"Пионерский лагерь"
"Дай мне лапку, — говорит Женя Петруше. — Он у нас разговорчивый парень. На концертах подпевает, а потом еще и кланяется — думает, что ему хлопают". Петруша — это зеленый попугай. Обычно он живет в холле, сейчас его перевезли в кабинет к кому-то из сотрудников — видно, чтобы скучно не было. В холле, где есть камин и мягкие кресла, с марта не собираются люди. Зато стоят коробки со средствами индивидуальной защиты.
Мы в Бутове — в хосписе, где в "мирное время" лежат в основном онкобольные. В мае его перепрофилировали под ковид. Сюда привозят коронавирусных больных с сопутствующими заболеваниями — например, много людей после инсультов. Их уже пролечили в больнице, но тест еще положительный. Им нужен уход — и по разным причинам они не могут получить его дома.
Женя — медсестра. На вопрос, как давно она здесь работает, она задумывается: "Два года… Или три?" Кажется, это место настолько стало для нее домом, что она как будто была здесь всегда. Когда этот филиал собрались отдать под ковид, сотрудникам предложили выбрать — оставаться или перевестись в другой хоспис. Женя не задумывалась: "Как отказаться? Это мое место, как кинуть его в такой момент? Да, у нас были девочки, которые ушли, потому что у них маленькие дети или старенькие родители. Но потом все вернулись. Сказали: хотим домой".
Женя говорит, что поначалу "была паника" — с непривычки. "Мы одеваться в "защиту" начинали за час до смены! Помогали друг другу, перчатки заклеивали… А теперь на все уходит десять минут, и помощь не нужна".
Первую неделю медсестры жили прямо в хосписе — это было предписание Роспотребнадзора. В две комнатки привезли кровати, надувные матрасы и телевизоры — кино смотреть. В разгар самоизоляции гуляли по территории хосписа, устраивали пробежки.
"Прямо пионерский лагерь", — говорю я. "Точно, — отвечает Женя. — Есть у нас одна затейница — Ольга. Она всех подбивала по ночам: пойдем, что-нибудь наделаем, пока все спят… Как-то мы решили одной медсестре штаны зашить. Правда, нитку с иголкой надо было еще найти! Искали в прачечной — потому что там швейная машинка стоит. В ординаторскую ходили. А нашли на посту охраны. Девушка просыпается, пытается штаны надеть — а надеть никак! И самой смешно, и распарывать надо…" "Как у вас сил хватало хулиганить?" — спрашиваю я. "Да это, наверное, и добавляло нам сил, — отвечает Женя. — Помогало не бояться. К тому же у нас все очень слаженно. Если видим, что кому-то уже тяжело, а время выходить еще не пришло, то отпускаем и прикрываем. Смена длится сутки: шесть часов в "красной" зоне, шесть — в "зеленой", и снова в "красную".
Женя говорит, что и сейчас ночует в хосписе "чаще, чем дома". И так у многих. Если между сменами один выходной (а так сейчас бывает, потому что многие болеют и нужно подменять друг друга), удобнее провести его здесь и не тратить время на дорогу. Муж первое время возмущался. "Он даже сюда приезжал ночью: "Где ты, выходи! Вдруг ты не там!" Я его понимаю. Если б он мне сказал: "Я на работе спать остался", я бы тоже ответила: "В смысле? Ты что, дурак?" Сейчас он привык и больше не ругается".
Получив отрицательный тест и выйдя из хосписа, Женя пошла к родителям. Она живет в Подольске, родители — там же, в частном доме. "Приезжаю, думаю, сейчас им все расскажу… А они мне через калиточку говорят: "Женя, нет, знаешь, давай ты не будешь заходить. Потом сдашь еще раз анализы и придешь". Ее папа входит в группу риска, и мама очень за него боялась. Так и общались первое время — говорили "привет — привет" через калитку. Сейчас родители так уже не волнуются.
Взгляд через очки
"Мы постоянно ходим из палаты в палату: кому водички, кому помочь повернуться, у кого-то одеяло с ножки сползло, надо укрыть, — рассказывает Женя. — Некоторые пациенты говорят: "Да хватит за мной ухаживать, я к этому не привык, никогда такого не видел! Отстаньте от меня!" А как отстать? Хочется же помочь".
Хоспис — это место, где не лечат, а ухаживают. Конечно, здесь есть медицинские процедуры, но все же главное — это уход и забота. Новые пациенты от этого часто теряются — и когда им предлагают что-то вкусное или какую-то мелочь вроде бальзама для губ, спрашивают, сколько это будет стоить (ответ — нисколько). Но "доковидные" пациенты лежали дольше и успевали привыкнуть, что забота здесь — норма. Нынешние же, как говорит Женя, часто вообще "не понимают, что происходит и куда они попали". "Подходишь, говоришь: "Хотите чаю? У нас есть вот такие пирожные, есть конфетки. У нас все есть, попросите только!" Летом в хоспис привезли много мороженого. Медсестры ходили с ним по палатам, и первые пару дней пациенты "были в шоке". Когда на третий день Женю кто-то встретил вопросом "а мороженое сегодня будет?", она подумала: "Ну наконец-то!" Но чаще на все предложения медсестрам отвечают: "Да не надо! У вас и так шестиразовое питание!"
Это шестиразовое питание медсестры проверяли на себе, когда жили здесь, — и остались довольны. А недавно в хосписе лежал мужчина из пансионата для людей с инвалидностью. Он поступил в обед, и Женя накладывала ему еду. "Он говорит: "Это что, мне?" — "Ну да". — "Что, все?" — "Ну да, это обед". Смотрю — он не ест. Спрашиваю: "Что такое?" А он говорит: "Я как-то боюсь". — "Почему?" — "Не знаю…" Женя с ним подружилась, и после его выписки они созвонились. Он сказал: "Вы меня избаловали. Я сюда вернулся, а есть-то не могу! Не настолько вкусно, как у вас!" "Я говорю: Леш, ну извини", — смеется она.
