Евгений Савченко: запоминается последнее

— Попытаюсь угадать ваше жизненное кредо, Евгений Степанович. "Скромность украшает". Попал?

— Пожалуй, все же нет. Излишняя скромность — верный путь к забвению. Мне ближе другой девиз: "Подчиняйся без унижения, приказывай без наглости". Придумал не я, мысль задолго до моего появления на свет сформулировали русские дворяне. Хотя голубой крови во мне нет, сплошь — крестьянская.

Нас в семье было три брата. Анатолий старше на одиннадцать лет, работал на Краснояружском сахарном заводе, его давно нет в живых, рано умер от рака, в пятьдесят с небольшим. Александр окончил в Курске педагогический институт, учительствовал, был директором школы. Сейчас на пенсии.

По паспорту оба старших брата — русские, а я в четырнадцать лет пришел за документом, в загсе и говорят: Женя, у тебя ведь родители — украинцы. Подумал и согласился: ну, тогда меня тоже так запишите.

Отец и мама родом из Сумской области, я — из Красной Яруги, теперь это райцентр Белгородской области.

— Чем родители занимались?

— Говорю же: крестьянствовали.

Отец прошел всю Великую Отечественную. Когда началась война, служил срочную в Одессе. Был артиллеристом. Вместе с Красной армией отступал до Волги, в 43-м попал на Курскую дугу. Белгород находится на южном фасе, а отец воевал на северном, на границе Орловской области. Потом — на Запад. Победу встретил в Кенигсберге в звании старшины. Служил под командованием маршала Рокоссовского. Награжден тремя орденами Красной Звезды, двумя медалями "За отвагу". Все боевые награды мы сберегли, храним дома.

После войны отец работал секретарем райисполкома, потом направили председателем в колхоз имени 12-летия Октября, по-украински — 12-річчя Жовтня. Лет десять руководил. В середине 60-х годов хозяйства стали укрупнять, отца назначили секретарем парткома объединенного колхоза, точнее спецхоза имени Свердлова, где акцент сделали на овцеводство. Тогда в нескольких областях страны — Брестской, Омской, еще в двух или трех — решили развивать специализированное сельхозпроизводство. Как показало время, это было в целом правильное направление, но с овцами вышла ошибка. Одно дело — крупный рогатый скот, свиноводство и птицеводство, которые традиционно присутствовали на Белгородчине, другое — овцы. Их в наших краях никогда не разводили. Но кого из высокого начальства это волновало? Сверху спустили указание, надо выполнять. Вот и объединили три колхоза в овечий спецхоз. Боже мой, какой это был ужас! Чтобы выполнить план, шерсть приходилось заготавливать на Северном Кавказе.

— Покупать там и везти сюда?

— В том числе. Людей сажали в тюрьмы на реальные сроки. Оплата ведь велась наличными. Словом, школа суровая.

— Мама тоже работала в спецхозе?

— Всю жизнь была домохозяйкой. Как и остальным колхозникам, нам полагалось полгектара земли. Огород, корова, утки, гуси… Знаете, кто такая жена председателя? Каждый день к нам на обед приходили гости. Уполномоченные из района и области, проверяющие, надзирающие. Мама должна была встретить, накормить, напоить.

Жили мы очень скромно. Классе в третьем я уже пас колхозных телят. В селе рано начинают работать, помогать старшим по хозяйству. Вот и я постоянно чем-то занимался, пока после седьмого класса не уехал в Старый Оскол в геологоразведочный техникум. Там учился Саша, я решил пойти по стопам брата. Он завершал учебу, а я только поступал. Отучился и не жалею. Специализация у меня была — поиск и разведка урановых месторождений. Всем студентам стипендию платили по двадцать рублей в месяц, а на нашем отделении — вдвое выше, по сорок. С учетом надбавки за вредность.

После учебы пошел в армию. Призвали в девятнадцать лет. Служил в Ярославле в войсках ПВО. 75-й зенитно-ракетный комплекс. Сейчас на вооружении стоят С-300 и С-400, а тогда был С-75, так называемый "Волхов". Это 1969–1971 годы. Получил звание младшего сержанта, дослужился до командира отделения, даже съездил домой в отпуск на десять дней.

Думал, куда идти после армии, решал — продолжать геологоразведку или пробовать себя в чем-то ином. Геология — это экспедиции, изучение недр, романтика. И все-таки зов земли пересилил. Демобилизовался и подал документы в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию.

Выбрал агрономический факультет, специализация — полеводство.

Поселился в общаге на Лиственничной аллее. Дом и сейчас стоит. Правда, вокруг ничего не узнать, все застроено-перестроено.

На втором курсе женился. Надя училась на моем же факультете, но на курс старше. Жили в одной комнате двумя семьями. Вторая пара студентов — за перегородочкой. И, знаете, не жаловались на тесноту или бытовые неудобства.

