Сергей Шнуров: я начинаю борьбу с осознанностью

Лидер группы "Ленинград" Сергей Шнуров довольно редко соглашается на интервью, но музыкант сделал для ТАСС исключение и назвал дату выхода новой пластинки коллектива, окончательно опровергнув слухи о том, что Инстасамка может стать их солисткой. Он также сообщил, что отказался вновь стать наставником в шоу "Голос", и отметил рост культурной капитализации России на фоне санкций Запада.

— Сергей, в этом году уже в середине ноября в Москве все украшено к Новому году. Вы чувствуете приближение праздника?

— Снега нет. Не чувствую. Мне нужен снег. Бог с ними, с украшениями. А вот снег вносит как раз то новогоднее настроение, которого почему-то я еще не словил.

— Праздник этот любите? Отмечаете?

— Я обычно ложусь спать в 11 [часов вечера] (31 декабря — прим. ТАСС).

— По традиции очень многие люди любят сходить  в новогодние праздники на балет "Щелкунчик". Есть ли у Вас такая традиция?

— Я пару раз ходил, да, но потом... В детстве я ходил с мамой на "Щелкунчика" в Мариинский театр, тогда он был Кировский, но он был никак не привязан к новогодним праздникам. Я этот балет видел многократно. В Большой театр ходил два раза. Но это какой-то такой, знаете, общественный ритуал. Все выстраиваются в очередь.

— То есть, не понимаете помешательства на этом балете?

— Не понимаю. Но это хорошая традиция, наверное. Другое дело, что Большой театр не настолько вместительный, чтобы все желающие попали. И там, по-моему, у спекулянтов билеты доходят до каких-то космических сумм.

— Как раз сейчас остро обсуждается эта тема. Как Вы считаете, сколько должен стоить билет в Большой театр на "Щелкунчика"?

— Не знаю. Это экономика. Вот как я могу сказать? Это обыватель пусть говорит. Обывателю, знаете, без разницы. Он же не понимает, сколько стоит спектакль, себестоимость его. Сколько стоят декорации, сколько стоит живой оркестр. Я понимаю, что это огромные расходы. Он (билет — прим. ТАСС) не может стоить дешево.

— Кто должен управлять, на Ваш взгляд, культурными заведениями: менеджеры или творцы?

— В капиталистическом обществе в нашем, по идее, должны управлять менеджеры. Но управляют, так сказать, административные творцы.

— Хорошее название вы придумали. Мне удалось узнать, что совсем скоро выйдет новая пластинка группы "Ленинград". Расскажите о ней. Как долго готовились? Когда приняли это решение?

— Решение я до сих пор не принял. Буквально на днях я все-таки назвал его "Синяя богиня", хотя хотел назвать "Эксклюзив". Потом еще было много всяких рабочих названий. Написал порядка 20 песен. В итоге ограничил себя выпуском 14. И тоже, не знаю, это много, наверное, для современности. У людей очень мало времени, очень рассеянное внимание. Песни должны быть короткими, альбомы должны быть еще короче, чем песни. Мне как-то захотелось сделать подарок для таких людей, которые еще привыкли слушать пластинки. Решение я принял о выпуске, наверное, в момент сотрудничества с Инстасамкой (рэп-исполнительница и блогер Дарья Зотеева, известная по псевдонимом Инстасамка — прим. ТАСС). Мы начали писать альбом. Я подумал, что так классно все идет, почему бы мне не записать свой. Я как-то с ребятами стал общаться и говорю, как вообще, в принципе, альбомы слушают еще? Я же вообще вне контекста современной, так сказать, медийной этой всей движухи. Они говорят: "Да-да, вполне". И вот они меня, можно сказать, что сподвигли на написание альбома.

— Солисткой будет Ксения Руденко?

— Ксения Руденко, да. Но дело в том, что и наша замечательная Флорида Чентурия, она с нами по-прежнему. Единственное, что у нее приключилась великая радость, она родила. Поэтому она не принимала участие в записи (пластинки – прим. ТАСС), а так она в концертах принимает участие. Она приезжает уже с маленьким своим ребенком и с мужем на концерты. Ребенок слушает музыку и растет бойким, классным парнем.

— К слову, сейчас активно обсуждается тема чайлдфри, в Госдуме об этом говорят, в том числе. Какая позиция у Вас по этому поводу?

— Нет никакого движения чайлдфри. Ну, нету.

— Вернемся к новому альбому. Какие темы в нем затронуты?

