Не было ничего заранее определенного в том, что спутниками новогоднего празднования в нашей стране стали мандарины. Поставлявшиеся из-за границы, поначалу они созревали слишком поздно и попадали на прилавки только к рубежу января и февраля. Контрастный зиме южный аромат не вился над елкой, а вызывающе-яркий цвет не украшал скатерть. Все изменилось по воле обстоятельств. Осваивая Черноморское побережье, русские агрономы стали сажать цитрусовые деревья и обнаружили, что плоды достигают зрелости в другое время, нежели за рубежом. Со временем новогодние мандарины превратились в производственную необходимость — ведь если не реализовать большие их партии в декабре, к концу зимы фрукты могут прийти в негодность. Так вот и получается: кому Новый год, а кому натуральная битва за урожай.
Мандарины командированные
История собственных мандаринов в России началась с несчастья — атаки на южные рубежи ожесточенного, терпевшего поражения неприятеля, сорвавшегося на плодовых садах. Шла Русско-турецкая война 1877–1878 годов. Отступая на Балканах, османы открыли второй фронт на Кавказе, ворвались в Сухум и вырубили деревья, посаженные в видах производства снадобий врачом Багриновским. Врагу нанесли поражение через несколько месяцев, но на восстановление сада ушли годы. Только в 1890-е, при агрономе Павле Татаринове, на его месте возникла особая сельхозстанция — там в порядке эксперимента высадили первые в России мандариновые деревья.
В 1890-е Марина Цветаева вспоминала их яркие плоды расфасованными поодиночке. Мандарины тогда считали штучным товаром. Шестилетней девочке Марине вручили их на праздник Рождества, но та не придала значения, за что получила от матери выговор. Такая мизансцена объяснима — эти плоды в России 1890-х еще считались экзотикой, а подарок предполагает благодарность.
К 1905 году все было уже иначе, судя по тому, что цитрусы не удивляли борца за народное счастье Григория (Герш-Исаака) Гершуни. Организатор террористических акций встречал Рождество в тюрьме, где, недовольный порядками, возмутился и качеством поданных праздничных блюд: "[Кусок] гуся, каша, пирог" "довольно жирные", а "судок со сладостями" плох: "один апельсин (обычно клали несколько — прим. ред.), одно яблоко, виноград жалкий, шоколаду совсем нет!" Позднее Гершуни скорректировал свои воспоминания. Оказалось, что вместо апельсина ему предложили на Рождество мандарин — свидетельство возникавших традиций. В начале века они распространились даже на тюрьму!
К началу Первой мировой в 1914 году на Черноморском побережье Кавказа мандариновые плантации занимали уже 160 га. Плодовые деревья, высаженные в относительном тепле, принадлежали к сорту уншиу — морозоустойчивым цитрусовым японского происхождения. Пионером в деле их акклиматизации выступил московский купец Николай Игумнов. В 1901 году Николай II определил его в почетную ссылку на берег Черного моря, оказав тем самым большую услугу агрономии. Предприимчивый москвич обосновался в селении Алахадзы, приобрел гектары заболоченной земли, осушил ее, стал экспериментировать с акклиматизацией новых сортов экзотических деревьев, нанял местных работников, и дело пошло хорошо. Затем произошла революция. Успех мандаринов уже не выглядел таким обеспеченным, как раньше. Судьбу партии фруктов должна была решить другая партия — коммунистов. Поначалу даже возникали подозрения, что она рассмотрит это дело с пристрастием.
Партийный цитрус
Как утверждали впоследствии официальные биографии, партбосс Григорий (Серго) Орджоникидзе, будучи подпольщиком в Грузии, открыто враждовал с Игумновым. Трудившиеся на плантациях миллионера батраки участвовали в волнениях 1905 года, а Орджоникидзе якобы выступал их тайным вдохновителем. После 1921 года, когда Грузия вошла в состав советской России, роли изменились. Игумнов отказался эмигрировать — землю он передал новой власти, а сам устроился на работу простым агрономом. В этой должности он и встретил смерть в 1924 году в своих больших, но утраченных владениях. Впоследствии сады Игумнова были преобразованы в совхоз имени Третьего Интернационала.