Не так давно, 26 января, мы с Надеждой Николаевной отметили сорок пять лет совместной жизни. Сели вечерком и начали вспоминать, как познакомились. Жена спрашивает: "Не забыл наше первое свидание?" А я, честно сказать, все запамятовал.

— Хотя бы помните, кто кого заприметил?

— Всегда выбирают женщины. Мужчинам остается только подчиняться.

Расписались мы в 1973-м. На зимних каникулах. Сессию сдали и отпраздновали по-студенчески. Стол накрыли в комнате общежития, друзья пришли, родственники собрались. Мой отец, правда, приболел, мама осталась с ним, а Саша, брат, приехал. Надина мама тоже была.

Жена из Тверской губернии, из самого северного района — Сандовского. Там рядом Устюжна, родина поэта Батюшкова.

— Бывали?

— Не довелось, хотя много раз собирался съездить.

Надя первой окончила академию и получила распределение в Ракитное. Это райцентр в Белгородской области. Работала агрономом-семеноводом в управлении сельского хозяйства, пока я доучивался на пятом курсе. Убедил Надю ехать на мою родину, ни о каких других местах слышать не хотел, тянуло именно сюда. Меня направили главным агрономом в спецхоз имени Свердлова, тот самый, "овечий". Через пару лет пошел на повышение, забрали в районное управление сельского хозяйства, но долго поработать не успел, перевели в райком партии, сделали инструктором. Месяц или полтора промучился и попросился на волю.

— Не прижились?

— Работа для меня абсолютно непонятная, непривычная. Первый секретарь увидел, что тягощусь новым занятием, и отпустил с богом, держать не стал. Назначили директором элитно-семеноводческого совхоза "Ракитянский". Замечательное было хозяйство! Таких на весь Советский Союз насчитывалась дюжина. Выращивали отборные семена сахарной свеклы, занимались селекцией. В Ахтырке — это в Сумской области Украины — располагался перерабатывающий завод, работавший исключительно с нашим продуктом. Оттуда он шел в совхозы второй генерации, а те уже выращивали семена для производственных посевов.

Это самый конец семидесятых годов.

Потом меня рекомендовали на должность зампредседателя Ракитянского райисполкома, начальника РАПО — районного агропромышленного объединения. Михаил Горбачев стал тогда секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству, и началось какое-то новое движение.

В 85-м году меня назначили первым секретарем Шебекинского горкома партии. Девяносто тысяч населения, а я по меркам того времени — пацан, 35 лет. Отработал три с половиной года. Большой опыт, хорошая школа.

Понял, что надо не командовать и кулаком по столу стучать, а вживаться в проблемы, вникать, искать верное решение. И не надувать щеки. Вот и весь секрет. Кажется, у меня получалось. Особенно в сельском хозяйстве. Планы выполняли и перевыполняли.

В 1988 году направили в Москву инструктором орготдела ЦК КПСС, хотя я внутренне сопротивлялся. Как раз проходила XIX партконференция, вызвавшая в обществе большой резонанс.

— Жилье в столице дали?

— Сразу! Даже предложили варианты на выбор, выписали смотровые ордера. Я взял квартиру на Новочеремушкинской улице. В народе район звали "бобровым заповедником" из-за любви номенклатурных товарищей к шапкам и воротникам пальто из шкурок бобра... Мне досталась хорошая квартира — 107 "квадратов", три комнаты. Все по закону: семья из четырех человек, взрослая пара и двое детей. Сейчас там Татьяна живет, моя младшая дочь. У старшей Ольги свое жилье.

— Надежда Николаевна с радостью в Москву уезжала?

— Без всякого желания. Она ведь с земли, не хотела бросать любимое дело. Работала агрономом в совхозе, потом в районном управлении сельского хозяйства. В Москве пошла в Минсельхоз, но карьеру не успела выстроить. Через неполный год мы вернулись в Белгород. Тут Надя на работу уже не выходила, стала домохозяйкой.

— И никаких благотворительных фондов, общественных советов?

— Боже упаси! Знаете, идеалом в данном случае вижу Викторию Петровну Брежневу, супругу Леонида Ильича. Она, кстати, родом из Белгорода.

Дом, дети, хозяйство, надежный тыл… А самой никуда не лезть. Зачем? Если жена руководителя даже где-то рядом с мужем работает, ее сразу окружат всякие шептуны. Начнутся сплетни, интриги. К чему это? Не выдержит, начнет что-то говорить, советовать.

Нет, у каждого должна быть своя сфера влияния и ответственности.

Надя любит домашнее хозяйство — огород, сад, грядки, курочки. Вот это — для нее. У нас участок — около шестидесяти соток. Земля требует постоянного ухода и заботы. Фрукты, овощи, ягоды — только свои. На зиму заготавливаем соленья, делаем варенье — яблочное, абрикосовое, малиновое, сливовое, вишневое, ежевичное. Надя обычно сама со всем управляется, лишь иногда приглашает помощников. Сад опрыскать, какую-то грубую работу выполнить. От меня пользы не слишком много, я постоянно на работе пропадаю.

