В канун своего профессионального праздника — Дня шахтера, который отмечается в последнее воскресенье августа, — Рамзан рассказал ТАСС, почему он так и не нашел себе работу "на земле", за что он так любит шахтерскую профессию, несмотря на все ее сложности и опасности, и почему в его профессиональной деятельности произошли такие перемены.
Всё своими руками
В небольшом и уютном доме пахнет яблоками и свежей масляной краской — новые полотна Рамзана еще не просохли. Вместе с хозяином выходим на улицу, чтобы собрать в саду фруктов к столу.
К августу яблоня в его дворе уже щедро плодоносит. И сад, и сам дом сделаны его руками — теми самыми, которые долгие годы выполняли в забое, пожалуй, самую сложную и опасную работу.
Галиев 18 лет проработал на местной шахте "Бутовская", пока в кризисные 90-е годы предприятие не закрыли. Расставание с любимой профессией оказалось настолько непростым, что он решил в ней остаться, выбрав для этого совсем необычный способ: начал писать маслом на больших холстах сюжеты из своей шахтерской жизни.
Суровая, но прекрасная
Поселок Боровой — шахтерский. В 1960-е годы здесь, на северной окраине города Кемерово, стали развивать шахту "Бутовская", а вокруг строить дома для шахтерских семей.
Попасть на работу в шахту в 70−80-х годах местным жителям было несложно, почти все местные мальчишки, закончив школы и техникумы, шли на "Бутовскую", где уже работал кто-то из родных. Так было и в семье Рамзана Галиева: в местной шахте работали не только он, но и его отец и два брата.
Рамзан Галиев в забой шахты "Бутовская" впервые спустился в 18 лет. После курсов профподготовки его зачислили в бригаду ГРОЗ — горнорабочих очистного забоя.
Его профессия считается одной из самых непростых и опасных даже среди других шахтерских. Забойщиков в профессиональной среде называют "добытчики". Это именно они идут в шахту на еще не изведанные участки, взрывают породу, работают отбойными молотками, прокладывая дорогу. Кроме добычи, еще и укрепляют подземные горные выработки, чтобы не допустить их обрушения.
Казалось бы, в такой работе — никакой романтики, бесконечные темные подземные тоннели, по которым иногда приходится передвигаться ползком, напряженный и выматывающий физический труд. Но для Рамзана это совсем не так.
"Работу в шахте я любил очень, да и другой работы для себя не знал. Считай, вся жизнь в шахте. Кто шахту не любит, тот там не задержится, — рассказывает Галиев. — Вы любого шахтера спросите о работе — он начнет рассказывать, ничего не поймете. А тут на холсте все как есть, посмотрите — и как в шахту спуститесь".
Когда Рамзан вынужденно расстался с шахтой, ему было всего 36. Как он сам признается, работы "на земле" по душе он себе не нашел — трудился на лесопилке, перебивался случайными заработками, вышел на пенсию.
Живописью Рамзан занялся, еще работая в шахте. Специального образования у него не было — просто захотелось писать. И у него получилось придать романтический образ изнурительному труду.
Семья, пейзажи и снега
Первыми работами на холсте были портреты жены и детей, потом — кузбасские пейзажи, горные реки Шории, тенистые таежные леса, туманы над местными озерами, снежная зима. А потом Рамзан понял, что очень скучает по шахте, которую к тому времени он уже несколько лет как покинул. С тех пор сюжеты его картин обрели единую тему.
"Вот начал работу недавно, — делится художник. — Смотрите, тут речка, туман спускается, так обычно бывает осенью. Сюда потом цвета — и березка желтеть начнет, у калины листья красные будут… Пейзаж. Вроде красиво, но как-то однотипно, их все рисуют. Кажется, что уже неинтересно. А вот по шахте тема интересная… Моя".
Краски профессии
На заслуженном отдыхе шахтер, которого и бывшим-то не назовешь, стал писать больше и чаще, появился первый цикл из четырех работ шахтерской тематики. На них — добыча, проходка, спуск в лаву. На первых картинах художника почти не видно лиц, только силуэты крепких мужчин, теряющиеся в темных подземных коридорах. Позднее Рамзан стал уделять больше внимания именно проработке портретов.
"Свое рабочее место я помню очень хорошо, — рассказывает Рамзан. — Закрою глаза, и сразу по памяти себе представляю и тут же рисую, даже расположение работников помню — кто, когда, где стоял, там их и рисую. Они у меня не просто в касках с молотком, а настоящие, почти как живые — всегда в напряжении, всегда в работе".
