На станции Зима: как вспоминают Евтушенко жители его родного города

Когда мы в день смерти Евгения Евтушенко приехали в иркутский город Зима, было 15 градусов тепла, а через несколько часов, когда мы уезжали, землю уже покрыл снег, словно под строки родившегося здесь поэта.

Идут белые снеги,

как по нитке скользя…

Жить и жить бы на свете,

но, наверно, нельзя…

"Солидный град районный"

Есть несколько версий того, откуда произошло название селения на берегу Оки. Мы выберем одну: "зам", "зама" — по-бурятски "путь", "дорога". Жизнь поэта оборвалась в США, а начиналась она именно здесь — на станции Зима Транссибирской магистрали. Это место Евтушенко всегда считал особенным, благословенным, гордился тем, что смог стихами и поэмами прославить его на весь мир. Зная, как много для него значила Зима, страшнее всего было приехать сюда, когда известие о смерти поэта уже докатилось из-за океана до сибирской глубинки, и не услышать никакого отзвука. Или еще хуже — услышать неискренние слова, увидеть наигранное горе: сам Евтушенко всегда считал лицемерие главной бедой человечества.

Старинная городская застройка, деревянное кружево где-то покосившихся, где-то еще совсем бодрых домишек, уютный дым из печей.

Зима — солидный град районный,

а никакое не село.

Мы вышли у центральной площади, где когда-то на выступления своего земляка собиралась не одна тысяча людей. На соседней автобусной остановке под холодным ветром переминались с ноги на ногу несколько человек. Если нужно пережить разочарование, хотелось пережить его быстрее. Спросить прямо: "Умер великий поэт, сын этой земли. Есть ли вам дело до этого?" Услышать холодное, как ветер, "нет" — и уехать быстрее. Нелепо начинаю разговор с "Вы знаете?.."

— Ну знаю. А вам-то что? — грубовато отвечает пожилая женщина.

— Пытаюсь понять, что Евтушенко значил для своих земляков.

— Ушел человек, который всегда о нас думал и многое для нас сделал. А понятно вам или нет — это уж вам решать.

Подошел автобус. Успеваю узнать, что женщину зовут Людмила Анатольевна и что в ту же школу, что Евтушенко, она пошла как раз в тот год, когда он уезжал из Зимы (в 1944 году семья переехала в Москву), а потом не раз виделась с ним на встрече выпускников. Уточнить, чем именно живший за рубежом поэт мог помочь маленькому городку, уже не получится: двери захлопнулись, автобус уехал.

Прижизненный музей

Дом-музей поэзии находится в квартале от центральной площади. К сожалению, родной дом, где жила семья геолога и поэта-любителя Александра Гангнуса и актрисы Зинаиды Евтушенко, переехавшая в Зиму с двухмесячным Женей, не сохранился. Но цел этот, где жили дядя и тетя и где Женя проводил много времени. Усадьбу (не без финансовой поддержки поэта) отреставрировали в 2001 году и, конечно, стали называть музеем Евтушенко — прижизненным.

"Жить и жить бы на свете, да, наверно, нельзя…" Вот цветастая — как любимые им пиджаки и рубашки — скамейка. Вот сцена под открытым небом, которую заботливо перестроили в 2015-м, когда Евтушенко был здесь в последний раз, во время своего российского турне.

"Раньше она была высокая, Евгений Александрович болел уже. Перестроили к его приезду, чтоб удобнее было подниматься", — успевает рассказать нам сторож Сергей Иванович.

В Зиме о том, что не стало "хозяина" музея, сторож узнал, наверное, первым: позвонили в час ночи "то ли из Москвы, то ли из самой Америки". Говорит, цветы к музею начали приносить рано утром. Молодежь тоже приходит — просто молча гуляют по усадьбе. К ручке входной двери аккуратно примотаны зеленой изолентой красные гвоздики — ведь нашли же зеленую, под цвет стебельков! Сергей Иванович делится своими личными впечатлениями о Евтушенко — здесь, в Зиме, они есть почти у каждого.

Счастливее Пушкина

Идут белые снеги,

как во все времена,

как при Пушкине, Стеньке

и как после меня...

Евтушенко говорил, что он счастливее Пушкина, потому что может "поцеловать директора своего музея". Мы ждем заведующую музеем, сделавшую счастливым великого поэта.

