Сергей Полунин: моя мечта — станцевать на Красной площади

В последний год имя артиста балета Сергея Полунина постоянно присутствует в новостях. Он получает российское гражданство, Парижская опера отменяет его участие в "Лебедином озере" и тут же — одна за другой — премьеры с ним на крупных российских и зарубежных площадках. Его назначают исполняющим обязанности ректора Академии хореографии, создаваемой в Севастополе. Полунин регистрирует собственный Благотворительный фонд для поддержки и развития искусства.

Танцовщик признается: за три года у него едва ли было четыре выходных дня. При этом он совмещает в себе качества перфекциониста и его полной противоположности. О своих противоречиях, успехах и планах, а также о том, как все успеть, — артист рассказал в интервью ТАСС.

— Сергей, в первую очередь хочу поздравить с дебютом в партии Ромео и успешной премьерой балета "Ромео и Джульетта" на "Арена ди Верона" в Италии. Говорят, был аншлаг, более 10 тысяч зрителей?

— Спасибо. Даже не ожидал, что придет так много людей. Арена большая. Никогда не знаешь, удастся ли заполнить.

— Вы как артист обращаете внимание на заполняемость зала? Вам это важно?

— Это очень важно. Из-за каких-то репутационных моментов, моих поступков или политических взглядов процент посещаемости моих выступлений в западных странах иногда падает. Иногда это отпугивает публику. Когда я смотрю в зал и вижу десять свободных мест, то понимаю, из-за чего это происходит. Думаю, сейчас это потихоньку будет восстанавливаться.

— В угоду посещаемости готовы отказаться от того, чтобы свободно высказать свое мнение?

— Для бизнеса лучше всего быть нейтральным и молчать. Но кто мы такие, если мы не будем высказывать того, что мы чувствуем в данный момент? Тут двоякая ситуация.

Долгое время я не ощущал такой ответственности, но сейчас я стараюсь лучше видеть конечные цели, больше уходить в позитив.

— Вернемся к "Ромео и Джульетте". Ранее вы описывали эту постановку как "классический балет будущего". Можете пояснить этот термин?

— По моим ощущениям, классический балет давно перестал развиваться. Мы смотрим его, как кино Тарковского: оно может нравиться, ты всегда будешь смотреть его, но это не кино, которое производится сегодня. Балет стал кино Тарковского. У нас есть "Корсар", "Спартак", "Дон Кихот", "Спящая красавица", и это здорово. Но эти постановки были сделаны для прошлого времени, для тех людей. Еще короли и королевы смотрели на эти балеты. Это интересно и круто смотреть и сегодня, но это не отражает сегодняшнего человека. Что здорово в "Ромео и Джульетте", так это то, что мы взяли все классическое — классическую историю, классическую музыку Прокофьева, классические костюмы и декорации, — но это выглядит актуально, это интересно смотреть сейчас. Мы специально взяли старую тему и подали ее по-новому, а в будущем мы будем браться за новые темы.

— Есть ли шанс, что "Ромео и Джульетту" увидят в России?

— Я очень хочу представить его здесь. Есть мечта станцевать на Красной площади. Это было бы здорово, ведь там проводят концерты, оперу привозят. Я хочу представить "Ромео и Джульетту" для более массового просмотра.

— Есть ли различия в том, как публика в разных странах принимает вас, балет в целом?

— Россия — это одна из стран, которые наиболее активно развивали искусство балета. Поэтому в России его поддерживают и любят. Он имеет здесь больший вес, чем в других странах. Но мне кажется, что в России сложнее удивить публику, чем в ряде западных стран. В России сложнее подать какую-то сказку, потому что если это ненастоящее, то зритель это не воспримет.

— Как художник, вы относите себя к какой-то конкретной стране? Родившись на Украине, учившись в Великобритании и выступая по всему миру…

— На самом деле, если бы я сделал ДНК-тест, то он нашел бы семь-девять разных стран. Понятие стран чуть-чуть надуманно, потому что мы все откуда-то. Уверен, что в России живет немало потомков переселенцев из Англии, а до этого — из Германии, Африки… Мы сами ставим себе эти границы.

— Вы себе ставите такие границы?