— Мне кажется, широкий спектр из жизни современного города. Все вот эти социальные новые коллизии, вот это смещение вообще всей жизни в какую-то психологическую оценку, когда почему-то раньше, я не знаю, дали тебе в морду или ты дал в морду, ты как-то с этим и живешь, ну и нормально, а сейчас это считается психологической травмой. И эту фигню нужно почему-то прорабатывать. И люди бесконечно занимаются проработкой какой-то фигни. Люди бесконечно занимаются каким-то непонятным самоанализом, бесконечно что-то прорабатывают, прорабатывают, при этом коэффициент полезной деятельности у них уменьшается. Они ничего не делают, только занимаются проработкой собственного огорода, собственной души.

— И к чему это приведет, Сергей?

— Это приведет к росту так называемого символического капитала. Мы все будем покупать эти, как бы это назвать-то, по-русски это называется, не знаю, эфемерности. Нашел эвфемизм! И эти эфемерности, собственно говоря, и продаются. Не продаются уже вещи, не продаются какие-то практические штуки, а продается то, что нагружается сверху то, что поверх. Ты не можешь купить просто стул. Тебе нужно купить экологически чистый стул. Или ты не можешь купить просто яблоко. Тебе нужно яблоко, обязательно которое будет выращено в этой зоне специально, на каких-то продуктах. Но это же все слова, понимаете? Яблоко, как было яблоком, так оно и осталось. Вы покупаете вот это все, но не само яблоко.

— В новом альбоме "Ленинграда", который мне уже удалось послушать, есть песня, можно сказать, высмеивающая не только здоровый образ жизни, но еще и все эти так называемые "осознанности".

— Осознанность — это слово-паразит. Если раньше, понимаете, слово-паразит было "бл*", Госдума боролась, но так и не поборола. Я предлагаю Госдуме заняться борьбой со словом "осознанность". Потому что, если людям нечего сказать или у них какая-то скудная мысль, они говорят "нужно осознанно, в потоке и осознанно". И тем самым они замещают свое скудоумие. Они его закрывают. Это такая дымовая завеса, чтобы скрыть, что в голове пусто. Так что с осознанностью я начинаю борьбу и предлагаю Госдуме подключиться к ней.

— В вашем круге общения нет таких людей, Сергей, которые в потоке осознанно? Или вы их отсекаете?

— Не-не-не, их смыло потоком осознанности.

— Какие еще планы в музыкальном смысле у Вас есть? Или сейчас их пока не строите?

— Так как я написал больше песен, чем нужно для альбома, то я начинаю мыслить уже, как их оформить в следующий альбом или снять какие-то новые клипы. Начинаю работать над тем, чтобы создать сюжеты, собрать команды. В общем, да, дел полно. Занятий тоже.

— Еще один альбом вполне себе может быть?

— Вполне может быть.

— Недавно нашумевший мини-альбом с Инстасамкой: как Вы на это решились? Не боялись ли, что будут негативные отзывы? И почему, собственно, именно Инстасамка? Почему она?

— Понимаете, я-то, так сказать, давно плаваю.

— Какими?

— В основном компьютер, в основном это какие-то кусочки чужих фрагментов. Можно назвать это таким коллажным искусством. Они собирают какие-то коллажи из того, что где-то услышали, где-то подукрали. Хотя в современной культуре вообще такого нет понятия даже. Это такое синтетическое, абсолютно спекулятивное искусство, которое создается за счет каких-то маленьких-маленьких деталей и фрагментов чего-то того, что уже было. И это очень круто. Это интересное мышление.

— Года полтора назад я у Вас брала интервью, тогда спросила, как делается хит. Вы сказали, что хит — это 80% чего-то узнаваемого, как раз то, о чем Вы сейчас говорите, и 20% нового. Я так понимаю, что песня (с Инстасамкой — прим. ТАСС) "За деньги нет" также построена, значит она станет хитом?

— Не обязательно. Понимаете, хитом становятся те вещи, которые попадают в благодатную, подготовленную социальную почву. Вот положим, если бы песня "За деньги нет", вышла бы в аккурат, скажем, через неделю после выхода песни "За деньги да" — это бы 200% стало хитом. Сейчас уже несколько поздновато, потому что почва уже стала другой, уже другие люди проехались по ней своим катком и заасфальтировали. Не знаю, прорастет ли, но мне эта песня нравится, потому что она песня про песню, я люблю такие писать.

— И все-таки, Сергей, за деньги — да или за деньги — нет?

— Даже не знаю. В принципе, если говорить о моей песне, прежде всего, да, то с возрастом ты понимаешь, что, конечно, за деньги — нет. Но 20 лет назад вы меня, положим, спросили бы, я бы сказал, за деньги — да. Это нормально, это хорошо, это правильно.

— "За деньги — нет" — это приходит с возрастом?