— А почему вы в 1989 году в Москве не задержались?

— Уже на партконференции почувствовал: Советскому Союзу недолго осталось. Это в воздухе витало. Я курировал в ЦК два региона — Курскую область и Чечено-Ингушетию.

Помню пятитысячный митинг на стадионе в Грозном. Начинались выступления националистов, спекуляции на всяких проблемах. В тот раз налегали на экологическую тему. Предводителем был некий Бисултанов, не знаю, что с ним потом стало. В Гудермесе строили биохимический завод. И вот подняли крик: "Нас травят, хотят уничтожить гордый чеченский народ". Люди действительно замечательные. Но вопрос специально раскручивали, протягивая какие-то свои национальные интересы.

Пять тысяч человек собрались на стадионе, ну, нас и направили из Москвы — улаживать конфликт. Директор института генетики, инструктор химического отдела ЦК, еще какие-то специалисты и я — за старшего. Прилетели в Грозный, сели обсуждать с местными партийными и советскими руководителями, как разруливать ситуацию. А между тем на митинге постановили: идем к обкому. Толпа двинулась к площади. У нас была команда: не вмешиваться. Но я вышел к людям.

Кричат: "Нужен прямой провод с Москвой!" Я подозвал Бисултанова, показал служебное удостоверение. Он не ожидал такого. Я решил обратиться к собравшимся. Сказал, что во всем разберемся, нет оснований для волнений. Говорил через милицейский мегафон, микрофонов не было. В конце предложил: "Давайте создадим комиссию". И назвал тех, кто прилетел со мной. Потом говорю: "И от вас нужны три-четыре человека. Завтра в десять часов утра состоится первое заседание, обязательно проинформируем о принятых решениях всю республику. А пока, пожалуйста, расходитесь по домам". И, знаете, все дружно ушли.

Организаторы митинга оказались обезоружены. Их эта экология абсолютно не интересовала, они другие задачи ставили, а мы карты смешали. В тот раз волнения удалось быстро погасить, но чем закончилось в итоге, хорошо известно.

Почти год отработал я в ЦК и вернулся в Белгород заместителем председателя облисполкома. Первый секретарь обкома Алексей Пономарев внес предложение, предварительно узнав мое мнение. Спросил: как ты? А я — с удовольствием. Мне в ЦК было не слишком комфортно, не нравилась бумажная работа. Может, кому-то по душе телефонные звонки, переговоры, написание справок и отчетов, а меня всегда привлекало живое дело, реальное. Я с радостью возвратился домой.

Правда, так получилось, что в 90-м пришлось опять уезжать в Москву. Вынужденно. Устроился работать в Минсельхоз России, был консультантом, замначальника главка растениеводства.

— Что значит "вынужденно", Евгений Степанович?

— За то, что стал строить дом, мне влепили строгача, объявили строгий выговор по партийной линии.

Точнее, даже не я строил, а отец взял в банке двадцать тысяч рублей. Тогда всем фронтовикам давали кредиты на строительство под маленький процент. Отцу выделили, а строить начал я, помогал. Кому-то это показалось нескромным. Вызвали на бюро обкома партии с группой таких же бедолаг и выписали по полной программе. По сути, вынудили уволиться, подать заявление по собственному желанию. Последними моими словами было: "Вот вы здесь сидите, нас судите, а я желаю, чтобы каждый из вас построил себе дом". Развернулся и ушел. Забавно, но все они потом действительно построили. Уже с моей помощью. Некоторые даже не по одному дому.

— А что за нескромные хоромы вы себе отгрохали?

— Да какие хоромы? Обычная кирпичная коробка — десять метров на двенадцать. С мансардой.

Не дали закончить стройку. Я успел стены поднять и крышу закрыть, внутри ничего не делали. Написал заявление и уехал. Завершал, уже когда вернулся сюда губернатором. В середине 90-х. В этом доме теперь живет сестра жены, она на пенсии, переехала из Тверской губернии в наши края. А нам с Надей в нулевые я построил новый дом рядышком. Последние лет семь живем там вдвоем. Ну, и еще собаки-дворняги. Когда строители работали, первая приблудилась. Потом вторая прибежала. Так обе и остались. Внук дал клички — Лакки и Котя. Он часто на каникулы приезжает, в Москве в школе учится.

…А тогда, в 90-м, я пошел в Минсельхоз. Министром был Геннадий Кулик. Замечательный специалист, экономист по образованию. Глыба! С Геннадием Васильевичем мы и сейчас в хороших, добрых отношениях. Он в Думе от Курской области.

В министерстве меня ценили, работа нравилась. Настоящее профессиональное занятие. Много ездил по командировкам, занимался проблемами растениеводства.

