Алексей Чалый: мы готовились к событиям 2014 года много лет

Алексей Чалый — одна из центральных фигур "русской весны" 2014 года. В историю он вошел как "народный мэр Севастополя", человек, который отказался стать губернатором нового российского региона, и как единственный, кто приходит к президенту в Кремль в свитере.

Чалый называет себя богатым человеком, но в его рабочем кабинете только обычный офисный стол, несколько стульев и компьютер, и до сих пор на проходной компании "Таврида Электрик", которую он продал в 2014 году, висит объявление с просьбой для граждан оставлять письма Чалому у охраны с обещанием, что они будут переданы адресату.

Накануне трехлетней годовщины севастопольского Митинга народной воли, который прошел 23 февраля 2014 года, Алексей Чалый рассказал ТАСС, сколько раз он, пока Крым был украинским, готовился к перевороту, как возглавил "бунт интеллигенции", почему уже после возвращения города в состав России отказался от всех постов, а теперь и вовсе хочет уйти из политики в пользу развития небольшого стартапа.

— Алексей Михайлович, почему три года назад именно вы стали "народным мэром" Севастополя? И в какой момент поняли, что Севастополь действительно может вернуться в состав России?

— Это сложный вопрос. Гораздо раньше пришла мысль о том, что это обязательно должно случиться. Я считал, что должен сделать все необходимое для этого, но было много вещей, которые от меня не зависели.

— И что вы делали?

— Наверное, нужно рассказывать всю историю целиком. А она начинается с 1991 года. Тогда случилось известно что: ГКЧП, "парад независимостей", Беловежская Пуща. И я тогда понял: "Ну все, труба".

Был скоропалительный украинский референдум, который никто не оспаривал, хотя ведь никаких международных наблюдателей, никаких правил проведения не было. Весной один референдум, и вся Украина — "Ура! Ура! Советский Союз". Потом другой референдум — "Ура! Ура! Независимая Украина". И в Севастополе 51% как бы проголосовали за вхождение в состав независимой Украины.

Мне тогда было всего-то 30 лет, но я понимал, чем это закончится, знал историю и нашей страны, и других государств. И я понимал, что все будет очень плохо, то есть будут гражданские войны. Вы помните, и Грузия, и некоторые другие республики — там уже вовсю шла война.

Но в Севастополе народу вся эта история (то, что Севастополь остается в составе провозгласившей независимость Украины. — Прим. ТАСС) не сильно понравилась, прежде всего с точки зрения исторической самоидентификации. Усилиями местных элит, людей, которые имели политический вес (я-то, понятно, не имел в том возрасте еще никакого веса), уже в 1993 году вывели Верховный совет России на признание российской государственности Севастополя. То есть это случилось не спонтанно, инициатива подобного признания произросла не из Москвы, а из Севастополя. Но через месяц Белый дом расстреляли, и Ельцин подтвердил свою приверженность Беловежским договоренностям.

Потом был долгий переходный период, при котором, как мне кажется, была идея даже не создания независимого государства на Украине, а государства, подконтрольного США, которые рулили мировой политикой. Но Севастополь стоял в стороне. К нам, например, лет пять не подходили с украинским языком вообще. То есть в Крыму его изучали, когда мы были в составе Украины, а нас лет пять вообще не трогали, к нам относились как к мине замедленного действия.

Когда с Запада пошел гуманитарный накат (преподавание истории по учебникам, обосновывающим легитимность нахождения Крыма и Севастополя в составе Украины. — Прим. ТАСС), мы не сидели сложа руки, мы начали заниматься контрпропагандой. Нам не нужно было ничего придумывать, потому что достаточно было правдиво рассказать всю историю Севастополя и донести ее до людей. Мы издали шесть книжек "Севастополеведения" от древних времен до современности. В принципе, это был взгляд на историю России из Севастополя.

— То есть все это время вы ждали подходящего случая, чтобы заявить, что Севастополь хочет вернуться в состав России, но случая не было?

— Можно сказать, что подходящих ситуаций было несколько, но до 2014 года не было юридической возможности это сделать. В 2004–2005 годах мы первый раз готовились к активным действиям в связи с "оранжевой революцией". Но юридически крепкая база для наших действий могла появиться только в случае, если бы возник период беззакония, когда нельзя оставаться в рамках закона, если с тобой перестают говорить на языке закона. В 2004–2005 года этого не случилось. Тогда, как вы помните, в Киеве произошла практически легитимная передача власти.

