.

Потом, кстати, я кое-что узнал и шучу на этот счет до сих пор. Двое из ребят, изучавших русских игроков, были скаутами "Торонто", и мне стало ясно, почему "кленовые листья" всегда на последнем месте. Скауты у них никудышные. Боже правый, как можно было не понять, что за соперник эта сборная СССР. Один из этих скаутов мне потом оправдывался: "Я просматривал Третьяка на следующий день после его свадьбы. Вот и не представлял, что он так хорош". Но после первой игры мы поняли, черт возьми, будет очень сложно. И вообще, как нам всем набрать форму и привести себя в порядок?

Я сказал Гарри оставить 20 человек, но он этого не сделал. Мы поменяли многих игроков на матч в Торонто, потом опять поменяли игроков на игре в Виннипеге. И, кстати, моего брата на третьей игре оставили играть в воротах, хотя он был не готов проводить две встречи подряд. Тони не был в должной форме. И потом была четвертая игра в Ванкувере, которая закончилась полным фиаско, потому что снова мы поменяли всех игроков. Все игры сыграли только я, Брэд [Парк] и еще несколько человек. Но все равно по большей части постоянно меняли звенья, и это было неправильно.

Честно говоря, когда Жильберу Перро и Жослену Гувремону было сказано остаться дома, им это могло не понравиться. Но если бы мне сказали, что я прилечу в Москву и не буду играть, вы что, смеетесь? Чтобы я просто оставался в этом отеле и сидел там, ждал следующей игры? Там даже не было никакого ресторана рядом, никуда нельзя было сходить. Кажется, тогда этот отель назывался "Интурист", а сейчас — "Ритц-Карлтон". Нам же не позволялось даже свободно гулять по Красной площади, только по определенным местам.

Кстати, если сейчас взглянуть на мой телефон, то на заставке там моя фотография, в свитере сборной Канады, в центре Красной площади, а позади — Кремль. Это чистая правда. В Москве мы играли на арене, которая, кажется, была старее Красной площади. Это была очень старая арена, господи боже. Но вообще, это моя любимая фотография. Как называется эта картинка, когда ты открываешь телефон?

— Скринсейвер.

— Точно, спасибо. И та фотография на скринсейвере — это я на Красной площади.

Но, я хочу это рассказать, когда мы приехали в Москву, я был так огорчен ограничениями для людей, этими безумными очередями. Магазины открывались в 10 утра, и тебе еще повезло, если ты успел купить хлеба или молока. В 12 часов магазины уже закрывались. Я был ошарашен: "Вау, представляете, как так можно жить?" И мне было очень жалко людей, искренне. Мы, кстати, ни с кем не могли общаться и многого видеть — только отель.

Но когда я вернулся в Москву в 2012 году, спустя 40 лет, я сидел на веранде в ресторане, а кругом ходили самые сногсшибательные женщины в мире. И я воскликнул: "Почему вы все это прятали от меня в 72-м году?!" Невероятные женщины, потрясающие!

— Вы упомянули матч в Ванкувере, и после него была ваша речь в телеэфире. Можно ли говорить, что вы к ней не готовились?

— Я уже не помню, что я тогда наговорил, я много лет даже не видел записей. Через десять лет я ее увидел. Тогда меня окружали дети, ребята, которым было по 20 лет, и некоторые кричали: "Коммунизм лучше!" И это очень меня задело. Просто нереально. И я был взбешен и высказал все, что думаю. Не знаю, как я обошелся без большого количества матерных слов.

— Но это был ключевой момент, который перевернул серию?

— Да. И вдруг вся страна на нас обозлилась. А мне было наплевать. Я сказал: если мы поедем в Москву, обыграем русских, и их болельщики будут освистывать своих так же, как вы нас, я вернусь и извинюсь. Но они этого не сделали: их болельщики были расстроены, но не сказали ни одного плохого слова в адрес своих хоккеистов. Может быть, им было просто запрещено — я не знаю, и это не имеет никакого значения. Русские болельщики уважали хоккей, уважали проведенные матчи. А игры были очень равными, невероятно.

— Правда ли, что в Москве в гостинице вы что-то отвернули и этажом ниже упала люстра?

— О, людям нравятся эти байки. Там вообще было много историй, многие из которых не совсем правдивы. Но люди такое любят и много смеются.

Там такая история. В нашей команде был единственный американец Джон Форестал — наш тренер, бывший морпех. Рядом с Москвой была какая-то военная база: он туда поехал и вернулся в стельку пьяным. Просто очень пьяным. И мы, зная истории про КГБ, искали жучки и микрофоны в наших номерах. Кажется, нашли их в итоге в наших спальнях, один — за зеркалом. И потом, сидя на полу, мы увидели пять винтиков. Мы начали их откручивать, думая, что это какой-то очередной прибор, и потом услышали грохот. Оказалось, что мы просто открутили люстру, которая была в гостиной под нами. (Смеется.) Это смешная история. И как-то в 3:44 утра начал звонить телефон, разбудил меня, я его просто вырвал из стены. И тут же ко мне постучали в дверь, чтобы починить этот телефон. Я вот не представляю, чтобы в Канаде незамедлительно к тебе бы прибежали чинить сломавшийся телефон. Да эта процедура займет дня три, только чтоб зарегистрировать заявку. Даже в наши дни. (Смеется.) Но это все был невероятный опыт.

