Скорее всего, федоровская гончарная традиция вовсе бы исчезла, если бы не интерес трех тамбовских педагогов-керамистов — Екатерины Каллас, Данилы Чулюкина и Елены Кудровой. Они успели разузнать основные секреты мастерства у еще живущих в Федоровке умельцев и смогли возродить старинный промысел.
— Мы в буквальном смысле запрыгнули в последний вагон. Ведь когда мы в 2010-м впервые собрались в Федоровку, нам сразу сказали, что промысел давно зачах, уже 20 лет здесь никто ничего не крутит, — рассказывает преподаватель Тамбовской детской художественной школы им. Поленова Екатерина Каллас. — Помню, я тогда ответила: главное, что люди и память еще живы. Нам была важна любая информация, ведь мы на тот момент ничего не знали об этом искусстве. В общем, приезжаем в Федоровку, а там эти замечательные бабушки, которые с детства крутили крынки.
Екатерина показывает мне фото потомственного мастера Ольги Павловны Попковой — та работала на промысле с 8 лет. Девочка была во втором классе, когда впервые села за гончарный круг.
— Мама увидела, что у нее получается, и сказала: всё, в школу больше не пойдешь, будешь зарабатывать деньги. И она зарабатывала, но свою работу выполняла с большой любовью. Она всегда говорила так: мне понравилась эта глиномазная жизнь, и я начала этим заниматься.
За время экспедиций в Федоровку исследователи собрали уникальный материал, составили родословные гончаров с анкетными данными от начала XIX века. Педагогам удалось сдружиться с местными жителями, найти потомственных мастеров и научиться у них старинному гончарному ремеслу.
— Несмотря на возраст и болезни, Ольга Павловна стала учителем для нас. Она сама работала за гончарным кругом, пошагово показывая и рассказывая все тонкости ремесла. Сама готовила глину, сама крутила, "ставила" нам руки во время работы за кругом. Во многом именно благодаря ей федоровская традиция сегодня жива, — рассказывает Данила Чулюкин, ставший ее последним учеником. Ольга Павловна умерла в сентябре 2020-го.
— По большому счету Данила сегодня является единственным действующим в России носителем знаний и технологии этого удивительного промысла. Он создает работы, с которыми выступает и побеждает на различных форумах и фестивалях, — говорит Екатерина.
За десять лет в деревню отправилось более 50 экспедиций. Я предлагаю Екатерине и Даниле снарядить еще одну, и они, не раздумывая, соглашаются.
"Нужно было коммунизм строить, а не махотки крутить"
Федоровка находится в 100 километрах от Тамбова. Дорога к ней пролегает через село Кривополянье — то самое, где был снят исторический фильм Андрея Смирнова "Жила-была одна баба", посвященный событиям Антоновского восстания на Тамбовщине. До Кривополянья добираемся быстро: большак — почти как взлетная полоса. Но уже вскоре сворачиваем на грунтовку с ухабами и ямами, а минут через 15 подъезжаем к бревенчатой переправе через небольшую речку Кершу. На другом ее берегу — Федоровка.
— Что-то этот мост не внушает мне доверия: он точно машину выдержит, не рухнет? — осторожничает водитель. Данила успокаивает:
— Точно, точно. Мы много раз по нему проезжали.
Мост под тяжестью машины прогибается и скрипит, я зажмуриваюсь и не открываю глаза, пока не услышу: "Фух, проскочили!"
Федоровка встречает нас безглазыми покосившимися избенками. Некоторые, кажется, скоро рухнут. Газа, водопровода здесь никогда не было, да и вряд ли уже будет — на всю деревню пять жилых домов. Вскоре мы подъезжаем к одному из них. Вокруг — порядок и чистота: трава выкошена, дорожки вымощены, у забора — лавка, а под ней — кот. Природа вокруг необыкновенная: эдакая дремлющая Русь с картин передвижников, пахнущая пирогами и кашей из дровяной печи.
— У-у-у, Катя, Данила! Не ждали вас! Как вы там живете — хлеб жуете? — встречает нас хозяин дома, 68-летний Илья Степанович Попков.
— Да все потихоньку, хлеб жуем, иногда подсаливаем, — шутит в ответ Екатерина Каллас и достает из сумки гостинцы, которые привезла с собой. За десять лет экспедиций педагоги из Тамбова почти сроднились с местными жителями.
— Когда-то Федоровка была большой деревней почти на сто дворов, в каждой семье — по пять, а то и по девять детей. Тут даже своя начальная школа была. Народ у нас был трудолюбивый, все было выкошено, коровки паслись, стожочки стояли, колодец-журавель. И все без исключения махотки делали и продавали, — вспоминает Илья Степанович. Махотками федоровцы называли глиняные горшки. А еще были мастюшки — небольшие горшочки для сметаны, творога или трав, и корчаги — самые большие крынки.