А в октябре 93-го, после того как из танков по Белому дому стреляли, меня неожиданно пригласили в аппарат президента и рекомендовали на должность губернатора, вернее исполняющего обязанности.

— Почему вас выбрали?

— Искали среди белгородцев, работавших в Москве. Я был заместителем руководителя главка, видимо, попал в кадровую картотеку. И вот…

— Значит, с Ельциным вы не были лично знакомы?

— Нет, мы тогда даже не встретились. Только с руководителем администрации Сергеем Филатовым поговорил и — вперед. Поехал исполнять обязанности. С большим удовольствием! Дело не в должности, не в статусе, меня влекла область, родные места.

С тех пор отсюда — ни ногой. Однажды был и.о., дважды назначался и пять раз избирался.

— Почти четверть века на посту. Абсолютный рекорд среди российских губернаторов. Думали, что так надолго задержитесь?

— Даже мысль не возникала. Хотя, конечно, размышлял: надо бы проработать не менее десяти лет, чтобы оставить достойный след в памяти людей.

— Обратил внимание: в ежегодных сборниках "Белогорья", посвященных главным событиям в жизни области, фамилия и фото губернатора встречаются крайне редко. Поэтому, собственно, и предположил в начале разговора, что скромность — ваш девиз.

— Стаж работы такой, что лишнее мелькание мне ни к чему. Это было мое пожелание к составителям. Ведь можно, наверное, и аллергию вызвать у какой-то части людей. Зачем?

Активная публичная политика требовалась в первые годы, тогда и шумные встречи были, и дискуссии. 90-е годы во многих смыслах оказались переломными.

— Они для вас лихие?

— Да. В исконно русском смысле. Лихой, значит, смелый, непредсказуемый, дерзкий. Мне кажется, на иностранный язык это понятие буквально не перевести. Как и волю. Разве чужестранец поймет? А русскому сразу ясно, ничего объяснять не надо. Для меня в слове "лихой" больше позитивного, чем отрицательного.

— А как тут, в Белгороде, было в девяностые?

— Наверное, как везде — по-разному. Все разваливалось. Промышленность, оборонный комплекс, колхозы, совхозы, медицина, образование — падали, падали, падали…

И братки водились. С ними тоже приходилось искать общий язык. Ну, в каком смысле? Я пришел отстаивать интересы государства, закона, порядка. Хотите заниматься бизнесом? Пожалуйста! Но — строго легально. Так, чтобы не переходить красную линию, не лезть в чужую епархию. Мы сразу обозначили рамки. Здесь была хорошая команда силовиков — милиция, ФСБ, прокуратура. В этом мне повезло.

— Вам угрожали?

— Не припоминаю. И охраной не пользуюсь. Есть помощник, он сопровождает. Все. Как говорится, от первой пули еще никто не спас, а от второй можно успеть защититься. Охрана нужна, если делаешь что-то противоправное, двурушничаешь, я же всегда служил государству. И только ему.

— Подкупить пытались?

— Никто и никогда. Сразу правильно себя поставил. Знали: соваться бесполезно. И не взял бы, и заявил, куда следует. Прекрасно понимал, что последует, если хоть раз примешь "левые" деньги. Потом до конца жизни будешь исполнять чьи-то пожелания. Я не для того приходил сюда.

— Вас снимали с должности за эти годы?

— Была очень конфликтная ситуация в середине нулевых. С Виктором Батуриным, братом жены Юрия Лужкова, тогдашнего мэра Москвы. Еле-еле я устоял.

— Из-за чего сыр-бор разгорелся?

— Батурин приехал и принялся красиво рассказывать, что будет развивать в наших краях сельское хозяйство, молочное производство. Мы были заинтересованы в этом, сказали, что готовы поддержать. С удовольствием!

Естественно, я советовался с Юрием Михайловичем. Но вместо продекларированных целей Батурин стал скупать землю и разорять фермы, банкротить частные хозяйства. Странная логика: до того, как строить, сначала всё уничтожить.

— "До основанья, а затем…"

— Это основание мне не понравилось, я видел реакцию людей. А Батурин к тому моменту уже скупил около пятидесяти тысяч гектаров. Мы начали искать ошибки в юридическом оформлении и возвращать землю владельцам. В итоге отсудили всё, до квадратного сантиметра. Выдворили Батурина из области!

Для меня это был большой риск. Давление шло мощнейшее. Но ничего, справились.

— С Лужковым поссорились?

— К сожалению. Хотя я всегда его уважал и сейчас уважаю. Однако вот так получилось.

Еще одна непростая ситуация была на выборах 1999 года. Если помните, тогда в Госдуме поднимался вопрос об импичменте президента Ельцина. Обвинения выдвигались по пяти пунктам. В ключевой момент фракция ЛДПР не поддержала коммунистов, решение не набрало необходимых трехсот голосов. Видимо, в знак благодарности за проявленную лояльность Жириновскому пообещали Белгородскую область. Возникла интересная коллизия. Владимир Вольфович сюда пошел за наградой, все вылилось в жесткую кампанию, даже жестокую.