— Невероятно, как в кино.

— Как в кино! Я знаю многих, кто писал книги про Суперсерию, кто пытался снять фильм. Но все это не было правдиво. Ни один фильм не был правдивым.

CBC продюсировал наш фильм, но практически не давал на это денег. Это были самые жадные люди, с которыми я когда-либо общался. И вообще, создание фильма контролировалось государством, и я это все прекрасно понимаю. Когда в дело вмешивается государство, оно не хочет потратить ни лишнего цента. То, что они сняли, я так и не посмотрел, но мне сказали, что получилось не очень хорошо. Знаю, что есть и советский фильм про Суперсерию, и тоже не уверен, что он получился хорошим. Слишком много упускается.

Я делал документальный фильм, который назывался Espose Russia. Мы собирались его выпустить в этом году, но там был один сегмент, в котором мы собирались снимать Владимира Путина. И он давал согласие на это. Но началась пандемия коронавируса, и мы не смогли приехать в Россию. Вообще, у нас хорошие отношения и мы неплохо ладим с Путиным. Я думаю, он уважает тот факт, что я играл жестко и отчаянно. Однажды он меня спросил, не было ли мне неловко, когда я упал во время представления команд в Москве. Я ответил, что в такой момент надо плакать или смеяться. Я выбрал второй вариант, и он согласился.

— Раз вы заговорили про Путина, он ведь поздно встал на коньки. Как оцените его хоккейный уровень?

— У него не очень хорошее катание, но он любит бросать. И я помню, когда мы играли с ним в хоккей, парни говорили мне, чтоб я не мешал ему, но я такой: "Нет, нет! Я должен помешать ему бросить! Должен подбить его клюшку, отобрать у него шайбу!" И я это сделал, а в ответ он только улыбнулся. Он засмеялся.

— В России часто обсуждают игру нашего президента в хоккей. Когда я общался с Рене Фазелем (президент Международной федерации хоккея в 1994–2021 годах — прим. ТАСС), он сказал, что им можно только восхищаться — встать в его годы на коньки и играть в хоккей не многие смогут.

— Я думаю, это здорово, что Путин играет в хоккей. Я не так много играл против него, но мне говорил, кажется, [Алексей] Касатонов: "Не трогай его, позволь ему спокойно бросать, не отбирай у него шайбу". Но я не мог так просто поддаваться и отбирал шайбу — он просто улыбался в ответ. "Не в этот раз", — отвечал я ему. (Смеется.) ​​​

— Вы говорили о фильмах о Суперсерии. В России очень популярно кино на эту тему "Легенда №17" о Валерии Харламове. И в этом фильме вы изображаетесь просто реальным ублюдком, настоящим животным.

— Послушай, я ничего не боюсь и не боялся. В тот момент я думал: ну что мне могут сделать? Схватить и оставить меня — возможно. Но позволит ли правительство это сделать? Кто знает. Но какого черта — надо жить свою жизнь так, как ты хочешь. К сожалению, сейчас в США я вижу вещи, подобные тем, что видел тогда в СССР, и это очень печально. И политически это становится только хуже. Сейчас у нас чокнутые люди, очень жадные, политики. И это мое мнение, которое никто не изменит. Я стал гражданином США в 2008 году, у меня двойное гражданство — канадское и американское. Я никогда не голосовал и впервые мог участвовать в выборах, кажется, 2012 года.

— Тогда Барак Обама выиграл выборы?

— Да, он выиграл, но я за него не голосовал. Я не голосовал за Обаму и не мог голосовать за другого кандидата, забыл кто это был. Это и не важно — я голосовал за другие вещи. И моя жена спросила, почему я не голосую на президентских выборах. Я ответил, что мне плевать на Обаму, а второй кандидат был слабым, очень слабым. И на мой взгляд, [Джо] Байден сейчас такой же — очень слабый.

Я все понимаю, он пробовал снова, и снова, и снова и наконец победил на выборах. Но я не понимаю, почему ты пудришь голову людям, которых кто-то называет "средним классом". Что это вообще такое — "средний класс", кто-то это вообще понимает, что это такое? Я сомневаюсь. Это кто-то, кто зарабатывает $100 тыс., 50 тыс., 200? Я не понимаю этого.

Я никогда не зарабатывал много, но я живу хорошо. Я живу более чем хорошо и счастлив от того, как я живу. Если бы я заработал $1 млрд, что-то изменилось бы разве? Хотя тогда бы у меня был свой собственный самолет. (Смеется.) Это единственное, что я бы хотел изменить, потому что обычные коммерческие авиалинии — это полный отстой. Я их ненавижу. (Смеется.)

— Я обожаю наш разговор! Фил, а правда, что в Москве вы слышали только поддержку своих болельщиков, а в целом на играх было тихо, как в лесу?

— Мы же играли четыре матча, и на некоторых из них было громко, очень громко. Русские болельщики, кстати, не очень любили кричать — они больше свистели. Американцы и канадцы так свистеть не умеют. (Смеется.) 