Точно такой же критический период был в 2008 году, во время войны в Южной Осетии. Ющенко был президентом Украины. Черноморский флот России принимал участие в операции, и когда они возвращались в Севастополь, на свою главную базу, Ющенко дал команду их не пускать.

Вообще остроумно совершенно: вооруженный флот не пустить на собственную базу. Это провокация на уровне, близком к объявлению войны. Я не буду вдаваться в детали, но на самом деле к этому было очень близко. Но офицеры просто не решились стрелять друг в друга, живя в одном городе, глядя друг другу в глаза. Тогда мы тоже готовились к захвату власти в городе. Но не получилось.

— То есть только в 2014 году появились необходимые условия? И у вас была уверенность, что в этот раз все получится, что люди готовы к этому и пойдут за вами?

— Да, в 2014 году все получилось, но к этому ситуация тоже шла не быстро. В 2011–2012 в информационном поле появилась госпожа Меркель с "Восточным партнерством" (проект Евросоюза, направленный на развитие интеграционных связей ЕС с бывшими республиками СССР, в том числе с Украиной. Стартовал в марте 2009 года. — Прим. ТАСС).

Зная позицию Украины, которая всегда заигрывала и с Россией, и с Западом, на этот проект никто всерьез внимания не обратил. Но в сентябре 2013 года происходит какой-то резкий разворот, все фракции Верховной рады, включая Партию регионов и коммунистов, согласовывают пакет евроинтеграционных законов, готовится подписание соглашения об ассоциации с ЕС.

Я был убежден, что этого не произойдет никогда, с учетом отсутствия на Украине единого центра силы. Как и кто умудрился всех консолидировать, я до сих пор не знаю и не понимаю. Но в тот момент я понял одно: "Вот это труба на самом деле". Мы понимали, что можем  потерять последнюю надежду на возвращение в Россию.

— В этот период вы поддерживали какие-то отношения с Россией, с федеральным центром? Получали оттуда какую-то обратную реакцию?

— Нет. У меня не было никаких контактов. Я вообще не понимал, что будут делать в России. От них не было никакой обратной связи.

— А в Киеве были люди, которые вас поддерживали?

— Были люди, которые не голосовали за этот пакет законов. Но это не помогло. Он все равно набрал больше половины голосов.

— И что вы предприняли?

— Единственное, что я придумал, — собрать лучших людей города, которые известны прежде всего своими профессиональными достижениями, какой-то общественной деятельностью, но при этом никак раньше не заявляли себя в политике. Все профессиональные политики на тот момент себя дискредитировали, власть была совсем оторвана от народа.

Я написал текст обращения, которое, можно сказать, стало историческим. Оно было адресовано депутатам и президенту Украины с требованием отказаться от создания ассоциации с ЕС до проведения референдума в регионах. То есть регионы должны были дать свое согласие, это решение не могло приниматься одним человеком, Верховной радой и так далее. Депутатам предлагалось в случае несогласия сложить мандаты. Я понимал, что они не уступят, но я думал, что мы таким образом дадим шанс Российской Федерации разыграть свою карту.

— И какова была реакция на обращение со стороны Украины и со стороны России?

— 19 ноября 2013 года мы выступили с таким обращением, оно называлось "Письмо 69" — его 69 человек подписали. Это был, по сути дела, бунт интеллигенции отдельно взятого региона против стратегического решения. Я договорился со всеми российскими федеральными каналами, они все прислали спецкорров, но, видимо, решение о том, показывать нас или нет на федеральных каналах, должно было поступить в последний момент. И нас не показали. А Киев оставил все это на уровне местной разборки, никаких санкций не последовало.

— Но это же было еще до обострения ситуации в Киеве?

— Да. Дальше неожиданно Янукович не подписывает это соглашение, начинается "майдан", туда посылают севастопольский "Беркут", и я понимаю, что началось — наступает очередной удобный момент.

В январе 2014 года вокруг этих 69 человек, которые подписали обращение, мы создали общественную организацию "Республика". Мы занялись контрпропагандой. То есть идет репортаж с "майдана", а мы через доступные СМИ, которые я создал за последние десять лет и которые стали безусловными лидерами медиасреды в Севастополе, даем соответствующую севастопольскую точку зрения. 