— И что же про вас рассказывали?

— Мол, тут кругом бандиты. Тележурналист Андрей Караулов, который поливал меня и в пик обострения отношений с Батуриным, в этот раз тоже подключился, попросту уничтожал словесно. Такой бред нес, стыдно пересказывать.

Вот тогда я увидел, что такое черный пиар и закулисная работа профессиональных политтехнологов... Жириновский активно участвовал в кампании, ресурс у него был, как вы догадываетесь, похлеще моего. На лидера ЛДПР работала вся партия. Он с активистами много ездил по области, встречался с людьми, обещал, плел небылицы о соперниках. Но борьба лишь сплотила нашу команду.

Закончилось тем, что Владимир Вольфович занял третье место, проиграв и мне, и кандидату от коммунистов. В первом туре я набрал более 53 процентов голосов. Однако кампания, повторяю, получилась незабываемая.

— Есть в вашей команде те, с кем вместе вы начинали почти четверть века назад, Евгений Степанович?

— Ротация происходит, это естественный процесс. Кто-то по возрасту ушел на пенсию, другие сменили место службы. Например, Олег Полухин двенадцать лет руководил аппаратом главы обладминистрации, теперь работает ректором Белгородского университета.

А вот Валерий Шамаев по-прежнему рядом со мной. Сейчас он первый заместитель губернатора, в 90-е занимался здесь земельными отношениями. Умный, честнейший, абсолютно надежный человек.

Важно, что за всё время не сел в тюрьму ни один глава района, ни кто-то из моих замов. Я не доводил до этого. Если чувствовал, что начинают возникать неприятные вопросы к человеку, рекомендовал поискать другое место работы. От греха подальше. Такие случаи были.

Соблазны всегда есть. Некоторые прокалывались на том, что позволяли себе больше, чем положено, выходили в скромности за периметр. Лишь кажется, будто никто ничего не видит. По общественной реакции сразу всё заметно. Люди моментально меняют отношение к нечистым на руку. Человек слаб…

— Говорите с сожалением?

— Констатирую. Это жизнь. Так и надо ее воспринимать. Идеальных людей не существует в природе.

— А о своих слабостях вслух говорите?

— У меня их нет. Кроме тех, которые скрываю. Шутка.

— С предательством сталкивались?

— В явной форме — никогда. Так, чтобы сегодня братался, работал со мной душа в душу, а завтра пошел против.

Я тоже никого не предавал. Подобного не было. Те, кто терял мое доверие, уходили. Но я и сейчас с ними связи поддерживаю. Почему нет?

— Даже с теми, кто упрекал вас в нескромности, вынудив, по сути, уволиться в 1990-м?

— Да, сохранил замечательные отношения. Помогал и продолжаю это делать сейчас. Я же понимал: была партийная система, подразумевавшая жесткую иерархию, в том числе по личной преданности. Я плохо вписывался в карьеристские рамки, не выслуживался ради должности, презирал это. И сегодня веду себя со всеми ровно, включая вышестоящее начальство. Сохраняю чувство собственного достоинства и независимость в суждениях. Подхалимаж в свой адрес тоже не терплю.

— И как же вы вписываетесь в нынешнюю властную вертикаль?

— Поверьте моему опыту: наступили наиболее благоприятные годы для работы руководителем региона, района, муниципалитета. Вертикаль ведь в чем? В ответственности.

Если подходить строго формально, силовики, прокуратура, представители ряда других федеральных структур не подчиняются губернатору напрямую. В принципе, и я мог бы оставаться в стороне, не влезать, не вникать. Но такая позиция, на мой взгляд, абсолютно деструктивна. Привык считать, что отвечаю за все происходящее в области. Если проблема существует, ее надо решить, а ответственность потом разделим.

Важно не номер отбывать и кресло просиживать, а действовать, генерируя изменения, идеи. Мне всего хватает — и прав, и обязанностей, поэтому чувствую себя комфортно.

Да, время непростое. Но разве в девяностые годы было легче? Мы с вами уже говорили об этом. Тогда царила анархия, если бы она продолжилась, не стало бы уже нашей страны. Хорошо, что пришел президент, начавший наводить порядок в законодательном поле, взявшийся за экономику.

А трудности… Они закаляют. Мне нравятся слова мэра южноамериканского города, говорившего так: чем меньше нулей в городском бюджете, тем больше креатива в работе.

Это и на область можно проецировать.

— Но у Белгородчины сейчас госдолг — мама не горюй. Под сорок миллиардов рублей. С 2008 года сумма выросла в пять раз.

— Да, так и есть. Ну а что здесь плохого?

— Долг, знаете ли, платежом красен.

— Послушайте, госдолг США превышает двадцать триллионов долларов, что равняется ста процентам ВВП Америки. Долг Греции — свыше 250 процентов национального ВВП.