Большие перемены для цитрусовых хозяйств начались с 1932 года, когда Закавказский краевой комитет ВКП(б) возглавил (сменив одного из преемников Орджоникидзе) Лаврентий Берия. Будущий руководитель НКВД начинал как образцовый хозяйственник советского Юга, где частым гостем был Сталин, проводивший отпуска на черноморских дачах. Во время таких визитов Берия отчитывался перед вождем о замещении прежних, царских времен, импортных товаров новыми советскими. Многие помнили: в 1913 году Россия ввозила 378 т табака, 75 тыс. т чая и 132 тыс. т. фруктов, а советская власть постановила вместо этого развивать собственное производство. Особые надежды в части фруктов возлагали на узкую полосу субтропиков на самом юге, где Берия обустроил специализированные колхозы и совхозы. Работа у него быстро сдвинулась с мертвой точки. Но дело было не только в энергичном руководстве — примешивалась и национальная политика.
В историю вошла жалоба, поданная будущим шефом НКВД Сталину на своего партийного соперника Кварталешвили: Берия обвинял его в несправедливо завышенных темпах коллективизации грузинских крестьян. Сталин принял ходатайство благосклонно. Не понаслышке знавший, каких жертв требовала его политика на селе, вождь проследил за тем, чтобы пощадили его малую родину. Как следствие, в 1930-е Грузия занимала последнее место в СССР по темпам нежеланного крестьянами обобществления земли; селянам (в отличие от РСФСР) назначали повышенные закупочные цены на их товары и нарезали крупные участки, позволявшие в свободное время работать на себя, чтобы продавать излишки на рынке. В этих условиях цитрусовые хозяйства расцветали под черный, но не лишенный правдоподобия юмор Берии. Согласно легенде, получив от спецслужб несколько чемоданов с саженцами цейлонского чая, украденными у англичан, партбосс собрал руководителей совхозов и объявил им: "Если хоть один у вас засохнет, я вам самим засушу головы". Правда или нет, неизвестно, но производство бывших импортных ("колониальных") товаров шло в Грузии вверх, не исключая и мандарины. В 1933 году их выпускалось на рынок 100 млн штук, в 1936-м уже 186 млн, а в 1937 году — чуть более 300 млн. На XVII съезде партии Берия твердо пообещал дать стране на-гора не меньше полумиллиарда мандаринов. Правда, выполнить это обещание он не смог: как часто случалось в Стране Советов, экономическая действительность не успевала за планом.
Товарищ Берия и новогодняя феерия
В 1938 году партийный босс Закавказья, уже имевший опыт работы наркомом внутренних дел Грузии, встал во главе всего народного комиссариата внутренних дел СССР. На этом посту среди прочего от него зависела судьба Павла Постышева, руководителя киевского горкома, известного Стране Советов тем, что он восстановил Новый год.
Говоря строго, гонения на этот любимый дореволюционный праздник были в СССР несильными и относительно недолгими. Многие помнили, что сам Владимир Ильич Ленин не только охотно отмечал новолетие, но и счел уместным лично участвововать в общественных торжествах в Сокольниках в 1919 году. Правда, статус выходного 1 января при Ленине не предоставили, а после смерти вождя в 1924 году празднования и вовсе попробовали свернуть. Угасавшую традицию в 1935-м спас Постышев. По легенде, он договорился со Сталиным о возрождении праздника, воспользовавшись кратким обменом мнениями в автомобиле: буквально ухватившись за шанс.
Результатом встречи двух вождей — большого и второстепенного — стала заметка за авторством Постышева в "Правде" с призывом вернуть "ребятишкам" "прекрасное удовольствие" новогодней елки. То, что в течение какого-то времени Новый год не праздновали, признавалось политической ошибкой, ответственность за которую возлагалась на "левых загибщиков" — к числу которых тогда относили Зиновьева, Каменева и Троцкого. Формулировать таким образом было надежным способом добиться результата: возвращение Нового года намеренно вписывали в логику политической борьбы 1930-х, чтобы его противников при необходимости было бы за что заклеймить троцкистами.
