"Увидеть и испытать все, что может человек": как жил и работал Константин Паустовский

Поцелуй Марлен Дитрих

В фонде музея Константина Паустовского хранится фотография Марлен Дитрих с автографом актрисы — ее она подарила писателю во время визита в СССР в 1964 году. Именно такой, как на фото — в платье, расшитом стеклярусом, и в белой шубе со шлейфом, — была Дитрих в вечер их знакомства: роскошной, затянутой в рюмочку, красивой, несмотря на возраст, дивой. После концерта, на котором присутствовала советская творческая интеллигенция, актрису на сцене спросили об ее отношении к русской литературе, и она сказала, что ее потряс рассказ Паустовского "Телеграмма".

Кто-то из зрителей выкрикнул: "Так Паустовский в зале!" Публика начала аплодировать и требовать Константина Георгиевича на сцену. Дитрих замялась, писатель — уже пожилой, больной — тоже засмущался, но пошел выручать актрису: поднялся на сцену и поцеловал ей руку, на что кинозвезда ответила поцелуем, склонившись перед мастером на колени. Ее платье было настолько узким, что на пол посыпался бисер, без помощи Дитрих встать не могла. Паустовский же был слишком слаб, чтобы поднять ее. В это время доктор писателя, находившийся в зале, крикнул, что Паустовскому надо лежать, а не стоять на сцене. Зрители зааплодировали и засмеялись, актрису подняли, Паустовского свели со сцены и отправили домой, в постель. 

Директор музея Константина Паустовского в Москве Анжелика Дормидонтова рассказывает: происходившее на сцене произвело такой эффект на публику, что даже журналисты растерялись и не засняли момент поцелуя, сохранилось только любительское фото кого-то из зрителей, Паустовского на нем можно узнать лишь по виднеющейся сбоку квадратной оправе очков. Конечно, все внимание было направлено на Марлен Дитрих: видано ли, чтобы звезда мирового кинематографа стояла на коленях перед писателем и целовала ему руки?

Сама Дитрих позже вспоминала в автобиографической книге "Размышления": "Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени… У меня остались его книги и воспоминания о нем. Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его "откроют"… Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно".

"Телеграмма" — небольшой рассказ, который Паустовский написал вскоре после Великой Отечественной войны, об одинокой умирающей старушке, которая живет в деревне и просит в письме дочку Настю приехать к ней в последний раз. Дочь живет в Ленинграде, работает в Союзе художников, очень занята и уже три года не может выбраться к маме, отписываясь короткими телеграммами и присылая ей деньги. Получив письмо с просьбой матери, Настя не торопится ехать к ней и продолжает заниматься организацией выставки молодого скульптора. На открытии выставки коллеги благодарят и хвалят ее за отзывчивость и участие в судьбе таланта. В это же время она получает телеграмму из деревни, в которой ей сообщают, что мать при смерти. Настя тут же выезжает в деревню, но прибывает слишком поздно: маму уже похоронили. 

Марлен Дитрих точно подметила феномен таланта Паустовского — он писал романтично, пронзительно, но просто. В советское время был одним из самых популярных писателей в стране. Его трижды номинировали на Нобелевскую премию по литературе: в 1965, 1967 и 1968 годах. 

"Увидеть и испытать все, что может человек"

Паустовский с детства не любил долго сидеть на месте: привычка часто переезжать появилась с ранних лет и осталась на всю жизнь. Отец писателя, железнодорожный статистик, по воспоминаниям Паустовского, был "неисправимым мечтателем. Он не выносил никаких тягостей и забот. Поэтому среди родственников за ним установилась слава человека легкомысленного и бесхарактерного, репутация фантазера, который, по словам моей бабушки, "не имел права жениться и заводить детей". Очевидно, из-за этих своих свойств отец долго не уживался на одном месте. После Москвы он служил в Пскове, в Вильно и, наконец, более или менее прочно осел в Киеве, на Юго-Западной железной дороге".

В 1904 году 12-летний Константин поступил в Первую киевскую гимназию — одно из лучших учебных заведений Киева. Вместе с Паустовским в то время в гимназии учились Михаил Булгаков, Александр Вертинский, будущие выдающиеся дипломаты, ученые, драматурги. Паустовский писал: "Нашему выпуску повезло: у нас были хорошие учителя так называемых гуманитарных наук — русской словесности, истории и психологии. Почти все остальные преподаватели были или чиновниками, или маньяками. Об этом свидетельствуют даже их прозвища: Навуходоносор, Шпонька, Маслобой, Печенег. Но литературу мы знали и любили и, конечно, больше времени тратили на чтение книг, нежели на приготовление уроков".