Лидия Евинова появилась в воротах усадьбы в черном атласном костюме и кружевном платке в контраст белому как снег лицу. Под руку ее вел статный пожилой мужчина с медалями на пиджаке. Сложно поверить, но совсем не похожий на 90-летнего старика Валентин Смолянюк действительно ветеран Великой Отечественной, "на пять лет старше Жени". Знакомы с тех пор, когда такая разница в возрасте была существенной.

"В 15 лет я устроился художником-оформителем в местный кинотеатр, рисовал афиши, а мальчишки мне помогали. Среди них был Женя. Я пускал его с друзьями во время киносеанса посидеть за экраном — так они смотрели "обратное" кино, про которое он потом где-то напишет", — вспоминает Валентин Григорьевич.

Молча усаживаемся за круглый стол в по-деревенскому уютной, жарко натопленной комнате музея. Евинова ничего не говорит, но и так понятно: точно так же за этот стол усаживался поэт, пил чай с лесной сибирской земляникой и черемуховыми пирогами, которых так не хватало в Америке. Чувствую: спроси я что-нибудь сейчас — и у Лидии Георгиевны снова польются недавно остановленные слезы. Старается не плакать, но они все равно предательски выступают.

Валентин Григорьевич вспоминает, как варили уху на речке: "Женя любил сам закладывать рыбу, а Маша (жена Евтушенко. — Прим. ТАСС) ему помогала".

"Конечно, он великий поэт. Но его талант еще и в том, как он проживал каждый момент времени на сто процентов, с полной отдачей. Вот, к примеру, раздает он здесь автографы. Поставить просто закорючку и успокоиться он не может: обязательно поговорит с человеком, узнает, кем работает, чем живет. И даже в этом коротком разговоре успеет отдать ему часть себя. И что самое поразительное: ведь Женя очень болел, когда был здесь последний раз, но запал энергии, любовь к жизни, как светились его глаза — все было точно таким же, как раньше, ничего не выдавало болезни".

Молились и ждали

"Здесь, во дворе, его энергией собиралось столько народу — не то что присесть, яблоку негде было упасть! И Маша скромно сидела где-то на ступеньках. И мы все переживали: как же, жена нашего поэта — и где-то на ступеньках сидит! А ей, говорит, ничего, и так все нравится, — включается в разговор Лидия Георгиевна, к лицу которой после стакана черного чая (на станции Зима его пьют в подстаканниках) вернулся румянец".

Она открывает фотоальбом, который готовили к 85-летию Евгения Александровича. Вот сплав по сибирским рекам с иркутским журналистом Леонидом Шинкаревым, а вот 1990-е годы, Евтушенко со своими студентами в США, где преподавал историю русской литературы и русского и европейского кино. Каждое фото по старинке наклеено на бархатистый картон. Листы еще слегка влажные: их клеили накануне до позднего вечера. Знали, что Евтушенко плохо, но все равно молились и клеили. И иконку показывает — лик святого Пантелеймона. На обратной стороне написано дорогой рукой: "Это святой нашей семьи. Пусть хранит тебя, Лида".

Верил ли в Бога? Как мог не верить поэт, писавший "Дай бог быть богом хоть чуть-чуть, но быть нельзя чуть-чуть распятым". Лидия Георгиевна встает из-за стола, читает несколько четверостиший и прибавляет: "Вот он носил бабушкин крестик, но всегда говорил, что крест должен быть внутри!"

Дверь иногда поскрипывает, за круглым столом людей становится все больше — сотрудники музея, библиотеки, местные поэты. На вопрос, много ли в Зиме поэтов, ответить не могут: как узнать, сколько это — много, а сколько — мало. Начинают перечислять и диву даешься, особенно когда слышишь про совсем молодых авторов. Сходу называют с десяток имен, все печатаются, и это при том, что в самой Зиме всего-то 30 тысяч жителей.

Председатель местного литературного объединения Наталья Якимова переехала сюда 40 лет назад, еще школьницей.

"Бабушка сказала мне тогда, что здесь жил великий поэт. В эту минуту я что-то почувствовала внутри, и стали рождаться стихи", — признается она.

Такие беседы, как и сама жизнь, заканчиваются тогда, когда кажется, что так много еще нужно сказать. В ней поставил точку снег, заставивший собираться в обратный путь. Провожали, как положено, всем миром. Выйдя за ворота усадьбы на пустую улицу, Лидия Григорьевна целовала всех на прощанье под белыми хлопьями:

— Так всегда делал Евгений Александрович. Никогда не уезжал, не расцеловав всех!

Евтушенко любил эту землю и она ответила ему взаимностью, рифмуя его талант с жизнью дорогих сердцу земляков. ​

Екатерина Слабковская