Как было принято в ту эпоху, газета не только пробовала убедить в правильности партийного курса, но и предписывала его осуществление даже несогласным. Вышедшая за подписью Постышева фраза "не должно быть ни одного колхоза, в котором правление вместе с комсомольцами не устроило бы елку для своих ребятишек" становилась руководством к действию. В Москве развернулась бойкая елочная торговля, назначили первого официального Деда Мороза — конферансье Михаила Гаркави, а со следующего, 1937 года установилась традиция проведения новогодних детских представлений непосредственно в Кремле. Вполне естественно, возникала перекличка: в то время как на юге СССР созревали мандарины, в столице, на севере и в центре уже готовились наряжать елки. Но кроме наложения календарных циклов цитрусовые и Новый год сводила вместе потребительская корзина. В отличие от Серебряного века с его ананасами в шампанском, на столы в Советском Союзе из южных фруктов (по причинам автаркии) подавали только цитрусовые. Со временем они превращались в символ Нового года, который наступал, правда, не для всех, включая и Постышева. В 1939-м его осудили по обвинению в работе на японскую разведку и вынесенный приговор (высшая мера) тогда же привели в исполнение.
Сам круглый, шкурка оранжевая
В послевоенную эпоху советская страна ощутила потребность в цитрусовых как неожиданно первостепенную. Возможностей юга СССР, где производство росло даже в фронтовые годы (в 1943 году до 450 млн штук), категорически не хватало на всех. Тем более что случались губительные заморозки — в 1949, 1958 и 1959 годах. Одновременно упрочивал свое положение Новый год. В конце 1940-х он превратился в общепризнанный всесоюзный праздник, а за 1 января наконец-то закрепили статус выходного дня.
Приняв в расчет новые реалии, в СССР озаботились закупками дополнительных объемов цитрусовых за рубежом. На фоне неопределенности первых лет холодной войны рынок апельсинов и клементинов (промежуточного сорта между апельсинами и мандаринами) было решено открыть для Израиля: в нем еще видели страну, не исключавшую строительство социализма. Первые 5 тыс. т плодов со Святой земли поступили в Страну Советов при Сталине в декабре 1951-го. Позже поставки стали расти, достигнув пика к середине 1950-х — 12,7 тыс. т. На паузу сотрудничество пришлось поставить из-за Суэцкого кризиса 1956 года. Но это была всего лишь остановка. "Цитрусовые" связи сохранялись, и 7 октября 1964 года, за неделю до смещения Хрущева, СССР и еврейское государство заключили самую скандальную в своей истории — "апельсиновую" сделку: в обмен на поставки текстиля и цитрусовых в собственность израильтян передавались 22 объекта недвижимости на Святой земле, унаследованных от Российской империи. Это было настолько беспримерно, что законность соглашения с переменным успехом ставят под сомнение до сих пор.
Израиль не был единственной недружественной страной, у которой СССР закупал фруктовые талисманы Нового года. В 1970 году Министерство внешней торговли ударило по рукам одновременно с Испанией (где у власти оставался Франко) и КНР (отношения с которой заметно осложнились при позднем Мао). Каждая из стран поставила на советский рынок приблизительно 10 тыс. т цитрусовых, что, конечно, не шло ни в какое сравнение с массовыми поставками из Королевства Марокко, сосредоточившего в своих руках половину импорта. Регулярно завозившиеся оттуда плоды вдохновили советского писателя Эдуарда Успенского на образ Чебурашки: "неведомая зверушка" прибыла в СССР издалека в ящике с (пропавшими) апельсинами и даже в современных экранизациях питается в основном ими. При известном усилии Чебурашку и самого можно рассматривать как новогодний подарок.
Тем любопытнее, что ящик, насквозь пропахший мандаринами, тоже успел стать приметой советского быта. Сложилось убеждение (не опровергнутое учеными), что сушеная кожура мандарина, сохраняющая его характерный запах, позволяет отгонять моль. Иногда на обезвоженные корки возлагалась задача сохранять содержимое целых шкафов, так что и по сей день остатки трапез — обрезки кожуры можно найти рассованными дедушками и бабушками по карманам старых вещей или лежащими в самом заброшенном углу "против моли". Уже по этой причине не получится оспорить: мандарины продолжали служить советскому человеку и после того, как заканчивался праздник.
Игорь Гашков