— Я боюсь, что там с возрастом приходит вообще "нет". А там неважно уже за деньги, не за деньги, просто нет.

— Кого-то, кроме Инстасамки, рассматривали? Или точно знали, что только с ней будете записывать этот трек?

— А я вообще ничего записывать-то не хотел. Я написал эту песню "За деньги нет", потом думаю, ну как-то некрасиво будет, если я наеду на девчонку, которая в принципе мне ничего плохого не сделала. И вообще мне ее творчество как-то импонирует даже. Я нашел контакты, говорю: "Ребята, вот такая песня, давайте, если хотите, вместе выпустим. Я вас предупреждаю, что она в принципе есть". И потом мы решили, что вместе что-то сделаем, запишем. И плоды нашего сотрудничества, того разговора, можно сейчас послушать в интернете.

— Вам понравилось с ней работать?

— Мне понравилось, да. Мне было интересно.

— Возможно, что мы еще услышим какие-то совместные ваши с ней песни?

— Все может быть, все может быть.

— Все-таки, Сергей, это не пиар ли ход был, запись мини-альбома с Инстасамкой?

— Понимаете, любое действие публичное, оно сейчас пиар-ход. Что ты не делай - все равно это пиар-ход.

— Где эта граница между новостью и пиаром?

— Ее нет. Смотрите, любая новость — это пиар. Любая абсолютно. Поэтому не видеть пиар-составляющую в чем-либо я не могу. Она везде присутствует. А говорить о том, что это просто пиар, ну просто пиара тоже не бывает. Что такое просто пиар? Че они пиарят?

— В СМИ новость о том, что Инстасамка станет новой солисткой "Ленинграда", все топы заполняла, всюду об этом писали и говорили. Все-таки, наверное, опровергнем, не станет она новой солисткой "Ленинграда"?

— Нет, не станет. Просто по одной простой причине. Потому что она не из Ленинграда.

— Что вдохновляет, Сергей? Все-таки уже столько у Вас за плечами альбомов, песен, хитов, которые действительно каждый человек знает. Кому скажешь "В Питере - пить", все знают, не найдешь такого человека, который не слышал бы. Что вас продолжает вдохновлять на написание песен? Это ведь очень непростая работа.

— Подвижность языка, язык меняется, музыкальный ритм меняется. Движение, жизнь меня вдохновляет на все. Язык сильно изменился за последние, сколько там, десять лет, получается, я не писал ничего.

— Пользуетесь сами какими-то словами современной молодежи?

— Нет. Потому что, смотрите, я же не собираюсь жить в этой среде. Я же не живу в интернете, в ТикТоке и так далее. Если бы мне это было нужно, мне бы, конечно, пришлось бы выучить этот язык. Это все равно, что, понимаете, ехать, допустим, в Монголию жить с кочевниками и не знать монгольского языка. Мне пришлось бы выучить, но я не собираюсь туда ехать. Мне не нужно. Если было бы нужно, я бы выучил. Ничего там сложного, поверьте мне, нет.

— Во время написания своих песен есть у вас какие-то ритуалы, может быть, какие-то привычки, которые всегда соблюдаете?

— Никогда никаких привычек, никаких ритуалов. Вообще все вот это мистическое я из себя гоню. Но могу по приколу что-нибудь исполнить такое.

— Что?

— Могу сказать "с Богом".

— Как относитесь к тому, что на протяжении последних двух с половиной лет постоянно пишут, что Сергей Шнуров покинул Россию? Два-три раза в месяц такие вбросы в СМИ проходят, вы постоянно их опровергаете, а в последнее время уже вообще перестали реагировать.

— Многим наверное хочется чтобы я покинул Россию. Мне кажется, люди скучают по новостям о Сергее Шнурове. А что еще можно придумать? Они придумывают, что я покинул Россию. Потом начинают опровергать. Или потом ждут, что я опровергну. Потом новая волна.

— Есть ли, как считаете, у России современный культурный капитал? И можем ли мы что-то предложить мировому культурному рынку, кроме Достоевского, Толстого и Чайковского сегодня?

— Интересный вопрос.

Если вы возьмете ту же самую Америку, то вот это действительно агрессивная политика культурная. Они транслируют по всему миру модели своего поведения, они заражают мир своими новыми музыкальными ритмами, но у них есть при этом и технологии как это сделать. И при этом, конечно же, это большая индустрия. У нас отсутствует индустрия, и в плане технологий мы тоже сильно отстаем. Я думаю, что скорее всего в следующий век, а может быть и в этот, начнется культурная экспансия китайская. Потому что, если вы возьмете того же самого Федора Михайловича Достоевского или Льва Николаевича Толстого: тогда Россия показывала самые большие темпы экономического роста. Мы торговали пшеницей, мы торговали с Европой, мы торговали коноплей, из которой плели канаты. Впереди у нас была экономическая экспансия. Мы скупали, наши, вернее, дворяне скупали какие-то угодья, дворцы и земли. До сих пор на берегах Ниццы стоят какие-то бывшие дворцы наших соотечественников. И уже под это шел Достоевский, Толстой и Чайковский.