— Я не ставлю границы, но смотрю на энергетику страны — добрая, позитивная или, наоборот, атакующая другие страны. Я это как-то ощущаю и Россию всегда видел как что-то доброе, хорошее. Хоть жизнь здесь не всегда проста, даже сурова. Но Россия очень важна для мира в целом.

— Снова о творчестве. В октябре мы ожидаем российскую премьеру постановки Satori, причем у вас будет целый тур: Петербург, Москва (15 октября, "Крокус Сити Холл"), Краснодар, Воронеж, Нижний Новгород и Екатеринбург.

— Это большой тур. Получается выйти на такую большую аудиторию: и регионы, и "Крокус Сити Холл" в Москве — неклассическая площадка. Популярные площадки требуют массового зрелища. Здорово, что удается выйти на них, это всегда была моя мечта. Моя задача — тронуть эмоции.

— Если я ничего не путаю, в практике дзен "сатори" означает "внезапное просветление" и "видение собственной природы". Такое определение как-то относится к спектаклю?

— Да, мы проходим путь от человека, который живет в мире загруженности информацией и незнания себя, до перехода к чему-то правильному, к просветлению. Вообще, все искусство и существует для того, чтобы у человека проснулись хорошие и правильные чувства, взгляд на мир и свою жизнь. Через меня, моего персонажа мы показываем путь такого просветления.

— Есть ли сюжет у шоу? Неподготовленный зритель поймет?

— Да, там все очень просто и смотрится как фильм. Я не хотел зацикливаться на хореографии как таковой, мне хотелось больше ощущений, драматического посыла, но через простоту. Прозрачная история, красивая музыка, красивые цвета. Кстати, "Ромео и Джульетта" тоже смотрится как фильм. У нас была идея сделать одноактный спектакль, чтобы человек смотрел "одним глотком", без того, чтобы отойти покушать.

— Видно, что кино вам близко. К тому же у вас есть актерский киноопыт. Возможно, есть какие-то идеи выступить постановщиком фильма?

— Сейчас — нет. Но, может, это будет моим развитием в дальнейшем.

— В Satori вы выступаете как постановщик и исполнитель, при этом есть спектакли, которые другие хореографы ставят для вас. Что сложнее?

— Сложнее и затратнее по времени самому что-то придумывать и ставить. Ставить — не основная для меня цель, я с удовольствием работаю с хореографами, воплощаю их идеи.

— Перед вами особая задача — запуск Академии хореографии в Севастополе. Почему вы за это взялись?

— Мне понравилась идея. Суперталантливых детей очень много, я увидел это на просмотрах. И окончательно понял, для чего мы это делаем: вау, это круто!

— Какой вы видите лично свою роль в этом проекте?

— Сейчас я лидер, идея. С другой стороны, я тоже учусь — я никогда не устраивал школу, не был директором. Я знаю, что хочу помогать детям. Нужно имя? Пожалуйста. Нужно привлечь больше детей в балет? Я буду содействовать этому максимально.

Кстати, в Satori нужен артист-ребенок. Возможно, это будет кто-то из учеников, поступивших в севастопольскую академию. Это будет хорошим опытом для детей.

Также я могу делать постановки и привлекать других хореографов, звать интересных людей, чтобы рассказывали ученикам про танец, про кино, про развитие.

— Собираетесь лично преподавать?

— Да, я люблю давать уроки. Когда видишь глаза детей, готовых все это впитывать, это очень многое дает лично тебе. И я до сих пор помню из своего детства, как к нам приходили преподаватели-танцовщики. Это запоминается на всю жизнь. Главное — детей развивать, а не закрывать. А очень многие балетные школы заточены на диктатуру. Это тренировка для кордебалета. Я бы хотел развивать детей как личностей. Даже если он не захочет танцевать, может, он станет хореографом, директором, режиссером или будет работать на радио. Хочу, чтобы у них было более широкое видение мира. Это важно, потому что мир сегодня не заострен на чем-то одном.

В целом сейчас мы на начальном этапе создания академии: у нас только появилась студия, здание будет строиться еще года два. У нас есть время осмотреться, понять, как все это устраивать.

— Сейчас вы исполняющий обязанности ректора. Готовы представить свою кандидатуру на постоянную работу?