Другое дело, что пациентам — тем, кто в сознании и в целом чувствуют себя нормально, — скучно. С марта в хосписах нет волонтеров, которые в "мирное время" устраивают развлечения — от концертов до игры в лото с чаепитиями. В холле собираться нельзя. И даже телевизоров в палатах нет (они не поддаются дезобработке, если их оставить в "грязной" зоне, то потом нельзя будет ими пользоваться). Остаются только книжки и гаджеты. Для тех, у кого нет хорошего телефона, в отделение привезли планшет, чтобы можно было общаться с родными по видеосвязи.
И то тепло, которые привыкли и стараются давать хосписные медсестры, трудно передать через средства защиты. "Это не рука. Это резина. Взгляд — только через очки, — говорит Женя. — Но пациенты, которые лежат долго, начинают нас узнавать даже в этих костюмах. Заходишь в палату, говорят: "Жень, ты?" — "Как вы меня узнали? — "А я уже слышу, как ты идешь!"
Вкус маслин
"А как вы себя чувствуете, когда выходите из мокрой, — я оговариваюсь, — ой, то есть "красной" зоны?" "Именно из мокрой, можно и так сказать! — смеется Женя. — Это ужас — как будто ты ведро воды на себя вылила. Мы под "защитой" носим тонкие пижамы — их можно выжимать".
Работа медсестры — это тяжелый физический труд. Кого-то надо перевернуть, кого-то — посадить, кого-то — поднять. Девушки все время в движении. А при включенном отоплении, как говорит Женя, "вообще труба" — пациенты боятся сквозняков и не любят проветриваний. За эти месяцы медсестры забыли, что такое макияж, — вместо косметики у них детский крем. "Поначалу пролежни были на лице — просто ад. Я думала, у меня навсегда останется след на лбу, — говорит Женя. — А сейчас — нет. Наверное, огрубела. Когда выходишь, лицо, конечно, "помятое". Но минут 20 проходит — и все хорошо".
Несмотря на средства защиты, медики все-таки иногда заражаются. Женя переболела весной. "Выходной. Пью утром чай, откусываю кусок сыра и не понимаю — то ли жую сыр, то ли не жую, — рассказывает она. — Говорю мужу: попробуй сыр, у него вообще вкус есть? Он отвечает — да, нормально. Я беру вафлю — тоже нет вкуса. Открываю холодильник, начинаю нюхать все подряд. Нашла острый соус и думаю: если и сейчас ничего не почувствую, значит, точно оно. И пью этот соус прямо из банки… Муж: "Ты чего делаешь?!" А мне было не остро". Женя позвонила начальству — уходя со смены, она как раз сдала анализы. Оказалось — да, ковид.
Девушке повезло: кроме потери вкуса и обоняния, симптомов не было, а у ее мужа тест вообще оказался отрицательным. Но без вкусов ей было тяжело. "Просыпаюсь утром с мыслью, что хочу маслины. Я их до трясучки люблю, — вспоминает она. — Открываю банку, беру маслину в рот — и не чувствую. Я даже заплакала! Говорю мужу: маслины хочу, что мне делать?" Это длилось два месяца, и со временем Женя даже смирилась. Однажды утром она вышла из "красной" зоны, сделала глоток йогурта и поняла, что "что-то проскользнуло". "Говорю: девки, я вкус почувствовала! Не знаю, какой, но есть!" — рассказывает она. — Это была такая радость!" Через какое-то время вкус вернулся полностью — теперь все так же, как было раньше.
Прощания
В Благотворительном фонде помощи хосписам "Вера" всегда говорят: хоспис — это про жизнь. Но хоспис — это и про смерть тоже.
Женя помнит, как несколько лет назад уходила пациентка, к которой она привязалась. Нина Константиновна лежала долго, была в стабильном состоянии, а потом "затяжелела". Женя уходила в отпуск, пришла попрощаться. "Она говорит: "Боюсь, не дождусь". Я ей: "Вы давайте не придумывайте, чтоб я этого не слышала! Через две недели буду — сразу приду к вам".
Весь отпуск Женя вспоминала Нину Константиновну. Вернувшись, тут же спросила про нее. Медсестры сказали: "Не ходи к ней, она тебя не узнает, она уже не разговаривает". Но Женя пошла. "Я беру ее за руку, говорю: "Я же говорила, что вы меня дождетесь?" И она открывает глаза, улыбается и сжимает мою руку. Я ей рассказала про отпуск — она слушала, где-то моргнет, где-то улыбнется…" После смены Женя зашла попрощаться, сказала: "До завтра". "А она покачала головой и вдруг говорит: "Я же тебя дождалась. Мне этого хватит". И я поняла, что, наверное, завтра ее уже не увижу. Я не хотела с работы уходить…" На следующий день Нина Константиновна умерла.
Женя говорит, что в ковидное время смертей в хосписе не стало ни больше, ни меньше. Пациенты "идут волнами — то нормально, то очень тяжелые". Изменилось одно: сейчас они чаще уходят быстро. Обычно хосписные больные постепенно "тяжелеют". А сейчас все происходит резко.
"Было так: утром, днем и даже вечером с пациенткой все нормально. Ночью просит чай — я приношу, она сама садится, сама пьет. А на утро ее уже нет. И ты думаешь: ну как так? Ну вчера же все было хорошо, я же ей чай приносила!"
За время работы Женя видела много смертей. Но, похоже, привыкнуть к ним все равно не удается.
Бэлла Волкова