Спустя четыре года, в 1908-м, родители Паустовского развелись, отец оставил семью без средств и Константину пришлось зарабатывать на жизнь и учебу репетиторством. После окончания гимназии Константин поступил на физико-математический факультет Киевского университета. В 1912-м в киевском альманахе "Огни" был напечатан его первый рассказ — "На воде", подписанный псевдонимом К. Балагин. Через год учебы Константин перешел на историко-филологический факультет, не прекращая подрабатывать домашним учителем. К тому времени мать и брат будущего писателя уехали в Москву, и в 1914 году Паустовский поехал за ними: перевелся в Московский университет, на сей раз на юридический.

Началась Первая мировая война, но Константина, как младшего сына, не взяли на фронт: он скучал на университетских лекциях, "томился в унылой московской квартире и рвался наружу, в гущу той жизни, которую я только чувствовал рядом, около себя, но еще так мало знал".

Паустовский пристрастился к московским трактирам, просиживал там часами за чашкой чая, наблюдая за разношерстной толпой.

"Кого только я там не встречал! Извозчиков, юродивых, крестьян из Подмосковья, рабочих с Пресни и из Симоновой слободы, толстовцев, молочниц, цыган, белошвеек, ремесленников, студентов, проституток и бородатых солдат — "ополченцев". И каких только говоров я не наслушался, жадно запоминая каждое меткое слово".

Чтобы заработать, Паустовский устроился вожатым трамвая, но быстро потерял место и был "разжалован" в кондукторы за то, что врезался в автомобиль с молоком. Но и там он продержался недолго: в октябре 1914 года Паустовский узнал о формировании в Москве тыловых санитарных поездов и поступил санитаром в одну из бригад. 

"Все санитары на поезде были студенты, а сестры — курсистки. Жили мы дружно и работали много. Я слышал от раненых множество замечательных рассказов и разговоров по всяческим поводам. Простая запись всего этого составила бы несколько томов. Но записывать у меня не было времени", — вспоминал позже писатель. — Мы брали раненых в Москве и развозили их по глубоким тыловым городам. Тогда я впервые узнал и всем сердцем и навсегда полюбил среднюю полосу России с ее низкими и, как тогда мне казалось, сиротливыми, но милыми небесами, с молочным дымком деревень, ленивым колокольным звоном, поземками и скрипом розвальней, мелколесьем и унавоженными городами Ярославлем, Нижним Новгородом, Арзамасом, Тамбовом, Симбирском и Самарой".

Через год Паустовского и его команду перевели из тыловой в полевую: теперь он подбирал раненых вблизи полей боя в Польше, Украине и отвозил их в Гомель и Киев. Однажды из газеты он случайно узнал, что оба его брата были убиты в один день, но на разных фронтах. После этого Паустовский вернулся к матери и больной сестре в Москву, но вскоре уехал на заработки: трудился на заводах в Брянске, Новороссийске, Таганроге. Тогда же он начал писать первую повесть "Романтики", которую опубликует гораздо позже, в 1930-е. 

В Москву Паустовский вернулся в разгар Февральской революции и тут же начал работать репортером: 

После Октябрьской революции Паустовский снова "скитается": сначала по югу России, потом по Украине. Его мать и сестра возвращаются в Киев, а Константина сначала призывают в Украинскую армию гетмана Скоропадского, а затем, после смены власти, в Красную армию, где ему приходится воевать "со всякими отпетыми атаманами — Зеленым, Струком, Червоным ангелом и "таращанскими хлопцами". Вскоре его полк расформировывают, Паустовский из Киева едет в Одессу и устраивается работать в газету "Моряк". 

"Была блокада. Море было пустынно, но, как всегда, прекрасно. В редакции работало около 70 сотрудников, но никто из них не получал ни копейки гонорара. Платили то дюжиной перламутровых пуговиц, то синькой, то пачкой черного кубанского табака. Время было голодное и веселое".