Крутить горшки в Федоровке умели ребятишки лет с пяти и до глубоких стариков. В каждой семье имелся гончарный круг, и только горн для обжига глиняной посуды делали на несколько семей или сговаривались с родственниками, поскольку построить и содержать такую печь в одиночку было дорого.
Глину заготавливали при первых заморозках, сразу после Казанской — праздника Казанской иконы Божьей Матери, 4 ноября. Причем сразу много, чтобы на год хватило, благо вокруг ее всегда было вдоволь. Рыли глубокую узкую яму метра три-четыре, затем опускали в этот колодец ребенка, который уже на глубине расширял его в стороны, вырубая глину комами. Бывало, что ямы обваливались, детей засыпало насмерть.
— У нас у отца брата так завалило, пока отрыли — уже все, — присоединяется к разговору младший брат Ильи Степановича Иван. — Потом все это нужно притащить домой на салазках, а расстояние от ям до дома порой бывало километра два. Притащишь, у печки в глинник свалишь. Как подсохнет, рассыпаться начнет — на пол ее, и давай пятками мять, чтобы она эластичной сделалась.
— И сколько вам было лет?
— Ну, сколько — восемь, девять. Но нас родители особо не заставляли. Мать, бывало, пожалеет: бегите, я сама помну. А так-то из нас, девятерых детей, никто гончарами в итоге не стал: в школе это дело не одобряли. Нужно было коммунизм строить, а не махотки крутить. Илья, например, потом трактористом в совхозе работал, а я сразу после школы в Москву уехал, устроился слесарем-сборщиком авиационных двигателей на завод "Салют". 39 лет там работаю, а сейчас вот в отпуск на родину приехал. Тянет.
"Копать в этом направлении"
Екатерина озадачилась историей федоровского гончарного искусства в 2010 году, практически не владея никакими знаниями о нем.
— Дело в том, что во многих регионах России сегодня есть одно-два-три места бытования керамики, которые когда-то были возрождены, охраняются силами энтузиастов, в той или иной форме поддерживаются местными властями. У нас же — ноль. То есть получалось, что Тамбовская область оказалась каким-то слепым пятном в части художественных промыслов и для искусствоведов, и для коллекционеров, и для этнографов. Как будто ничего подобного у нас вовсе и не было. Однако на слуху была Федоровка, и я решила, что эта тема попросту недоисследована. Тогда-то мы втроем и начали копать в этом направлении, — рассказывает Екатерина Каллас.
Педагогам пришлось перерыть огромный массив архивной информации. Данные о федоровском промысле собирали в разных музеях страны, вплоть до этнографического в Санкт-Петербурге. Оказалось, что промысел существовал еще в XVIII веке.
Особенность федоровской керамики в том, что местные мастера до последнего использовали ручные круги, а само изделие в такой технологии собиралось жгутами. Вот и сам Данила Чулюкин сегодня крутит крынки именно таким способом. В одну из экспедиций Ольга Павловна Попкова передала ему свой ручной круг, за которым проработала всю жизнь. Других таких сегодня даже в музеях не сыщешь.
— Почему мы сегодня гордимся этим промыслом? Да потому, что он является долгожителем. То, что на Тамбовщине удалось сохранить такую технологию до наших дней, — это поистине уникальное явление, поскольку в России этот способ изготовления керамики исчез еще в XIX веке. Тогда почти все гончары перешли на ножные круги, — объясняет Данила.
Впрочем, главной отличительной особенностью федоровской керамики является ее неповторимый декор: эти необыкновенные защипы, процарапки и налепы в виде цветов, деревьев, волков и гусей, выполненные из глины. Приезжаешь с такими горшочками на какой-нибудь фестиваль гончаров — и становится понятно: федоровские!
Помимо классических сюжетов, изображенных на федоровской посуде, встречаются и совсем редкие. Например, в Тамбовском краеведческом музее есть вазон с налепным красноармейцем, скачущим за зайцем. По мнению исследователей, федоровские мастера не закладывали никакого сакрального смысла в художественное украшение своих работ. Впрочем, не исключено, что навязанная советской идеологией "народность" диктовала свои сюжеты и их восприятие.
Голод и стеклянные банки
В начале XX века Тамбовская губерния была одной из крупнейших в Российской империи, в нее входили части сегодняшних территорий Рязанской, Воронежской, Пензенской и Липецкой областей. Население составляло более 2,7 млн человек, сегодня — почти втрое меньше. В 1920 году в Тамбовской губернии было собрано 12 млн пудов хлеба, а в результате продразверстки изъято 11,5 млн пудов — то есть почти все. Такого голода Тамбовщина до тех пор не видела.