— У меня нет желания управлять деньгами. Я, наоборот, хочу вложить деньги в эту академию. У меня есть благотворительный фонд, с которым мы будем спонсировать, чтобы вся эта работа шла быстрее. Если надо будет управлять, я продолжу. Но мне ближе художественная работа, я вижу искусство и хочу донести его. Думаю, управлять материальной частью будет кто-то другой, но если будет надо — то надо.

— Как вы планируете совмещать неутомимые гастроли и новые постановки с работой в академии?

— На самом деле, если не терять времени (а я не трачу экстра-время на вечеринки, на то, что отвлекает от миссии), то у человека очень много времени. Сколько мы тратим времени на телефон, на игры? Если все это убрать и заниматься делом, то есть огромное количество времени.

— А как же отдых?

— Вот отдыхаю я мало, на это надо найти время. В этом году получилось четыре выходных дня. До этого два года вообще не отдыхал. Я готовлю проекты, и не всегда они сначала идут так, как хочется, происходят ошибки. Ты не можешь уйти отдыхать летом, чтобы доказать, что готов перекрыть эти ошибки, сделать что-то еще. Всегда надо доказывать и показывать людям. В России год назад меня спрашивали: "А ты продашь билеты в театр?" Мне было сложно даже получить площадку. Людям надо доказать делом, нужно много работать. И так в каждой стране: "А ты продашь билеты? А тебя знают люди? А ты справишься с этим?" В Вероне то же самое, не верили, что я смогу продать "Арена ди Верона", два раза промоутеры чуть не отменили проект. При этом шесть месяцев назад не было даже идеи "Ромео и Джульетты", и за полгода мы все сделали.

— Для классического продакшна это маленькие сроки…

— Это супермаленькие сроки. Тем более что у меня нет стационарного места, команда собрана из многих стран, у меня нет труппы. Мы с постановщиком Йоханом Кобборгом собрали всех в Сербии и поняли, что не знаем этих людей, как они будут реагировать. Было сложно.

— Эксперимент оказался удачным. Нет задумки собрать стационарную труппу Сергея Полунина?

— Хочу, да. Но для этого мне нужен спонсор.

— А ваш фонд?

— Он зарегистрирован, я хочу создать структуру, чтобы это работало, даже когда меня не будет. Нужны правильные люди, а это долго. Сейчас работаю над тем, чтобы получить в России место, чтобы начать создавать здесь. Подходящих зданий мало, стоят они дорого.

— В севастопольском кластере не найти?

— Там будет Театр оперы и балета, я уверен, что они предоставят мне возможность привозить туда работы. Но это будет государственная история.

— Под государственной структурой вы подразумеваете театры?

— Да. И я говорю не только про Россию. Когда танцовщик выходит из училища, у него выбор — только гостеатры. Это здорово, и у нас их много. Но если он решает уйти из театра… Например, я уходил из Королевского в Лондоне, и был еще Английский национальный. Они держат коммуникацию. Я хотел уехать в Америку. А там тоже все дружат с гостеатрами, и в Европе все дружат. Если ты не хочешь быть в системе, то она для тебя закрывается, и тебе негде работать.

— То есть, уйдя из "Ковент-Гарден", вы не смогли устроиться в другие?

— Сложно было, меня не приглашали ни в один европейский театр. Мне повезло, что я попал в Россию. Россия все же более обособлена и живет по своим законам. Но тоже, к примеру, Большой театр не будет ссориться из-за танцовщика с Королевским театром, потому что у них договоренности о гастролях, иногда обмен декорациями…

Если танцовщик не согласен с условиями, он может ездить со свободной труппой. Я создаю альтернативу существующей структуре.

— Как вы относитесь к перфекционизму? Назвали бы себя перфекционистом?

— У меня полярность: я и перфекционист, и абсолютный пофигист. У меня нет "между". Я люблю хаос и существовать в нем, это помогает выделению адреналина, и тогда мой мозг соображает. Но также я могу детально ко всему придираться.

Я люблю ошибки, мне нравится совершать ошибки, мне интересно, когда ошибаются другие люди. Потому что ошибки — это шанс двинуться вперед. Кто не ошибается — тот стоит на месте.

Беседовала Анастасия Силкина