Григорий Потёмкин прожил всего 52 года, но так, что о нем вспоминают и сегодня, хотя со дня его рождения прошло уже 285 лет. А вот имена многих его современников, которые считали его властолюбивым, ленивым и подобострастным "ко всем своим хотениям", давно позабыты. Взять хотя бы имя барона Георга Адольфа Вильгельма фон Гельбига, автора самой, пожалуй, известной лжи о Потёмкине — мифа о "потемкинских деревнях".
Называли также графа фаворитом и временщиком. Не был он ни тем ни другим. Просто так совпало, что человек, которому удалось завоевать уважение, любовь и полный карт-бланш со стороны одной из самых незаурядных правительниц России, одновременно оказался чрезвычайно амбициозным, наделенным государственным умом и, что самое главное, смог реализовать все свои самые смелые идеи, а что не смог — то просто не успел.
В довершение всех своих достоинств Потёмкин был высок (по разным данным, от 185 до 203 см), красив (даже несмотря на то, что в 24 года в результате неудачного лечения остался без одного глаза) и чрезвычайно успешен в амурных делах. Все это делает совершенно закономерным тот факт, что, где бы он ни возникал, там сразу находились люди, неутомимые в изобретении сплетен и клеветы.
Князь тьмы vs патриот
Князь тьмы, великий и честный — это полярные характеристики одного и того же человека от его современников. Личность этого человека, которым был, конечно же, князь Потёмкин, никого равнодушным не оставляла. Более того, часто в высказываниях самых разных современников звучит слово "гений".
"Гений, потом и еще гений" — принц де Линь.
"Никто не станет отрицать в нем обширных, гениальных способностей" — граф Эстергази.
"Иногда он обнаруживал гений орла, иногда легкомыслие ребенка" — граф де Сегюр.
"Его гений парил над всею политикою империи наряду с гением его бессмертной государыни" — П.В. Чичагов.
"Человек необразованный, но великий гений, человек выше предрассудков, выше своего века, желавший истинно славы отечества своего, прокладывавший пути к просвещению и благоденствию народа русского" — А.М. Тургенев.
Кстати, по поводу "необразованного" хочется поспорить. Библиотека князя насчитывала более 2 тыс. томов. У него были широкие интересы, и он всегда глубоко погружался в предмет, который изучал. Но вот университет не окончил.
Не наука, а кавалерия
В 1750-х учился Потёмкин в Московском университете, и учился блестяще: в 1756 году за успехи в науках получил золотую медаль, а в 1757 году его и еще 11 успешных учеников представили императрице Елизавете.
Однако, вернувшись в Москву, Потёмкин интерес к учебе потерял и в 1760 году из университета был исключен "за леность".
Зато к военной науке он не охладел до конца жизни: на этом поприще он быстро брал одну высоту за другой. Возможно, это объяснялось тем, что теория и рассуждения занимали его гораздо меньше, чем практика и действие.
Еще в 1755 году его зачислили в конную гвардию, через два года он стал капралом, а в 1760 году был принят ординарцем к герцогу Голштинскому в Санкт-Петербург. Во время переворота 1762 года, в результате которого к власти пришла Екатерина II, он сумел обратить на себя монаршее внимание. Но до восхождения на самые вершины государственного управления оставалось еще 12 лет.
В 1768 году началась война с Турцией, на которую Потёмкин отправился "волонтиром". Здесь за храбрость и "опытность в военных делах" князю был пожалован чин генерал-майора.
Князь Голицын и граф Румянцев, под командованием которых воевал Потёмкин, отзывались о нем императрице в самых превосходных степенях. И сама Екатерина увидела в Потёмкине умного, твердого, энергичного и преданного человека. В тяжелое время Пугачевского бунта, когда и извне России угрожали войной, такой человек ей был необходим.
В декабре 1773 года Екатерина вызвала Григория Александровича в Петербург.
Движение вверх
Генерал-поручик Потёмкин явился в Петербург не сразу, а тогда, когда благополучный исход Русско-турецкой войны был уже предопределен.
Вернувшись, он был удостоен звания генерал-аншефа, назначен вице-президентом Военной коллегии, а после заключения мира с Турцией его наградили графским титулом Российской империи.