— На ваш взгляд, упала ли культурная капитализация России из-за санкций Запада?

— На мой взгляд, она, конечно, повысилась. Потому что все, что запрещено, то вызывает неподдельный интерес. Как мы воспользуемся этим случаем? Если мы будем транслировать в мир какую-то невнятницу, то тогда мы, конечно, этот момент потеряем. Мы не воспользуемся этим счастливым, на мой взгляд, случаем. Я помню прекрасно: во времена того же самого Советского Союза неподдельный интерес всех иностранцев к тому, что происходит здесь в культурном плане. И наши, если вы помните, и "Москва слезам не верит", и Тарковский. Множество примеров можно привести, как те продукты культурные, которые прорывались через железный занавес, становились культовыми вещами.

— Сейчас, кстати, очень модно снимать ремейки. Приступили недавно к съемкам сериала по фильму "Москва слезам не верит", вышел фильм "Вера" по "Вам и не снилось"…

— Вот представьте, если бы тот же самый Меньшов переснимал бы немые фильмы Веры Холодной. Это примерно тем же самым мы занимаемся.

— Почему мы не можем сейчас новое создавать, у нас не получается? Как вы видите эту проблему?

— Я проблему вижу в том, что сейчас современный художник столкнулся, и причем не только в России, что ты что ни тронь, то ты кого-то обязательно обидишь. Поэтому проще обращаться и легче обращаться к прошлому. Все стали такие ранимые, все стали такие вот просто, блин, травмированные, понимаете? И вот все понимают, что эта тема вроде насущная, интересная, хорошо бы ее взять, хорошо бы ее сделать. Но тут у нас будут вот эти переживать. А тут вот эти. И все это общество, весь земной шар превратился в каких-то переживалок.

— Как оцениваете изменения именно в музыкальной индустрии за последние 3-5 лет в России? Что бы вы поменяли в ней?

— Я бы ничего не поменял, невозможно менять процесс. Процесс он идет своим каким-то образом.

— Кого-то сходу сейчас можете назвать? Кто на слуху у Сергея Шнурова?

— У меня на слуху... Знаете, я в последнее время что-то стал слушать Deep Purple. И как-то меня это греет.

— У вас на слуху Deep Purple?

— Да. Хотя я всегда любил Led Zeppelin. Было такое раньше разграничение на тех людей, которые слушают Led Zeppelin, и на тех, которые слушают Deep Purple. Вот я относился к тем, кто слушает Led Zeppelin а тех, кто слушает Deep Purple, считал недолюдьми, но еще в школе. А сейчас я вдруг для себя, внезапно, к 50-ти годам открыл Deep Purple и подумал, что, в общем-то, это неплохая группа.

— А Pink Floyd?

— Pink Floyd я слушал в юности. А, тут, кстати, посмотрел концерт "Пинк Флойд в Помпеи". Как ни странно, такой довольно интересный опыт. И тогда уже можно было предположить, что они обязательно сделают что-то в кино.

— Через какое время, на ваш взгляд, предметы поп-культуры могут становиться классикой? И какие самые яркие примеры вы можете привести?

— Самые яркие примеры. Смотрите… Абсолютно сентиментальная книжка, которая даже мимо многих, наверное, проскочила. Когда мы говорим Достоевский, мы никогда не вспоминаем его книжку "Белые ночи". Сентиментальный роман, он так и назывался. "Белые ночи" что сделали? "Белые ночи", собственно говоря, организовали в Санкт-Петербург нескончаемый поток туризма. Белые ночи это бренд, который придумал Федор Михайлович Достоевский. Белые ночи есть в Мурманске, они есть в Архангельске. Они есть в Хельсинки, но белые ночи застолбил Федор Михайлович Достоевский, великий маркетолог всей Руси.

— А какие современные вещи, по Вашему мнению, потом станут классикой? Может быть в музыке что-то? Для многих Ваша песня "В Питере — пить" может стать классикой. Или она уже ей стала?

— Понимаете, это не классика.

— Однако ее так называют.