В Одессе Паустовский впервые попал в писательскую среду: познакомился с Катаевым, Багрицким, Ильфом, Бабелем, Юшкевичем. Он начинает много писать, но не решается, точнее, "не позволяет" себе печататься, потому что не чувствует еще, что овладел "любым материалом и жанром". 

Следуя за "музой дальних странствий", Паустовский оставляет и Одессу, переезжает сначала в Сухуми, потом в Батуми. Живет в Тбилиси, Ереване, Баку, путешествует по Ирану, а в 1923 году возвращается в Москву. Период разъездов и "скитаний" заканчивается: Паустовский обосновывается в столице, становится редактором в Телеграфном агентстве РОСТА и начинает печататься. 

Неисправимый романтик

К старту своей активной писательской жизни Паустовский подошел с большим и нелегким опытом: он видел к этому времени войну, смерти, знал нищету, был свидетелем крушения империи и революции, сменил десятки профессий. Все это не отразилось на его восприятии жизни: он не стал приземленным, остался романтиком. 

В 1925 году Паустовский опубликовал сборник рассказов "Морские наброски", в 1929-м — роман "Блистающие облака", в 1932-м — повесть о покорении человеком туркменской пустыни "Кара-Бугаз". Последняя сделала его известным.

— писал Паустовский. — Примерно в это время я открыл для себя под самой Москвой неведомую и заповедную землю — Мещеру". По признанию писателя, это произошло случайно — увидел на обрывке географической карты, в которую ему завернули пачку чая в гастрономе. На карте Паустовский нашел все, что ему нравилось в природе средней полосы: леса, озера, реки, заброшенные дороги. 

"Я в тот же год поехал в Мещеру, и с тех пор этот край стал второй моей родиной. Там до конца я понял, что значит любовь к своей земле, к каждой заросшей гусиной травой колее дороги, к каждой старой ветле, к каждой чистой лужице, где отражается прозрачный серп месяца, к каждому пересвисту птицы в лесной тишине. Ничто так не обогатило меня, как этот скромный и тихий край". 

Старший сын писателя Вадим позже вспоминал, что первое лето в мещерском поселке Солотча они с мамой и отцом прожили в доме одинокой и религиозной старушки, которую беспрекословно слушались мальчишки-звонари местной церкви. Благодаря ее протекции Паустовским разрешили на Троицу забраться на колокольню. Позже, вплоть до 1940 года, писатель останавливался в доме бывшей усадьбы академика Пожалостина. 

"После Мещеры я начал писать по-другому — проще, сдержаннее, стал избегать броских вещей и понял силу и поэзию самых непритязательных душ и самых как будто невзрачных вещей", — писал позже в "Книге скитаний" Паустовский. 

В 1930-е годы в Солотче любили часто бывать и друзья Константина Георгиевича: писатели Рувим Фраерман и Аркадий Гайдар. Здесь Гайдар задумал написать "повесть о счастье" — "Чука и Гека", а Фраерман работал над "Дикой собакой Динго". Паустовский, по собственным словам, обязан Мещере повестью "Мещерская сторона", знаменитыми и ставшими программными рассказами о природе — "Заячьи лапы", "Барсучий нос", "Резиновая лодка" и другими.

Эти произведения он создал в то время, когда в стране уже заработал маховик репрессий. Позже писателя упрекали в молчании, в игнорировании общественных и политических проблем вокруг. Такие претензии были у современников и в отношении писателя Михаила Пришвина, которого Паустовский очень любил: его тоже обвиняли, что в тяжелые для страны времена он писал "про полянки". 

Далекий от власти и политики

За повесть "Кара-Бугаз", в которой советский человек побеждает природу на благо других людей, Паустовского не раз упрекали за восхваление советской власти и компромисс. На самом деле Паустовский всю жизнь был беспартийным, Октябрьскую революцию не принял и считал большевиков виноватыми в "уничтожении русского народа". Паустовский писал в своем дневнике о революции и годах Гражданской войны:

"Уже в 1930-е годы в письмах и дневниках Паустовский пытается осмыслить время, в котором живет, критикует власть", — рассказывает Анжелика Дормидонтова. 

В неопубликованном очерке "Несколько грубых слов" Паустовский написал об "отсутствии мужества и вместе с тем скромности" в современной литературе, пошлости так называемых творческих работников, о "приспособленцах к искусству", о том, что нужно идти против себя, а не писать "то, что нужно редактору". 