ВВП нашей области — 750 миллиардов рублей. Вот и считайте, сравнивайте.

— Но как вы набрали такую сумму?

— Во-первых, нам, нашим ценным бумагам доверяли — банки, инвестиционные фонды. Во-вторых, так сложились обстоятельства. В 2012 году вышел закон о консолидированных группах налогоплательщиков. Скажем, Стойленский ГОК ежегодно приносил в бюджет нашей области около пяти миллиардов рублей налога на прибыль, был прекрасным налогоплательщиком. И вдруг он уходит в Липецк, поскольку группа НЛМК там зарегистрирована. Фактически нам стало поступать в десять раз меньше денег. За эти годы таких потерь набежало на сумму около двадцати миллиардов рублей. Можно было сложить руки, ничего не делать, сказать: денег нет. Дорог не строить, жилье не ремонтировать. Но мы постарались чем-то компенсировать.

Вторая причина роста долга — кризис. Он подкосил наш металлургический комплекс.

Я посоветовался с замами и выбрал тактику. Нам доверяют? Значит, надо брать в долг, выпускать ценные бумаги, давать гарантии местным предпринимателям. Все, что могли, пустили в консолидированный фонд поручительства — театры, санатории, дворцы культуры, даже здание областной администрации. В нулевые годы это позволялось. Начали развивать промышленность, сельское хозяйство, бизнес получил возможность брать миллиардные кредиты и создавать агрохолдинги, сформировать фонд ремонта дорог. Инвестпроекты состоялись благодаря нам, тому, что мы давали бюджетные гарантии.

В прошлом году мировая конъюнктура поменялась — и мы стали возвращать долги. Недавно погасили пять миллиардов банковского кредита.

Мы ведь не одни в такой ситуации, по стране накопилось чуть ли не два с половиной триллиона рублей кредитов, из них половина — коммерческие. Неоднократно ставили перед правительством вопрос, чтобы заместить эти кредиты бюджетными. И президент Путин принял такое решение. Чрезвычайно важное для экономики. Сами понимаете, коммерческие деньги мы брали, в основном в Сбербанке, под 8–10 процентов годовых, а сейчас заменили их бюджетными — под 0,1 процента. И срок погашения продлен. Как говорится, почувствуйте разницу. Три года назад мы входили в пятерку самых закредитованных регионов, сейчас перебрались примерно в серединку списка.

— Рамзану Кадырову Аллах помогает, а вам?

— Без неба — как? Без Создателя ничего не возможно. Постоянно чувствую, он — главный актор всего происходящего.

— Вы давно пришли к вере, Евгений Степанович?

— Мне кажется, я никогда не был атеистом.

— А партбилет?

— Ну и что? От религии не заставляли отрекаться. Моя мать Ульяна Филипповна была очень набожной женщиной, отец Степан Семенович считался коммунистом, но и он никогда не делал ничего против веры. Мать крестила меня тайно, малышом, уже потом все рассказала. Я, конечно, ничего не помнил.

Воинствующим атеистом не был и убежденным верующим тоже. Постепенно происходила внутренняя эволюция. Чем старше человек, тем лучше сознает, что зримым миром управляет незримый. К сожалению, это не все понимают. В чем заключена истина? Я вычитал в мудрой книге и вам процитирую: "Жизнь вечная есть результат и продолжение жизни земной". Или вот еще. Смысл бытия укладывается в четыре слова: приобретение умения преодолевать зло. Коротко, но какая глубина!

— Приобрели это умение?

— Главное — не отвечать ударом на удар. Да, трудно, но зачем увеличивать концентрацию злости в мире? У нас и так атмосфера слишком агрессивная.

— Говорят, вы даже голос на подчиненных не повышаете.

— Чтобы тебя услышали, не нужно кричать.

— Вы и ругаться запрещаете, штрафами грозите.

— Бывает, и у меня в сердцах крепкое словцо вырвется, хотя, конечно, стараюсь обходиться без этого.

Плохо, когда слышишь мат от детей. Часто они даже не ругаются, а говорят так. Это стало нормой. Никуда не годится! Надо формировать культуру общения. Чем больше внутренних запретов, тем выше градус внешней свободы.

— На другую тему. Вы как-то про монархию говорили.

— Спрашивали, я и ответил, что не вижу ничего плохого в конституционном строе Англии, Швеции, Японии, Бельгии, Голландии. И у нас так может быть. Русский человек воспитан на самодержавии, у него это в крови. Да, президент — глава государства, но это должность. Пришел-ушел.

Нужен символ высшей справедливости. Царь-батюшка. С полномочиями, как у британской королевы.

Не исключаю, со временем Россия обратится к этой теме. Дайте время.

— Дневник вы раньше не вели?

