Андрей Клепач: без валютных интервенций курс рубля может взлететь до 53–55 рублей за доллар

Заместитель председателя Внешэкономбанка Андрей Клепач рассказал ТАСС об ускорении российской экономики, "налоговом маневре", закупках иностранных валют и их влиянии на российский рубль.

— На Российском инвестиционном форуме в Сочи одной из основных тем стали предложения по программе ускорения экономического роста до 3%, то есть до среднемировых темпов. На ваш взгляд, меры, уже озвученные на форуме, будут ли способствовать этому ускорению? Или они недостаточны? Какие меры должны стать ключевыми?

— Важно, что была подтверждена задача по развитию экономики России тем же темпом или выше, что и мировая экономика. Это, по сути дела, даже не 3%, а где-то около 4%. Это означает, что правительство все-таки будет координировать свою бюджетную и денежную политики, структурные меры так, чтобы этот результат был достигнут. Во всяком случае, так заявил председатель правительства. И, если говорить о мерах, пока здесь, скорее, есть направления, подходы, но достаточно важные. Первое, что за последнее время достаточно четко прозвучало, — государство должно выполнять свои обязательства при реализации инвестиционных проектов и должно делать так, чтобы были стабильные правила и определенность. И если государство что-то софинансирует, субсидирует, то это должны быть защищенные расходы.

При изменении конъюнктуры у нас традиционно проходило сокращение именно инвестиционных расходов правительства и разных мер поддержки. Если эти расходы действительно станут защищенными, то не важно, в каком объеме, пусть они будут меньше или такие же, как сейчас, важно, что будут стабильные правила игры. Такая задача премьером поставлена. И можно надеяться, что она будет реализована. Также новым предложением стала возможность несколько изменить механизм взаимодействия с регионами, чтобы определенный прирост налоговых поступлений мог возвращаться в их бюджеты. Насколько я понял, председатель правительства поручил отработать эту схему. Возможно, это будет походить на так называемые принципы tax increment, когда при введении новых мощностей оплата налогов откладывается, и они начинают поступать в бюджет только тогда, когда проект состоялся. Какие именно будут формы, пока говорить сложно. Важно, что такое поручение дано Минфину и Минэкономразвития. Надеюсь, решение для того, чтобы стимулировать инвестиции в регионах и укреплять их финансовые базы, будет найдено.

— Какие еще идеи, предложения привлекли ваше внимание?

— Прозвучала также новая идея или установка о том, что правительство должно будет предложить механизм хеджирования (страхования) валютных рынков и изменение процентной ставки. У нас есть достаточно большой объем субсидий процентных ставок. Значительная часть мер поддержки в промышленности, если не брать так называемый утилизационный сбор, они уже больше чем наполовину, если не на 2/3, состоят из субсидии процентных ставок. В мерах поддержки села более 40% тоже субсидирование процентных ставок. Здесь и так вроде бремя большое, но процентные ставки, как мы видим, могут меняться достаточно сильно. Как это происходило в конце 2014-го, особенно в начале 2015 года. Хотя сейчас они снижаются и, я думаю, будут снижаться. Но разрыв с инфляцией остается очень большой и должен сейчас скорее увеличиваться, а не уменьшаться.

Механизм сглаживания и страхования от таких резких изменений процентных ставок важен именно для инвестиционных проектов, которые имеют длинный характер, и при отсутствии стабильности в процентных ставках многие из них отсекаются. Спектр вариантов этих механизмов широк, идет обсуждение. Сейчас не хочется предугадывать, что решит правительство и Центральный банк. Но хочется надеяться, что совместными усилиями доступность кредита повысится. Без расширения кредитной поддержки мы не сможем активизировать инвестиционные процессы.

— В теме хеджирования валютных рисков были названы основные действующие лица — Росэксимбанк и Внешэкономбанк. Не могли бы вы подробнее рассказать и предположить, как и чем будет занят ВЭБ в этой системе?