В 1776 году графу было присвоено княжеское достоинство Священной Римской империи с титулом светлейшего. Тогда же Потёмкин стал новороссийским, азовским и астраханским генерал-губернатором.
Тут-то Потёмкину и представилась возможность проявить себя государственником. Он сразу понял стратегическое значение не только вверенных земель. Ему удалось убедить императрицу в том, что для обеспечения безопасности юга России необходимо присоединить Крым.
"Крым, ― писал князь, — положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турком по Бугу или со стороны кубанской — во всех сих случаях и Крым на руках".
Заручившись поддержкой императрицы, последующие семь лет граф занимался обеспечением границ на юге, а после получения новых областей — их заселением, усилением состава войск, строительством и обустройством городов.
"Много чудес в короткое время"
Все это время в Петербурге бурлили слухи: говорили, будто конница "лишь счисляется на бумаге, а на самом деле ее нет", легкоконные полки, как утверждали "покойный Панин и многие иные старушенки", — тоже, мол, "только на бумаге". Города и деревни Потёмкин тоже якобы отстроил из картона, и по всем ним гоняют одних и тех же людей и одно стадо животных.
Однако все это — города, дома, храмы и даже целый флот — императрица увидела, когда прибыла с инспекцией в Крым. Даже австрийский император Иосиф II, относившийся к Потёмкину с нескрываемым скептицизмом, вынужден был признать: "Императрица в восхищении от такого приращения сил России. Князь Потемкин в настоящее время всемогущ, и нельзя вообразить себе, как все за ним ухаживают".
Общим итогом работы Потёмкина на юге стало возведение городов Херсон, Николаев, Екатеринослав, Севастополь, создание Черноморского флота, о котором еще один скептик, граф де Сегюр, писал так: "Грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года".
Что до Петербурга, то Екатерина II, обозрев Херсон, комментировала сплетни так: "В Петербурге могут говорить что угодно — усердие князя Потёмкина преобразило это место, где при заключении мира [в 1774 году] стояла одна хижина, в процветающий город".
Поразил процессию и Севастополь. Когда высочайшим гостям показали выстроенный город и только что рожденный Черноморский флот, граф де Сегюр, сопровождавший императрицу, сказал ей: "Ваше величество, создав Севастополь, вы завершили на юге то, что Петр Великий начал на севере". "Я всем обязана князю Потёмкину. Надеюсь, теперь никто не назовет его ленивым", — отвечала Екатерина II.
Сразу после путешествия де Сегюр писал Потёмкину, упоминая, о чем расскажет во Франции: "Я там с восторгом опишу все те чудные картины, которые вы представили нашим взорам: коммерцию, завлеченную в Херсон, несмотря ни на зависть, ни на болота; флот, построенный в два лишь года каким-то чудом в Севастополе, ваш Бахчисарай, напоминающий Тысячу и одну ночь, вашу Темпейскую долину; ваши празднества, почти баснословные, в Карасубазаре; ваш Екатеринослав, где вы собрали в три года более монументов, нежели иные столицы в три столетия; эти пороги, которые вы подчинили своей власти, в ущерб авторитетности историков, географов и журналистов, и ту гордую Полтаву, на полях которой вы отвечали подвигом своих семидесяти эскадронов на критики, которыми невежество да зависть клеветали на вашу администрацию и опытность вашей армии. Если мне не поверят — вы в том виноваты: зачем сотворили столь много чудес в столь малое время и не гордились ими перед всеми, пока не показали нам их всех вдруг".
Черноморский флот всегда оставался самой заветной мечтой светлейшего князя, его любимым детищем и самой большой гордостью. Незадолго до смерти Потёмкин вспоминал, что почти каждую доску для строительства кораблей он пронес на своих плечах.
Готовя флот, князь понимал, что турки на присоединение Крыма обязательно ответят новой войной. Как опытный военный, понимал он и то, что подготовить надо и сухопутные войска. А они нуждались в реформе.
"На что же пукли?"
Самым главным, наверное, было то, что новобранцев Потёмкин велел не наказывать и вообще проявлять большую человечность: "...офицерам гласно объявите, чтоб с людьми обходились со всевозможною умеренностью, старались бы об их выгодах, в наказаниях не преступали бы положенных, были бы с ними так, как я, ибо я их люблю, как детей".