— Нет, хотя порой жалею. Что-то забывается с годами, стирается в памяти. Но мемуары писать не собираюсь. Для кого? Кому интересны подробности моей биографии? Мне кажется, человек не должен много внимания задерживать на своей персоне. Поработал и ушел. Помнят люди и — прекрасно.

Да, некоторые при жизни ставят себе монументы. Зачем? Искренне не понимаю. Говорю, не рисуясь. Это мое естественное состояние, нет здесь позы. Каждый руководитель — как в аквариуме: он постоянно на виду. Люди присматриваются к любой мелочи или факту, начиная со шнурков на ботинках и заканчивая ближним кругом. За словами и даже мыслями надо следить. Быть чистоплотным и деликатным во всех смыслах.

А тем, кто предлагает себя в литературные помощники, отвечаю: на Белгородчину смотрите, вот мои мемуары.

— Когда в последний раз в отпуске были?

— В сентябре прошлого года. После губернаторских выборов дней на десять съездил в Сочи.

Честно говоря, отпусков накопилось на несколько лет. Заметил, отдых действует на меня деструктивно. Каждый раз теряю какую-то важную нить в работе, требуется время, чтобы вернуться в колею. Когда погружен в повседневные дела, в логику действий своих и подчиненных, получается наиболее эффективное управление. Важно сохранять ритм.

Есть у нас в области знаменитый колхоз имени Фрунзе, им почти шестьдесят лет руководил дважды Герой Социалистического Труда Василий Горин. За девяносто три года жизни Василий Яковлевич ни разу не был в отпуске, считал, что даже такие перемены — травма для организма с физиологической точки зрения. Конечно, отдыхать надо, но где у нас главные долгожители? На Кавказе, а там в основе всего — традиции и постоянство. Встал в колею и иди по ней, пока не упадешь. Да так, чтобы сразу из седла в землю — без промежуточных стадий.

— Оптимистично звучит.

— Зато честно и справедливо.

Больше двух недель я никогда не отдыхал. Как-то с женой ездили в Железноводск. Попили водички и — хватит. Много раз бывал за границей, три-четыре дня, больше не могу. В Америке, Европе нечего делать. Не понимаю, как русские люди там живут. Скучно ведь! А сюда прилетишь и сразу — ах! Прямо с порога. Без родного бардака мы не можем. Это наше тайное оружие!

Хотя я люблю порядок во всем. Ни на минуту никуда не опаздываю. Зачем заставлять ждать?

И дочерей старался таким правилам научить. Но они уже взрослые, своим умом живут, сами решают и поступают, как считают нужным. У Ольги в Белгороде школа иностранных языков "Интерлингва" и сеть магазинов одежды. В ее дела я не вмешиваюсь. Как получается, так и получается.

В области созданы благоприятные условия для бизнеса — честного и открытого. Мы приветствуем всех, кто прозрачно работает.

Известно, что около четверти нашей экономики по-прежнему остается в серой зоне. Это официальные данные, касающиеся страны в целом. Значит, по России от 12 до 17 миллионов граждан не платят налоги. В Белгородской области не менее пятидесяти тысяч человек трудятся только на себя. Их даже фрилансерами нельзя назвать. Люди имеют какой-то бизнес, ни копейки не отдают в бюджет, а их дети учатся в школах, ходят в сады, мы лечим членов семей, обеспечиваем безопасность.

Для понимания: из консолидированного бюджета Белгородской области на одного человека тратится около 60 тысяч рублей в год. Фактически, чтобы покрыть расходы, глава семейства из четырех человек должен ежегодно приносить в областной бюджет 200–300 тысяч рублей налогов. А он дает ноль.

Никуда не годится! Давно ставлю вопрос в правительстве, Минфине, прошу: позвольте нам давать патенты, чтобы люди платили хотя бы по 3–4 тысячи рублей в месяц. Суммарно мы большие деньги получали бы. К сожалению, закон не принимается. Не знаю почему. Мне кажется, не совсем разумно, что не позволяют самим все делать на местах.

— В область приехало много беженцев с Украины?

— Несколько десятков тысяч. Кто-то получил гражданство, другие так работают.

— Отношения с соседями испорчены навсегда?

— Уверен, они быстро наладятся. Мы же одна семья. Иногда и родные братья дерутся.

Раньше я часто бывал в Харькове, расстояние — 75 километров. Час на машине. Люди ездили на Украину поужинать, за товарами. Теперь этого нет. К сожалению. Но убежден, что все исправится.

— Украина ведь недавно свинью Белгородчине подложила. В буквальном смысле.

— Вы об АЧС?  Да, африканская чума свиней пришла оттуда. Заразу разносили дикие кабаны. Не знаю, что у соседей делается, проводилась ли профилактика. Сейчас опасность для нас вроде бы миновала, но в прошлом году был сильный занос в Шебекинском и Корочанском районах. Пришлось уничтожить поголовье двух свинокомплексов по 25 тысяч животных в каждом. Сжечь все. Сначала "Русагро", потом "Мираторгу". У нас ведь высокая концентрация промышленного свиноводства. Стадо — пять миллионов голов! В два раза больше, чем во всей Украине.