— Сейчас, я думаю, пока еще преждевременно говорить, как система будет работать. Понятно, что в условиях значительных колебаний валютного курса риски большие, и эта проблема важна для ВЭБ не только с точки зрения хеджирования текущих колебаний, а в рамках инвестиционных проектов. Они носят длинный характер, и при большой валютной составляющей это становится существенным барьером и зоной риска, которая и удорожает проекты, и вносит большой элемент неопределенности. Важно не только хеджирование рисков колебания курса рубля к доллару. Если брать опыт ВЭБа и других банков, у нас сейчас активно развивается привлечение китайских кредитов, в том числе и юаневых. Проблема хеджирования по юаню имеет такой же системный характер. Тем более что здесь ликвидность юаня невелика, и поэтому необходимы дополнительные решения, видимо, с участием Центрального банка. Проблема обозначена, и поставлена задача, в том числе и с участием ВЭБа. Я не думаю, что он может быть здесь главным игроком. Все-таки здесь более активную роль всегда играл и ВТБ, и Сбербанк. Но для инвестиционных проектов Внешэкономбанку надо будет, исходя из этой задачи, тоже продумать механизм хеджирования и, видимо, принять более активное участие в работе на этом рынке. 

— Если я правильно понимаю, то эта сфера не сильно развивалась во Внешэкономбанке. То есть потребуются какие-то дополнительные, на ваш взгляд, финансовые вложения, возможно, расширение штата?

— Эта сфера, на мой взгляд, во Внешэкономбанке пока не развивалась, как таковым хеджированием мы не занимались. Хотя волатильность курса всегда влияла на величину процентной ставки, которую устанавливал при кредитовании Внешэкономбанк. Говорить сейчас о расширении штата трудно. Сейчас, скорее, нужно продумать сам механизм. Во Внешэкономбанке есть квалифицированные специалисты, которые такого рода модель хеджирования могут предложить.

— А вот, на ваш взгляд, можно уже дать какую-то оценку экономическому эффекту хеджирования нецелевых экспортеров? В целом о каких суммах идет речь?

— Пока об этом говорить преждевременно. Внешэкономбанк в прошлом году заключил ряд соглашений с китайскими банками. И не только с Банком развития Китая, но и с банками среднего уровня. Фактически речь идет о кредитных линиях на несколько миллиардов долларов. Но это кредиты в юанях. И в этом смысле их реальное использование для финансирования проектов, тем более длинных проектов, потребует определенного механизма хеджирования.

— Поскольку мы заговорили о валютных средствах. На ваш взгляд, укрепление рубля, которое мы сейчас наблюдаем, наносит ли вред российской экономике, как говорят некоторые спикеры? 

— От укрепления рубля кто-то выигрывает, кто-то проигрывает.

Выигрывают те, кто должны закупать большие объемы оборудования. Отчасти выигрывают банки, при том балансе валютных позиций, которые у них есть. В то же время, с точки зрения экспортеров и перспектив импортозамещения, естественно, укрепление рубля не только уменьшает доходы, но и ухудшает условия для конкуренции. Такая проблема актуальна для авиации, для космоса и для многих других секторов. Условно говоря, курс рубля в 50 с лишним рублей за доллар — это курс, который связан со значительными потерями.

— Какой у вас прогноз по курсу рубля на этот год?

— Какой будет курс, сказать сложно. Потому что, если брать фундаментальные факторы, с учетом повысившейся цены на нефть, даже если она будет колебаться вокруг нынешнего уровня 55–57 долларов за баррель, я думаю, что среднегодовой уровень будет близок к этому значению. И при сокращении оттока капитала это означает, что курс доллара уйдет к концу года на уровень 53–55 рублей за доллар. Но, учитывая, что Минфин сейчас начал определенные интервенции на валютном рынке, я думаю, что есть возможность удержать курс рубля близко к нынешнему уровню — 57–58 рублей за доллар. Но вряд ли он окажется более низким.

— То есть, на ваш взгляд, без валютных интервенций Минфина курс может укрепиться достаточно резко?

— В этом случае курс может повыситься до 53–55 рублей за доллар.

— Соответственно, можно сделать вывод, что все-таки покупки валюты Минфином имеют достаточно большое влияние на курс?

— Это зависит от объемов. Но опять же при среднегодовых ценах на нефть порядка 56–57 долларов за баррель против 40 долларов, которые заложены в закон о бюджете, потребуется около 20–30 миллиардов долларов интервенций — в зависимости от масштабов оттока капитала. Точных параметров никто не знает, может быть, кроме Минфина. Возможно, и он не знает. В данном случае это оценки, которые носят скорее макроэкономический характер. Здесь важны детали и важно то взаимодействие между Центральным банком и Минфином, которое, как я надеюсь, сложится достаточно органично.

— А вот, на ваш взгляд, стоило предпринимать эти усилия? В принципе, эту схему можно было упростить — то есть дополнительные средства могли поступать в бюджет, чтобы сокращать дефицит, без выхода на валютный рынок...