— Бабушка рассказывала, что в тот год им вовсе не до махоток было. Продотряды силой вывезли у крестьян почти все зерно, амбары стояли пустые, кроме коры и лебеды есть было нечего. Крестьян пороли, над женщинами насильничали. Тогда-то местные мужики и взялись за вилы. Многих расстреляли, других в лагеря отправили, — рассказывает потомственный мастер Зинаида Ивановна Смирнова о событиях, предшествовавших Антоновскому восстанию.
Несмотря на крестьянское восстание, а потом и Великую Отечественную войну, промысел продолжал жить. Сама Зинаида Ивановна села за гончарный круг в третьем классе, почти сразу после войны, и проработала за ним более 40 лет.
— В 80-х годах, когда в ход пошли стеклянные банки, кувшины у нас брать перестали. Порой ездишь по селам день-второй-третий, а продать не можешь. Да и русские печки к тому времени многие на голландки заменили. А в ней кувшин не прожаришь — так молоко враз прокисает, — рассказывает старушка.
Не пей вина, истопник
Мы с Екатериной направляемся к еще одной мастерице гончарного промысла — 84-летней Надежде Григорьевне Денисовой. У нее в избе все настоящее. Справа — Божий угол с иконами и горящей лампадкой, слева — большая русская печь, центр домашнего мироздания. Работать на промысле Надежда Григорьевна начала с седьмого класса, школу, как и многим, пришлось бросить. Говорит, что в те годы о детском образовании никто особо не пекся.
— Я скорая была, за день могла сделать до 80 махоток. Вертанешь круг — так махотка и выскочит из-под руки, еще раз вертанешь — вторая пошла. Махотки делала нечищеные: высохнет, загладишь их чуток — и все, — рассказывает мастерица.
— А что значит нечищеные? — уточняю я.
— Так стеночки у крынок у меня сразу тоненькие получались, на кой их еще чистить? — отвечает старушка.
— Это говорит о высоком мастерстве, не всем подобное удавалось, — поясняет тонкости ремесла Екатерина.
— Для блеска горшки сначала окисью свинца намажешь, а уж потом их в горн везешь. Бывало, разбудишь деток в 12 ночи, они все как цыпляточки нахохлятся, полусонные идут помогают. Пока горшки погрузим на салазки, ручонки обмерзают у них. А что поделать? Сама-то я такую страсть в жизни не вывезу. По тысяче штук на горн возили.
— А почему ночью? — спрашиваю.
— А день-то зимой короткий, потому и начинали еще ночью. Сам горн топили целые сутки сосновыми дровами, потому что только они давали нужную температуру. Был у нас в деревне мужичок с одной рукой, Косоруким мы его звали. И вот однажды целых 15 часов топил он горн, а как доставать махотки стали — из них свинец сыплется, они все сырые. Оказалось, что он напился вина и плохо печь протопил. В итоге вытащили мы все махотки, опять их в избу стаскали. Давай опять их мазать, все руки содрали, они ж корявые сделались после такой просушки. Дочка, как я тогда намучилась, у меня тогда была одна мысль: если я их все продам, больше не ухвачусь за эту глину. Но какой там! Наступала зима — и мы все снова садились за круги.
Мастера вспоминают: особенно золотое время для промысла было в 60-е годы. Товар расходился на ура. Машину удавалось продавать за день-два, а это без малого около полутора тысяч горшков.
— Продашь махотки, поедешь в Тамбов, ребятишкам накупишь всего: гамаши, сапожки, пальтишко, сладостей — и то были рады до смерти! Зажиточными не были, но копеечка была. Вот на эти деньги в избе я эту пристройку и сделала, а до того мы всемером в четырехстенке ютились, — рассказывает Надежда Григорьевна.
Екатерина отмечает, что, несмотря на тяжелую жизнь, федоровские мастера смогли сформировать некую коллективную ментальность.
— И эта совестливость, порядочность чувствуется в каждой их работе. Все у них получалось какое-то гармоничное, правильное, качественное, — говорит она.
Сокровища из горна
Каждый раз, когда Чулюкин приезжает в Федоровку, он тщательно обследует старые горны, чтобы найти сокровища — так он называет черепки отбракованной керамики. В этот раз набрал целую хозяйственную сумку и теперь аккуратно перебирает эти задымленные осколки истории.
— Вот черепок венчика с интересным рисунком, а вот — с эффектом черного лощения. Такие сосуды местные мастера называли "синими", в советские годы их практически не делали — спроса не было. Хотя нам, наоборот, они сегодня кажутся самими атмосферными, — рассказывает Данила.
По этим черепкам, объясняет молодой мастер, он установит датировку и выполнит реконструкцию посуды. Получится точь-в-точь, как у Ольги Павловны. Не отличишь.
Таисия Кириллова