Я ожидал, что революция в Киеве должна случиться 10–15 февраля, разлом должен произойти. Но революции не случилось, и за неделю до 22 февраля я уехал кататься на лыжах.

А в это время события начинают развиваться так, как я изначально и предсказывал. Сначала Янукович пытается разогнать "майдан". Потом пошел второй, "мирный" сценарий: приехали договариваться послы, министры разных стран. Россию при этом не посчитали нужным видеть в качестве равноценного партнера, Владимир Лукин на тех переговорах присутствовал лишь наблюдателем. Но в итоге ничего не получается, Янукович сбегает. По сути, страна остается без руководства, наступает период безвластия.

— А что в этот момент происходило в Севастополе?

— Это было 21 февраля, в пятницу. Мы понимали, что у нас остается один нерабочий день, когда можно собрать народ и совершить эту самую революцию. Поэтому я дал команду заявиться на митинг 23 числа, оговорить какое-то небольшое количество людей, тысяч пять, чтобы никого не напугать. Но при этом мы уже месяца два готовились к тому, чтобы народ был готов, был мобилизован. При этом еще непонятно было, с какой повесткой выходить на митинг, повестка же менялась каждый день.

23 февраля наши депутаты созвали заседание горсовета. Они должны были отказаться подчиняться киевским властям, создать местную милицию, исполнительный комитет и забрать себе всю власть. Но вместо этого наш горсовет выходит с решением: по вопросу признания или непризнания власти Киева нужно провести общегородской референдум. По сути, стало понятно, что горсовета уже нет, легитимного решения о непризнании киевской власти не будет.

— И тогда вы предложили свою кандидатуру и вас выбрали "народным мэром"?

— Это было не мое решение, а решение той самой "группы интеллигенции". Один из наших юристов, а ныне депутат Заксобрания Борис Колесников, можно сказать, шутя предложил исправить историческое недоразумение: Севастополь вопреки действующей Конституции был лишен права выбирать мэра на протяжении 23 лет — единственный регион Украины. Вот Борис и сказал: "Предлагаю, чтобы Чалый вышел и сказал: "Я беру власть в свои руки". А мы собираем народную милицию".

— Это что, было совершенно спонтанное решение? То есть буквально за несколько часов до этого вы вообще не думали, что возглавите город?

— Повторю, когда шло заседание горсовета, и я не знал, чем эта история закончится. У меня была идея договориться с Владимиром Яцубой (на тот момент — главой Севастополя. — Прим. ТАСС), чтобы он был мэром, а я при нем советником. Но не получилось.

— И вы сразу согласились стать "народным мэром"?

— Я пошел подумать, потому что меня две вещи страшили. Первое — это невозможность управлять городом, я уже не говорю про желание, я никогда этим не занимался и даже не думал, как можно чем-то управлять, даже мыслей таких никогда не было. И второе — это возможные смерти. Так или иначе принимаем какое-то решение, завертится какая-то ситуация, которую мы не сможем разрулить, и в итоге все, что произойдет, — это будет моя ответственность.

— То есть вы считали, что революция без крови невозможна?

— Возможна, как оказалось. И я этому безумно рад. Тем более что предыдущие четыре севастопольских "восстания" очень плохо заканчивались.

Я точно знал, что народ все равно будет упираться, народ вооружен, и здесь будет просто стихийное неорганизованное сопротивление.

Понимание этого отмело все остальные аргументы. То есть надо было выбирать между плохим и очень плохим. Я выбрал плохое.

— Вы рассчитывали на какую-то силовую поддержку, заранее договаривались с "Беркутом"?

— Нет, ни с кем не договаривался. История с "Беркутом" была другая. Севастопольский "Беркут" был на "майдане" почти все время, и их там жгли, в них стреляли с крыш — все это было. Им же оружие не выдавали, в последний день выдали оружие, но не выдали боекомплект, а по ним лупили совершенно по-настоящему. 

Они сюда приехали, прорываясь через заслоны, опаленные, пропахшие горящими покрышками. Вы посмотрите запись возвращения севастопольского "Беркута" 22 февраля. 

