Чтобы добраться сюда хотя бы к обеду, из Омска нужно выезжать рано утром — так получится проскочить утренние пробки и выйти на шоссе, которое через 300 км упирается в Тару — самый старый город Омской области.
Дорога идет вдоль Иртыша, который пересекает весь регион с севера на юг. Постепенно лесостепи центральной части области сменяются смешанными, а затем и таежными лесами. Небольшой дождь через полторы сотни километров на север превращается в снег и придает особое очарование осеннему пейзажу в мягких буроватых тонах.
От Тары до Бобровки ехать еще добрых 40 с лишним километров — для этого надо пересечь по мосту величественный Иртыш, на правом берегу которого начинается тайга. Дорогу обступают высокие сосны, резко пропадают встречные машины, а с дикой природой начинаешь знакомиться, даже не выходя из машины, — вот лисица из придорожного бурелома с любопытством смотрит в мою сторону. Но стоило остановиться и открыть дверь, чтобы снять рыжую на память, зверь молниеносно исчез в лесу.
Узкое асфальтовое шоссе на последних 10 км превращается в грунтовку, которая однако остается проходимой даже в осеннюю распутицу. Как позже пояснят жители Бобровки, за это надо благодарить песчаные почвы, которые дальше сменятся глиной — и тогда тот, кто проскочит поворот на Аугшбебри, рискует не проехать даже на тракторе.
Латышский заповедник
Сегодня в деревне, где в лучшие времена жили почти 250 человек, нет и 100. Только половина — латыши. Но приезжающие из Латвии гости и родственники говорят, что именно здесь язык и обычаи сохранились в первозданном виде.
"Мы говорим так, как говорили наши предки, когда приехали сюда, — рассказывает 81-летняя Лидия Бенке, чьи бабушка и дедушка были первопоселенцами Бобровки. — Когда приезжают родственники и друзья, многие говорят, что мы правильнее говорим по-латышски, чем в самой Латвии".
Еще лет 10 назад бобровская школа имела статус национальной, и Латвия официально сюда присылала учителей, чтобы детей латышскому учили профессиональные преподаватели. Специально для них жители Бобровки выстроили отдельный домик с баней.
Но уютное жилище уже несколько лет стоит пустым — после 2014 года отношения между двумя странами стали прохладнее, и это сказалось на местных жителях. Однако отношения с друзьями и родственниками в Латвии поддерживаются, как и прежде. Правда, в этом году общению и поездкам друг к другу помешала пандемия, из-за которой оказались закрыты границы всех государств.
По мнению начальника департамента культуры и искусств Тарского района Александра Мезенина, именно оторванность жителей Бобровки от малой родины позволила им сплотиться и так прочно сохранить свою национальную и культурную идентичность. "И они искренни в соблюдении традиций. Это просто вызывает уважение, очень важно, что все это не наигранно, а от души. И людей привлекает эта самобытность, причем не только из Тарского района, но и из Омска и даже других регионов, хотя ехать сюда — не ближний путь".
Латышская культура действительно привлекает в сибирскую тайгу туристов. Например, в Бобровке отмечают летнее солнцестояние — национальный праздник Лиго: хоть латыши и христиане, в их культуре до нашего времени сохранились яркие языческие традиции. В этот день в Бобровку съезжается до 300 человек, которые знакомятся с культурой латышей — их обрядами, песнями, танцами, национальной кухней.
"Это такое сочетание языческой и христианской культуры. Зажигают костры в несколько человеческих ростов, возле которых проводят всю ночь. Считается, что чем выше пламя, тем больше счастья будет. Плетут венки из девяти трав, поют народные песни, — говорит ведущий специалист по туризму комитета культуры Тарского района Ксения Сизько. — Латыши нашей Бобровки сохранили эту культуру и очень дорожат этим".
А еще прибалты — прекрасные певцы, песенная традиция у латышей весьма сильна. Не случайно балтийские праздники песни и танца входят в список шедевров устного и нематериального культурного наследия человечества ЮНЕСКО. Вот и в Аугшбебри есть свой народный фольклорный ансамбль "Варавиксне", который активно обменивается опытом с латышскими фольклористами.