— Здесь для меня пока не до конца понятно, как будет реализовываться это бюджетное правило. Возможны разные варианты. Понятно, что здесь существенно не только то, сколько валюты купит Минфин. В данном случае это все равно означает, что объем Резервного фонда вырастет. Возможность в этих условиях профинансировать сокращение дефицита бюджета есть. Пойдет на это Минфин или нет, из тех комментариев, которые были даны ведомством, сказать трудно. Так или иначе, Резервный фонд не исчезнет и не сократится, как это предполагалось. 

— Еще одна крупная тема на Инвестфоруме в Сочи — это налоговые изменения. К примеру, Центр стратегических разработок обсуждает возможность увеличения НДФЛ до 15%, Минэкономразвития предлагает увеличение НДС до 21% с параллельным снижением социальных взносов тоже до 21%. Вот, на ваш взгляд, насколько нужны эти изменения налоговой системы? 

— Здесь важны детали, которые пока неизвестны. Есть разные развилки, и эффект от этого может быть совершенно разным. С одной стороны, объявлено, и премьер об этом говорил, что общеналоговая нагрузка меняться не будет. Но понятно, что разная система налогов неодинаково влияет на различные сектора бизнеса и сферы экономики. Повышение НДС выгодно экспортерам, потому что они благодаря экспорту получают возмещение НДС и не платят его в таких объемах. Для тех же, кто имеет большую добавленную стоимость и работает на внутренний рынок, естественно, это означает фактически повышение налоговой нагрузки. Плюс такая мера будет усиливать те дисбалансы и проблему теневых схем, которые действуют в значительной части пищевой отрасли. Например, при обработке того же молока, мяса, которые получаются у сельхозпроизводителей, работающих в рамках единого сельхозналога, так как они тоже не получают возмещения. Естественно, при увеличении НДС эти проблемы возрастают. Что же касается социальных выплат, то здесь о том, что это бремя достаточно большое и чувствительное для бизнеса, действительно, говорили все. Но важно понять, как это будет корреспондировать с дефицитом пенсионной системы. И при уменьшении ставки страховых выплат, естественно, трансферт из федерального бюджета должен будет в такой же степени возрастать. При этом при повышении НДС не ясно, как все-таки будет решаться вопрос о льготной ставке НДС 10%. Либо это ограничится очень узким кругом товаров, и в таком случае инфляционный эффект будет значимый. Опять же он будет значимый для налоговой нагрузки на производителей или на торговлю. Потому что возможность повышать цены сейчас крайне ограниченна, так что будет снижаться маржа. Нужно проанализировать все последствия, особенно для разных секторов экономики, а не только общий баланс. Общий баланс мы можем посчитать неизменным при разных конфигурациях. А изменения возникают тогда, когда мы видим, как это влияет на разные сегменты бизнеса, граждан и экономику в целом.

— На ваш взгляд, что нужно сделать с налоговой системой? И нужны ли вообще такие изменения?

— Я не думаю, что нам нужны серьезные изменения. В системе НДС и страховых выплат, скорее, целесообразно будет сохранить существующие правила. Но, может быть, действительно более четко продумать применение этих ставок для разных сегментов бизнеса. Наш медиабизнес не платит ни НДС, ни страховых выплат в полном объеме. Те, кто заняты офшорным программным обеспечением, тоже не платят полных страховых выплат, и это правильно — у них пониженная ставка. Но если мы допускаем здесь пониженную ставку, надо скорее понять, для какой части бизнеса ее надо сохранять и, может быть, даже расширить. Допустим, разработчики инжиниринговых расчетов, проектной деятельности — это тоже несколько миллиардов экспорта, по оценкам, от 1,5 до 2 млрд долларов. Они находятся с точки зрения налоговых условий в менее конкурентных условиях, чем в той же Беларуси, Украине, Вьетнаме. 

Нам надо, конечно, смотреть на нашу налоговую систему не только с точки зрения того, больше или меньше получит бюджет, но и насколько конкурентоспособными станут разные сегменты бизнеса и будут ли они уходить в тень или оставаться на виду, и в том числе обеспечивать экспорт. Изменения необходимы, особенно в части, связанной с рентными платежами, налогами на полезные ископаемые. Может быть, нужна другая конструкция косвенных налогов. Но базовые налоги, я думаю, резким изменениям не должны подвергаться.

Беседовали Лана Самарина и Дарья Карамышева