Как признается художник, у героев его картин нет реальных прототипов в жизни, это собирательные образы.
"Хочется показать не просто людей, а именно их работу, — объясняет Галиев. — Этого никто не видит, а я через это прошел, это мой кусок жизни. Можно, конечно, нарисовать просто портрет в шахтерской каске, лицо углем зачернить. Но это совсем не то, что хочется передать".
Несмотря на сдержанную палитру, какие-то детали художнику удается сделать очень выразительными.
"Большую часть рисуешь темными красками, в забое же темно, вокруг уголь и только свет от фонаря на каске. Вот и стараешься этим бликом света силуэты подчеркивать, — продолжает художник. — Стараюсь, чтобы свет этот не только на лицо попадал, но и на руки, чтобы напряжение показать, сложность работы".
У самого Галиева руки крепкие и жилистые — никогда не скажешь, что это руки человека творческой профессии. Мужчина признается, что коллеги-горняки над ним поначалу подшучивали.
"Мужики-шахтеры говорили: как ты в свои лапы кисточку берешь", — улыбается Рамзан, доставая одну из последних работ. На ней изображены два горняка после обрушения горной породы. На руке одного из героев видна кровь, голова перебинтована. Раньше, вспоминает Галиев, происшествия в шахтах случались часто.
"У всех, кто в шахте долго работал, были травмы, и я много насмотрелся, и из-под завалов вытаскивали, и чего только не было. Вот такой сюжет и изобразил, — комментирует он картину. — Я сначала тут одного шахтера с травмой нарисовал и слева обрушение, а потом подумал — ну не может он быть один. Под землю скорая не приезжает, на помощь товарищи всегда приходят первыми. Потому вместо обрушения я еще одного шахтера нарисовал и свет от фонарей добавил — это другие горняки на помощь идут".
На еще одной живописной работе — другой шахтерский ритуал: горняцкий обед. Уставший, но довольный рабочий разворачивает сверток с едой, собранной женой, чтобы наскоро перекусить.
"Кто-то, наверное, думает, что шахтеры в столовую ходят, — снова улыбается Галиев. — На самом деле никто из шахты на обед не выходит, обедают прямо там, в лаве. Собирают себе на смену "паечку" — так мы это называли. Заворачивали в газету хлеб, сало, лук с огорода, бывало, жена и конфетку еще положит — вот и обед".
Эта работа художника единственная, где шахтер изображен в одиночку. На всех остальных полотнах — всегда с товарищами.
"Если вся смена сядет обедать — добыча встанет, в шахте такого не бывает, чтобы собрались все сели и поели, — объясняет Рамзан. — Перекусили по одному на ходу — и дальше работать!"
Молчаливое искусство
Пока мы рассматриваем картины, в комнату, улыбаясь, заходит жена Галиева Татьяна.
"За всю жизнь он столько не разговаривал, сколько с вами…" — замечает она. Рамзан соглашается: "Да, я вообще много не разговариваю, но это тоже профессиональное. В шахте ведь как: комбайн работает, лента шумит — не поговоришь, общались в основном жестами, так и привык".
Сейчас Рамзан собирается написать триптих. Конечно же, о горняцкой профессии.
"Будет три картины про шахтерский рабочий день: первая о том, как спускаются в шахту, вторая — про саму работу в выработке и потом — подъем на землю после смены. Пока у меня только задумка", — рассказывая, Рамзан карандашом делает набросок одного из будущих сюжетов.
Отложив карандаш, Галиев продолжает размышлять.
"В любой картине нужно, прежде чем рисовать, найти, в чем весь эффект будет. Здесь он будет в одном горняке, точнее, в этом его взгляде. Был у меня начальник на "Бутовской", так вот он говорил, что шахтер — это человек думающий… Таким я и хочу его нарисовать. Под землей расслабляться нельзя, работа у нас опасная. Но нужная. Помню, затопишь нашим бутовским углем печку — тепло в доме, хорошо горел уголек!"
Шахта "Бутовская" после почти пятнадцати лет простоя возобновила работу. Из кризиса предприятие вывели новые собственники, и с 2013 года здесь вновь началась добыча. Шахтерский поселок стал жить прежней жизнью: местные жители снова трудятся на своем угольном предприятии, появились новые горняцкие династии, и ездить на работу в город теперь нет необходимости.
Мария Пименова