Я утром 23 февраля прилетел в Севастополь. Мы уже разработали тогда практический план, как провести митинг, как зайти, забрать администрацию, горсовет. Понятно, что вход строя автоматчиков был бы очень эффектным. Поэтому мы тут нашли друг друга с "Беркутом". Они уже думали, как им семьи переправить на Кавказ. Я говорю: "Поддержите? А я обеспечу доставку семей на Кавказ и там спрячем их в какой-то санаторий на время, пока все не закончится". Они: "Поддержим". Вот об этом мы с ними договорились уже 23 февраля.

— Что было после 23 февраля? В какой момент вы поняли, что Россия вас поддержит?

— Я это понял, когда 27 февраля с утра неизвестные люди зашли в Верховный совет Крыма и подняли над ним российский флаг. Вот тогда я понял для себя, что решение принято. А до этого я не понимал, что будет дальше.

— А как все это время жил город? Ведь политическая связь с Украиной была, по сути, разорвана. А людям нужно было платить зарплату.

— Да, налетали проблемы, их надо было решать. Я создал специальный фонд, кинул туда свои деньги в большом количестве. Но кроме того, мы ведь продолжали платить налоги в Киев, у нас работало казначейство, и мы еще успели в рамках бюджетных взаимоотношений получить довольно большие деньги.

Переговорив со мной, украинские власти поняли, что я не "беспредельщик", мы бесконечно находились в состоянии переговоров, я говорил с Ильиным (главнокомандующий ВСУ. — Прим. ТАСС), мы договорились, что не будем применять оружие. И это самое главное, что в решении всех политических вопросов мы согласились опираться исключительно на политические методы.

Мы вышли, сделали соответствующее заявление, после чего Ильин убежал и спрятался в госпитале, сказал, что у него инфаркт и он больше ни с кем разговаривать не будет никогда. Это был такой постоянный процесс, вязкий. Приходилось его вести с окружающими украинскими властями.

— Как далее развивались события, известно много — это уже российская история Севастополя. А вот за эти три года не настигло ли вас какое-то разочарование? Да, Севастополь вернулся в состав России, но все продвигалось не так гладко: была и бюрократия, и ваше политическое противостояние с первым губернатором региона Сергеем Меняйло. Были какие-то крупные ошибки?

— Безусловно, были и ошибки. Но я вам должен вот что сказать. Во-первых, я бы разделял некоторые вещи. Возврат Севастополя в Россию — это событие, которое измеряется линейкой, имеющей масштаб столетий.

Но, с другой стороны, совершенно понятно, что кроме вопросов самоидентификации, исторической справедливости существуют и вполне земные вопросы качества управления, качества власти. В этом плане да, я испытал некое разочарование.

Получилось так, что власти не смогли сполна воспользоваться тем моментом. Потому что в 2014 году был совершенно запредельный энтузиазм всего русского мира, понимаете, не только России. У меня столько крутилось предпринимателей: из Израиля, из Америки, из Германии — все наши. Ехали со словами: "У меня такой-то проект, я здесь буду делать это". Надо было седлать эту тему. Конечно, было бы много шелухи, но на то, чтобы сделать Крым и Севастополь точкой развития, запрос был сумасшедший. А сейчас его нет. Вообще нет.

— Но если вы считаете власть в регионе неэффективной, почему вы сами не захотели стать губернатором? 

— Я категорически не хотел становиться губернатором. По причине того, что я люблю заниматься работой, которую понимаю, как делать. Но я не умею решать хозяйственные вопросы, управлять ежедневной жизнью города. Это не мое. Я не руководитель в исполнительной власти. Я никогда не хотел им быть, и, кстати, оказался абсолютно прав — я и сейчас себя абсолютно в этом не вижу. Это вообще не мое, мне это психологически тяжело, там огромное количество обязательных для руководителя и сопутствующих ритуальных танцев.

— Вы один из тех, кто добивался того, чтобы губернатор Севастополя избирался всеобщим голосованием. Говорили, что будете оценивать действующего врио губернатора и для себя принимать решение, поддерживать его или не поддерживать на выборах. Как вы оцениваете действующую команду?

— Я могу сказать так: на сегодняшний день каких-то заметных прорывов нет, но жизнь города меняется в лучшую сторону. Теперь дороги начинают делать и заканчивают. С вывозом мусора стало лучше. Решаются другие бытовые вопросы.