— Засовывали в рот пальцы и свистели?

— Да! И поэтому было громко. Очень громко! Слушай, если честно, я в Америке потом рассказывал, что люди в Москве, Санкт-Петербурге, Уфе — такие же, как здесь. И единственное отличие — чертовы политики. И жадные люди. И люди, которые жаждут власти. Все в этой чертовой власти. Я не понимаю, Андрей, что происходит в эти дни. Мое мнение, если США и Россия не будут вместе, мы все обречены. Я в этом уверен.

Можно вспомнить Вторую мировую войну, когда мы были вместе. Сейчас же молодые люди даже не представляют, они даже понятия не имеют, что происходит. Я им говорю: "Хотите провести отличный отпуск? Езжайте в Россию". Москва — это Нью-Йорк на стероидах. Петербург — невероятно красивый. Все эти каналы, вода. Не хуже Бостона, точно. И люди, они просто невероятные, дружелюбные. А женщины — мама родная! Это слишком. Но мы, кстати, с тобой болтаем уже почти час. (Смеется.) 

— Невероятно. Закругляюсь. Последний вопрос: возможно ли повторение такой Суперсерии и как это может изменить спортивный и, в частности, хоккейный мир?

— Я не думаю, что такое будет снова. Сейчас все русские, канадские, американские, шведские игроки, финны и чехи — все играют в НХЛ. Сейчас другие времена. Ты слишком молод, и вообще, люди забыли, какие времена были в 1972 году. Тогда тоже было много политики кругом. Была Берлинская стена, половина мира были коммунистами. Сейчас в такой серии просто нет смысла. Но что меня удивляет, что за все эти годы никто, ни США, ни Канада, не стал доминировать в мире хоккея, но это произошло в Европе. Почему? Потому что Европа старше, намного старше Северной Америки. Об этом я говорю людям про "Тампа-Бэй Лайтнинг". Клуб существует 30 лет и выиграл три Кубка Стэнли. И? У нас нет таких традиций, какие есть у "Торонто", "Бостона", "Нью-Йорка", "Чикаго", "Монреаля". У нас нет этого. Мы имеем то, что имеем. И эти традиции надо строить в следующие 30 лет. При этом у нас в так называемом wish list более 10 тыс. человек, которые хотят получить сезонные абонементы. У нас солд-аут на все матчи, а это 20 с лишним тысяч мест на арене. И все равно все эти люди из Нью-Йорка, Торонто и Бостона спрашивают: "Как, черт возьми, вы играете в хоккей во Флориде?" И знаешь, что я им отвечаю? 

— Что?

— Вы чертовы тупицы, мы играем в закрытом помещении! Мы не играем на улице, вы идиоты, господи боже! Что за тупой вопрос про хоккей во Флориде?!

Мы через мой фонд выделили одному школьнику $10 тыс. в качестве стипендии. Он живет через дорогу, очень хороший игрок. Очень. И ему только 14 лет. Мы выделили дополнительные деньги, которые передали ему. И вот он не может поехать в Канаду, потому что не прошел вакцинацию. Я сказал ему: "К черту их, не езжай туда". А он хотел поехать на турнир в Виннипег в сентябре. Но никто не должен быть заставлен делать что-то, что он не хочет. Если ты сделаешь что-то такое с женщиной — это изнасилование. Если ты заставляешь что-то делать человека — что это, черт возьми, такое?

​​— Рабство?

— Точно! Рабство. В мире столько всего прекрасного, но и столько всего плохого. И становится только хуже из-за эгоцентричных сукиных сынов, которые зарабатывают триллионы и триллионы долларов. И что бы ни происходило в мире — это никак на них не повлияет. Никогда. Им просто плевать на тебя, меня, на нас. Они хотят получить еще один чек на круглую сумму, повысить налоги. Когда я об этом думаю, окей, вы хотите снова повысить налоги, но сколько еще людей отправится в нищету? 

А у нас здесь газа и нефти больше, чем в России, но никто их не добывает. [Дональд] Трамп делал это. Вообще, он прекрасно работал, и поэтому мне он нравится. Ему было плевать на чертовых политиков, он не взял от них ни цента, не получал от них зарплату. И он не был политиком в чистом виде, поэтому от него избавились.

— Наблюдать со стороны то, что с ним сделали, как его деплатформили, — это был испанский стыд.

— Да! Придумали какой-то "русский след". Какого черта? Вы совсем сошли с ума? И теперь снова пытаются навязать ненависть к русским. Я не согласен с этим. Я был там, был в России и с русскими людьми. Вы прекрасные люди. Черт, я также был в Китае и, буду честен с тобой, не фанат этой страны.

Но, Андрей, 56 с лишним минут разговора. Я получил огромное удовольствие. Надеюсь, когда я буду в Москве, в следующий раз мы обязательно встретимся и поговорим лично. Я все еще очень хочу закончить документальный фильм, и для этого мне надо приехать в Россию. Если получится уговорить Путина сняться в нескольких кадрах для моего фильма — это будет прекрасно. А пока спасибо за разговор и береги себя.