Депопуляцию диких кабанов мы у себя сделали и продолжаем этим заниматься. Кстати, на территории Белгородской, Курской да и Харьковской области еще сто лет назад они не водились. Такой вот парадокс.

— Слышал, вы стали вегетарианцем?

— Почти не ем мясо. Организм не требует. Хотя недавно привезли кусок сала с Бессарабского рынка в Киеве. Очень вкусно! Иногда можно полакомиться. Даже полезно для здоровья.

— А семейным врачом вы обзавелись, Евгений Степанович?

— Зачем он мне? Мое медицинское дело лежит в областной клинической больнице. Раз в год прохожу диспансеризацию.

Вопрос в ином. Профильное министерство как у России называется? Здравоохранения. Значит, главная его задача — охрана здоровья. А на самом деле оно занимается лечением больных. Подчас запущенных и безнадежных. Половина бюджета, включая фонд медстрахования, идет на их спасение. Меньшая часть населения потребляет львиную долю бюджета. Подобная обстановка и в нашей области, и в стране в целом. Это справедливо? Нет.

— Предлагаете не лечить?

— У нас гуманное общество. Обязательно лечить! Но мы должны сделать, чтобы таких больных стало меньше. Нужно с детства следить за здоровьем, проводить медосмотры, диспансеризацию. Так было в советское время, и это нормально, правильно. Метод переняла Куба, вывела здравоохранение на высочайший уровень. Там развита семейная медицина, а мы пошли по пути медстрахования, которое функционирует по иным принципам. Страховщики заинтересованы, чтобы люди чаще болели, тогда все заработают, включая врачей и мощную фарминдустрию. На Западе систему здравоохранения давно залили деньгами, ей нужен больной человек! Это способ извлечения прибыли, о здоровье пациентов думают в последнюю очередь.

В США на здравоохранение выделяется 11 тысяч долларов в год на человека, в Германии — более 6 тысяч евро, а в России на 2018-й на каждого гражданина заложено… 10 800 рублей. Нам трудно тягаться с Америкой и Европой в объемах финансирования, поэтому нужна семейная медицина, отвечающая за состояние здоровья.

В Белгородской области в сельской местности мы уже сделали медицинские округа, где у одного врача — полторы тысячи человек максимум, а не как раньше — по три тысячи пациентов на участкового терапевта. И он их не знал, и они — его.

Повторяю, здравоохранение надо ставить на прочный фундамент семейной медицины. Убежден! Если сделаем, через пару десятилетий по всей стране отпадет необходимость лечить запущенных больных. Их не останется. Люди у нас умирают от болезней, а надо, чтобы от старости. Пожил до 90–100 лет и тихо, спокойно отошел в мир иной. Дома, а не на больничной койке. Где родился, там и умер.

У нас отношение к здоровью чисто русское, полный пофигизм, только семейная медицина может спасти. Ответственная семейная медицина.

Владимир Путин поддержал нашу инициативу. Мы фактически завершили проект в селе, занимаемся им уже два года. Теперь на очереди города области. До конца 2018-го и здесь управимся. Я лично курирую ход работ. У нас принят проектный менеджмент. Нет такого, чтобы чиновник утром пришел на службу и начал в затылке чесать: чем бы заняться? Каждый департамент, сотрудник обладминистрации, член правительства участвует в реализации конкретных проектов. Это позволяет не погрязнуть в рутине, видеть перспективу, контролировать ситуацию.

— Вас когда в последний раз зазывали в Москву на высокие должности, Евгений Степанович?

— Кажется, в 2012-м. Тогда новое правительство формировалось.

— На Минсельхоз?

— Да. Я никогда не отказываюсь, и в тот раз вежливо поблагодарил, постаравшись объяснить, что здесь я нужнее. В Белгороде.

И до этого были предложения…

— Но нынешний губернаторский срок у вас — финальный?

— Так положено по закону.

— Штирлиц говорил, что всегда запоминается последнее.

— Без всякого пафоса могу сказать, что — да, сейчас для меня самый важный этап. Самый важный!

Сначала работаешь на выборы, потом на переизбрание...

— А теперь — на историю?

— В общем, так и есть. Хочется, чтобы запомнили добрыми делами.

— Старуха Шапокляк утверждала, что хорошими делами прославиться нельзя.

— Она — не мой герой.

— А кто ваш?

— Помните, в романе "Война и мир" был командир батареи капитан Тушин? Спокойный, ответственный, не произносивший громких слов о подвиге и не думавший о признании заслуг. Он честно, тихо и скромно выполнял то, что ему было поручено, на месте, отведенном судьбой.

Убежден, на таких людях мир держится. Вот мой герой. Капитан Тушин. Я понятно выразился?