Но вот так чтобы произошли радикальные изменения с точки зрения простейших вещей, то есть предоставления государственных услуг, управления здравоохранением, образованием, коммунальным хозяйством — пока нет. И на это есть, с моей точки зрения, объективные причины. Не так все это просто, с учетом того, что пришла полностью новая команда. Вы же поймите, 28 июля Дмитрий Овсянников узнал, что он — губернатор Севастополя. Он зашел в начале августа в совершенно новую для него ситуацию. Заменил все правительство, отобрал очень хорошую команду.

Прошло лишь полгода, и сейчас предъявлять претензии, что у нас где-то что-то не организовано, рановато. Но к лету первые результаты работы правительства должны быть видны.

— Какие точки роста вы можете обозначить для Севастополя, которые могут вывести его на уровень развития, которого город достоин? Что должно войти в стратегию его развития?

— Я считаю, что некоторые вещи у нас являются точками роста мирового уровня, а не только федерального. Это прежде всего то, о чем говорил Владимир Путин, что Севастополь — место сакральное. С точки зрения истории страны, военной истории и количества артефактов, связанных с историей, начиная от V века до нашей эры, я думаю, что ничего подобного в России нет. У нас же три древних городища здесь расположены, относящиеся к разным цивилизациям. 

Именно в Крыму князь Владимир принял крещение, Андрей Первозванный, Климент Римский, азбука, первая славянская глаголица — отсюда, из Херсонеса. Уж не говоря о самом Севастополе, история которого позволяет стать ему всероссийским центром военно-исторического туризма. Хотя на самом деле это мировой центр такого туризма. Я, наверное, не назову в мире других мест, в которых было бы такое сосредоточение памятников разных эпох, следов разных государств, где история творилась бы с такой интенсивностью. Ну Иерусалим, может быть. А вокруг этого экономика должна строиться. 

Второе, конечно, мы как геостратегический центр — главная база Черноморского флота. Россия будет развивать не только флот. Нужно развивать и систему ПВО, и оборонную промышленность.

Я бы еще два проекта назвал, которые могут быть всероссийскими. У нас сейчас запущен приоритетный проект "Севастопольский терруар". Мы среди регионов России четвертые по производству винограда (по итогам 2016 года. — Прим. ТАСС), и по вину не сильно уступаем. И мы приняли решение, что должны стать номером один для России по производству высококачественного вина. Мы не перебьем Краснодарский край по количеству, а вот по почвам у нас все гораздо лучше и интереснее. У нас почвы такие, что здесь произрастает самое дорогое в мире вино, даже не в Крыму, а именно в Севастополе.

Ну и последнее: мне бы хотелось способствовать тому, чтобы город стал центром интеллектуальной электроэнергетики, у нас тоже для этого есть все ресурсы, больше, чем в любом другом регионе страны.

— Что касается интеллектуальной электроэнергетики — как мы понимаем, это ваш собственный проект? Но вы сейчас уже не владелец компании "Таврида Электрик", вы продали бизнес. Кем вы сейчас официально являетесь кроме депутата Заксобрания Севастополя?

— С точки зрения работы у меня есть несколько ролей. Вам интересно, где и как я получаю зарплату? Я богатый человек, я продал "Тавриду Электрик" в 2014 году из-за санкций, она дорого стоит, поэтому я обеспечен до конца дней. И я создал стартап — маленькое предприятие, которое будет заниматься разработкой идеологии новых электросетей, там сейчас работает пять человек, это все аналитики. Я плачу зарплату и им, и сам себе, потому что вложил деньги в этот проект.

А кроме того, у меня есть общественная работа в рамках проекта НТИ (национальная технологическая инициатива) Energynet — я заместитель руководителя по направлению "Гибкие и надежные сети". Вот это направление я "толкаю" в Севастополе, в Калининграде. То есть это такая общественная работа, которая перекликается с моей основной. А с третьей стороны — да, я депутат Законодательного собрания Севастополя. Рядовой, без званий.

— Когда срок закончится, будете переизбираться?

— Закончится — и уйду. Считаю, что гораздо полезнее я буду в реализации конкретных проектов развития города.

Беседовали Андрей Мединский, Ирина Яровикова