Георгий Франгулян: "Стена скорби" — некомфортный памятник. От него мороз по коже

Монумент в память о жертвах политических репрессий "Стена скорби" создавался полтора года. Внушительную скульптурную композицию длиной 30 метров на пересечении проспекта Сахарова и Садового кольца в Москве нельзя не заметить, как нельзя перечеркнуть горькую память о тысячах жертв политического террора. О пронзительности обезличенной истории в преддверии Дня памяти жертв политических репрессий, к которому приурочено открытие монумента, ТАСС рассказал автор проекта "Стена скорби", скульптор Георгий Франгулян.

— Расскажите о том, как вам предложили стать автором этого монумента?
— Я участвовал в конкурсе, в котором вместе со мной было представлено 336 проектов. Мой выиграл. Впервые к этой теме я прикоснулся еще 25 лет назад, когда так же выиграл конкурс в Воркуте. Но Советский Союз прекратил свое существование. И деньги из региона ушли. И вот спустя 25 лет появилась "Стена скорби". Каждому свое время, значит.

— Объясните концепцию проекта. Что, к примеру, означают эти скалы и почему они пронумерованы?
— "Стена скорби" — это масса людей. Все — безликие, уж слишком много их было. И все — жертвы. Головы в стене — это слезы. Плачут здесь и скалы. Я сделал их из карельских камней, привезенных из тех мест, где были лагеря с заключенными. Они прикованы стальными костылями, как к шпалам приковывали рельсы. Справа и слева от стены на земле выложены камни, которые прислали из 82 регионов. Каждому из них я присвоил номер, а рядом в списке указал, какой регион соответствует номеру камня. С тыльной стороны стены стоят менгиры — камни, поставленные человеком вертикально. Это говорит о том, что жить нужно стоя, а не на коленях. Менгиры — это личности, молчаливые и несгибаемые свидетели. Слева и справа — скрижали, на которых на 22 языках написано одно слово "Помни".

— Какая сверхзадача этого проекта? Что должен почувствовать человек, оказавшись внутри этого монумента?
— Задача скульптуры, особенно комплексной, в том, чтобы в сочетании объемов, планировки, "поднять дух" пространства, оживить его. Нужно не только создать предмет, но и то состояние, в которое человек должен войти. Дать жить пространству. В зависимости от эмоционального состояния, образовательного уровня, вы можете или почувствовать эту трагедию на своей шкуре, либо выскочить оттуда, не найдя себе места. Но если вы пройдете через проход в этой стене и повернетесь к ней лицом, то вы опять наткнетесь на нее, встретившись с трагедией лицом к лицу. От этого уйти нельзя.

— Какие чувства лично у вас вызывает этот монумент, когда вы на него смотрите со стороны?

— Все внутри меня ликует, что мне удалось сделать такой монументальный мемориальный комплекс в центре города, и никто при этом мне не мешал. Но нужно понимать, что это некомфортный памятник. Мороз по коже проходит от него. Все это пространство — не для "лабутенов", не для катания на скейте. Каждый камень здесь "волнуется", создавая неровную поверхность, такую, как и вся жизнь. Вокруг нее надо ходить, двигаться.

— Вы сказали, что вам никто не мешал. Но без трудностей, наверняка, не обошлось?
— Сложнее всего было пережить бюрократические проволочки, которые отнимали время. Пока дали деньги — прошло полгода. К тому же экспертизы, сметы — все это отнимало время.

— Почему вы нанесли патину на бронзу?
— Это было сознательно. Однажды реставраторы пытались почистить моего Бродского (Франгулян установил памятник поэту Иосифу Бродскому на Новинском бульваре, напротив американского посольства в 2011 году — прим. ТАСС). Я остановил это. Потому что бронза с годами будет только набирать.

— Как вы считаете, подходит ли выбранное место для "Стены скорби"?
— Это место было дано в условиях конкурса. Я думаю, что это связано с Сахаровым. Он тоже был репрессирован. К тому же здесь были демократические выступления. Это место очень сложное с градостроительной точки зрения. Многие были недовольны из-за того, что монумент будет стоять среди домов и потока машин. Но я считаю, что это плюс, потому что репрессии были везде, в каждом доме, каждой квартире.

— А в вашей квартире тоже?
— Меня миновало. Мои дедушки, бабушки остались живы. Мне повезло, я рос с ними. А друзей моих родителей, соседей захватило. Но мы все — жертвы репрессий: и вы, и я.

— Как вы считает, связано ли как-то открытие памятника с годовщиной 100-летия Октябрьской революции?
— Думаю да. Потому что для меня лично репрессии начались не в 1937-м году, а с начала 1917-го. Уже тогда прошла куча расстрелов. Еще при Ленине начались репрессии. Троцкий, Свердлов также были специалистами по этой части. За ними "знамя" подхватил Сталин.

— Над чем работаете сейчас? Или "Стена скорби" — вершина вашего творчества?
— Скоро поставлю памятник Булгакову. Он у меня уже отлит в бронзе. Не спрашивайте: где я его прячу. Это секрет. Думаю, что в начале лета его поставят. А вершина моя еще впереди. Конечно, если меня завтра не станет, то "Стена скорби" и будет моей вершиной. Но я не чувствую свой возраст (Франгуляну — 72 года — прим. ТАСС) и уверен, что вершина моя еще впереди. Иначе зачем идти дальше?

Беседовала Оксана Полякова