В "Книге скитаний" — одной из частей "Повести о жизни" — Паустовский позже критически рассуждал о сталинском времени, но все отрывки с резкими высказываниями вырезала цензура. 

Паустовский тяготился публичными выступлениями среди коллег и предпочитал держаться от власти подальше. Падчерица писателя Галина Арбузова рассказывала, что писатель любил Бабеля и сокрушался, что тот зря дружил с "большими людьми". 

Во время Великой Отечественной войны писатель отправился военным корреспондентом на Южный фронт, а после возвращения в Москву был вновь принят на работу в ТАСС. Период с 1941 по 1942 год Паустовский провел в эвакуации в Казахстане, где работал над пьесой о противостоянии фашистам "Пока не остановится сердце". По воспоминаниям Галины Арбузовой, именно в Казахстане у писателя и ее матери Татьяны Евтеевой начался роман.

Паустовский к тому времени уже был женат во второй раз, развод в высших кругах не одобрялся. Отчасти из-за сталинской кампании против разводов писателя, который все же развелся и женился в третий раз, его перестали печатать. Причиной опалы стала и первая часть книги "Повесть о жизни" — "Далекие годы". На нее вышли разгромные рецензии, и следующие четыре года Паустовский зарабатывал на жизнь преподаванием в Литинституте. 

Скандал с Хрущевым

В 1956 году на волне оттепели Паустовский и его коллеги Вениамин Каверин, Маргарита Алигер, Эммануил Казакевич и другие выпустили альманах "Литературная Москва", в котором напечатали в том числе стихи Заболоцкого и запрещенной Цветаевой. В свет вышло всего два номера, после редколлегию вызвали к Хрущеву. 

Галина Арбузова вспоминала, что после этой встречи Паустовский пришел домой расстроенный, со слезами на глазах. По его рассказам, Хрущев грубо оскорблял литераторов, кричал на них и топал ногами. После скандала альманах закрыли. Впрочем, потерпев неудачу в Москве, спустя пять лет, уже обосновавшись в Тарусе, Паустовский попробовал издавать журнал "Тарусские страницы", куда ему снова удалось "протащить" 42 стихотворения Марины Цветаевой, стихи Заболоцкого, прозу Булата Окуджавы и жены Осипа Мандельштама Надежды. Когда новости об издании дошли до властей, выпуск тиража остановили, а уже напечатанные экземпляры изъяли из библиотек. 

"Несмотря на противостояние, Паустовский никогда не был запуган, — говорит Анжелика Дормидонтова. — Константин Георгиевич не боялся заступаться за тех, кого считал талантливыми: так, он поддержал прошение о выдачи жилья Александру Солженицыну, заступался за театр Юрия Любимова, просил не снимать режиссера и не закрывать театр, подписал письмо к Брежневу против реабилитации Сталина. Конечно, это был не 1937 год, но для такого поступка нужно быть мужественным человеком". 

"Настоящая работа еще впереди"

Последние годы жизни Константин Паустовский проводил на даче в Тарусе — половину скромной избы купила его жена, Татьяна Алексеевна, вскоре после рождения их сына Алеши в 1950 году. Она руководствовалась тремя требованиями, которые предъявлял к даче писатель: чтобы было поменьше народу и желательно — никакой дороги рядом (потому что уже тогда Паустовского начинали одолевать почитатели), не было комаров и была река — писатель страстно любил рыбалку. Дом в Тарусе соответствовал всем требованиям. Поначалу Паустовский был не в восторге от выбора жены — домик показался ему жалким, но уже после первого лета в Тарусе был очарован жизнью там. Не раз к нему наведывались журналисты и поклонники, Паустовский прятался в доме или в саду за кустами, а жена, не колеблясь, говорила гостям, что Константин Георгиевич уехал в Москву. 

Паустовский не смог жить в Тарусе лишь последние два года — он мучился от астмы, перенес несколько инфарктов и не мог далеко уезжать от медицинской помощи. В эти годы он побывал в Европе, в Париже, на острове Капри. 

В 1966 году, за два года до смерти, 74-летний Паустовский записал: "Написал я за свою жизнь как будто много, но меня не покидает ощущение, что все написанное только начало, а вся настоящая работа еще впереди. Это довольно нереальная мысль, если принять во внимание мой возраст. Жизнь всегда кажется мне смертельно интересной во всех своих аспектах". 

Карина Салтыкова