— Понимаете, классика — это все-таки термин. Наверное века XVIII-XIX, когда еще было сильное влияние романтизма, когда было представление о том, что есть высокое искусство и есть низкое. Сейчас же ни высокого, ни низкого искусства нет по понятным причинам, потому что нет аристократии. Нет тех людей, которые представляют себя аристократами и которые говорят, что мы вот высокое искусство. Мы ходим в оперу, мы слушаем современных оперных композиторов, которых нет, как мы видим. Аристократия исчезла, поэтому высокого искусства нет, питаться классикой нечему, нам остается мир вот этой, наверное, чудесной сказки, как сказал бы Пропп (фольклорист — прим. ТАСС). И я занимаюсь тем, что пишу поговорки. "В Питере — пить" — это поговорка. Она стала фольклором. Но фольклор и классика — это все-таки разные вещи. Здесь нужно четко соблюдать терминологию.

— Кого видите преемником вашего творчества в будущем?

— Я не хотел бы никаких преемников. Да, я, как Путин, преемников не хочу.

— Сергей, считаете ли, что культура сегодня во многом ориентирована не на развитие человека, а на прибыль за счет технологизации духовности? Если да, то можно ли это изменить? И вообще, может быть, это и не нужно менять?

— Мне кажется, что время вот этой, так сказать, денежной духовности, оно во многом отвечает и запросам людей. И эти процессы не остановить никакими, знаете, ни решениями Госдумы, ни нашими с вами посиделками. Так называемый культурный капитализм и капитализм эмоций, он стал превалировать в современности, когда нам продают уже не товары, не продукты, а наши эмоции, продают бренды. Почему какой-то бренд, не знаю там, Balenciaga, вот эта ерунда, сшитая в Китае, да?

— Вы ж любите Balenciaga, у вас много одежды этого бренда.

— У меня не много. Где у меня она?

— Сегодня нет, но на вас часто видела.

— Была, да. Я перешел на другие фирмы, менее внятные. И Balenciaga - это все-таки некое такое послание к тому, что я могу за вот эту клеенку заплатить несколько тысяч долларов. Но это клеенка. Себестоимость этой клеенки стремится к нулю. Весь ее капитал находится в символическом поле. Вот эта надпись, она стоит. Вот она стоит. И твое послание. Ты покупаешь вот эту эмоцию, ты не покупаешь вещь.

— Так же и в культуре?

— Так же и в культуре, наверное. Ты не покупаешь сложности.

— Был такой социолог Сорокин, и он называл главной причиной войны кризис культуры и господство ее сенситивной формы. Вы согласны с ним?

— Это он говорил, скорее всего, о Второй мировой или, может быть, о Первой. Я думаю, что он имел в виду как раз вот это расширение. Вторая мировая война началась в те времена, когда сильно-сильно стало влиять на человечество радио. Столкнулись с такими форматами, как радийное вещание, которое за собой же влекло пропаганду. Когда на огромные массы людей можно было транслировать одно и то же. Сейчас время несколько иное. Сейчас нет такого источника информации, который бы тебе окучил все человечество. Оно все рассыпается. Все стало настолько дифференцировано. Все сидят на разных сайтах.

— Да, но тем не менее, все слышат все стороны.

— Нет. Они не слышат ничего. Это все информационный шум. Это все тот поток, который на тебя фактически не влияет. Он тебя заставляет тревожиться. Вот что такое. И человек, который входит в новостной поток, он тревожится. Дальше потом он тревожный. Что он должен сделать? Он должен купить курс о том, как растревожиться. После того, как он купил курс, как растревожиться, он должен пойти на шоппинг и показать всем, что он купил эту новую куртку, где написано "я растревоженный". Все. Вот так устроен капиталистический мир.

— Культура, получается, с ваших слов, не является средством развития на сегодняшний день для человека.

— Смотрите, развитие — что такое?

И почему мы так делаем? Почему мы именно так хотим делать? Почему мы делаем именно это? Почему этот выбор? Не почему. Настроение такое.

— В шоу "Голос" вернетесь в качестве наставника?

— Меня позвали, но я что-то как-то уже все. Я всех наставил, мне кажется, на путь истинный. Нет. Нет времени. Как-то так я, честно говоря, расписался, что мне жалко тратить это время на обучение кого-то другого. Мне хочется самому что-то поделать.

— Но вам нравилось это?

— Мне нравилось, да. Бесспорно. Я считаю, что это был очень хороший опыт мой.

— Почти два года назад я у вас спрашивала, каким вы слышите звук наших дней. Тогда Вы назвали композитора Шнитке. Прошло два года. Как сегодня слышите наши дни?

— Не Шнитке точно. Сейчас я подумаю. Сложный вопрос. А давайте скажем — Дебюсси.