Запретил офицерам Потёмкин и привлекать солдат на частные работы. Он строго следил и за правильностью снабжения солдат пищей и одеждой, требовал соблюдения санитарных правил "Примечания о причинах болезней", которые опубликовал в 1788 году.
Численность конницы князь увеличил на 18%, сформировал драгунские полки 10-эскадронного и гусарские 6-эскадронного состава.
Велел князь усилить и пехоту: организовать егерские батальоны, увеличить число гренадер, сформировать мушкетерские 4-батальонные полки.
Немалой критике со стороны князя подверглись амуниция и внешний вид солдат.
"Завивать, пудриться, плесть косы — солдатское ли сие дело? — писал Потёмкин в особой докладной записке весной 1783 года. — У них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов".
Раскритиковал князь также шпагу, узкие сапоги и шляпу. "Шляпа убор негодный: она головы не прикрывает и, торча концами во все стороны, озабочивает навсегда солдата опасностию".
"Я без тебя как без рук"
Что касается недостатков — они, безусловно, у графа были. Он любил роскошь и богатство, подарки и почести, получал очень значительные суммы в бесконтрольное распоряжение, тратил их без оглядки, и не только на себя, но и на других; сохранившиеся бумаги его свидетельствуют о десятках, а может быть, и сотнях тысяч, которые он раздавал то в уплату чужих долгов, то просто в виде пособий. Когда в Херсон в 1783 году пришла бубонная чума, князь ежедневно навещал солдатские лазареты. Об этом не упомянул, кстати, ни один княжий критик.
Во время Русско-турецкой войны 1787–1791 годов фельдмаршал Потёмкин командовал армией. Война ознаменовалась взятием Очакова и Измаила, в ходе нее граф сообщал совету о том, что целая флотилия турок безуспешно напала на наши фрегат и бот, что русский флот сжег предместье города Очакова, что севастопольский флот у Фидониси отбил нападение превосходящего количеством турецкого флота, что генерал-адъютант Сенявин с пятью судами навел страх на берег Малой Азии, что 2 августа 1789 года 18 наших небольших судов прогнали 50 турецких судов. Даже последняя реляция Потёмкина, написанная за несколько недель до смерти, в августе 1791 года, говорит почти только о флоте.
Однако у князя были и другие задачи: он управлял большой, только что обустроенной территорией, должен был обеспечивать продовольственное снабжение войск, в частности транзит продовольствия через польские области, создавать транспортное сообщение, руководить действиями армии, одно крыло которой стояло на Дунае, другое — на предгорьях Кавказа, управлять действиями только что созданного флота и в то же время не упускать из виду дипломатических переговоров с соседями, союзниками и врагами.
Последний рескрипт, предписывающий ему стать главнокомандующим на случай войны с Польшей, он получил от императрицы в апреле 1791 года. "Соизволяем, чтоб вы, сходно росписанию и расположению войск, нам от вас представленному, приняли все потребные меры и так учредили, чтобы войски и вообще все нужное на местах им назначаемых были, дабы при открытии неприязненных со стороны Польши и Пруссии движений, по получении наших повелений, могли куда надлежит тотчас обратиться".
Однако следовать этому рескрипту князю не пришлось. Отпраздновав победы в Очакове и Измаиле, Потёмкин в последний раз отбыл из Петербурга на юг. Вскоре в письмах он стал сообщать императрице о своей болезни — рецидиве болотной лихорадки, которой он заразился в 1783 году, — и предчувствии скорой кончины. Несмотря на усилия врачей, 5 октября 1791 года Потёмкин скончался.
После смерти князя императрица писала: "У него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому, мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, князь Потёмкин был великий человек. который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать". "Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной". Еще при жизни князя несколько раз она писала ему "я без тебя как без рук".
P.S. Рунич, который когда-то расследовал с Потёмкиным Пугачевский бунт, перечисляя результаты деятельности князя — уничтожение Запорожской Сечи, построение городов, присоединение Крыма, учреждение Черноморского флота, овладение Очаковом и "тою областью, где Одесса", замечает: "Все это не ложные суть памятники дивной прозорливости великой Екатерины II и сотрудника ее. Память о князе Потёмкине-Таврическом не должна быть в России забвенною".
Текст: Юлия Острогожская
Иллюстрации: Павел Куколев