"Они приезжали к нам, обучали новым песням, игре на кокле (традиционный латышский инструмент, похожий на гусли, включен в культурный канон Латвии — прим. ТАСС), подарили барабан", — сообщила Ольга Бенке, художественный руководитель ансамбля и невестка Лидии Бенке.
Ансамбль несколько раз выступал и в самой Латвии, а также в других регионах России. В 2018 году власти Омской области присудили ансамблю премию за заслуги в развитии народного творчества.
Первые переселенцы
Создали жители Бобровки и свой музей, в котором собраны документы, фотографии, старинные орудия труда и предметы быта. "Все, что находим старинное, — все сюда тащим, — смеется Ольга Бенке. — Недавно мужики нашли на чердаке детали ткацкого станка, которые использовали наши предки, хотели выбросить — мы не дали".
В музее вся история Бобровки — начиная от часов, которые привезли с родины первопоселенцы, и заканчивая историей ансамбля. Лидия Бенке вспоминает, что переезжать сюда латыши стали в 1897 году именно из-за земли.
"Там в Латвии они были батраки, а тут давали землю, сами себе хозяева. Когда приехали, был глухой лес, — вспоминает она рассказы бабушек и дедушек. — Здесь непросто было, но и там ничего хорошего не было. Например, бабушка моя в Латвии прислугой работала. Приехали, обжились здесь и не жалели, что уехали c родины".
Сначала семьи отправляли кого-то одного "на разведку". "Рассказывают, что здесь был дремучий лес, который приходилось выкорчевывать, чтобы были поля. Почему именно сюда, мы не знаем. Может быть, потому, что здесь природа чем-то Латвию напоминает. Те же леса, только не растут дубы, клены и липы, — предположила Ольга Бенке. — А потом уже слали письма на родину, и сюда приезжали остальные члены семьи".
Как и на родине, в Сибири любимым материалом для строительства домов была древесина. Даже современный местный Дом культуры сложен из бревен, и вообще поставить жилой сруб — здесь обычное дело.
Историки отмечают, что колонисты латышей осваивали наиболее труднодоступные районы Тобольской губернии, в которую входил Тарский уезд, сегодняшний Тарский район Омской области. Это были непригодные для земледелия непроходимые леса и болота, переходящие на севере в знаменитые, одни из самых больших мире Васюганские болота.
К тому же латышские крестьяне привезли с собой передовую хуторско-фермерскую систему. "Держали скот, выращивали клубнику, делали масло, пряли лен — и все это на подводах увозили в Тару на базар продавать, — рассказывает Ольга Бенке. — Было и много мастеров по дереву, которые делали рамы, сани, грабли и бочки".
По словам потомка первых переселенцев, бывшего директора Бобровского дома культуры Петра Вакенгута, латыши заселялись не со стороны Тары, от которой нужно было переправляться через Иртыш, а со стороны села Седельниково на правом берегу реки.
Власти помогали первопроходцам — выделяли пособия, давали скот, и те из приезжих, кто не ленился, жил хорошо. "У моего деда на хуторе еще в те времена было пять-шесть коров, три-четыре коня, молотилку свою приобрел", — рассказал Вакенгут.
Возможно, именно поэтому латышские сибиряки, которые жили в относительном достатке, отказывались вступать после Октябрьской революции в колхозы. В конце 1930-х годов провели коллективизацию и жителей бобровских хуторов собрали в одной деревне.
"Почему именно сюда? Здесь была школа, которая была построена между хуторами, рядом с ней и построили деревню", — считает Вакенгут. После коллективизации латышам пришлось тяжело — в 1941-м на войну из деревни, где в конце 30-х годов жило больше 260 человек, ушли 83 парня, 35 из них не вернулись назад. А оставшиеся в тылу жители Бобровки сильно пострадали от вспышки тифа.
В 1950-х годах деревня вошла в состав колхоза имени Разгуляевой. Ольга Бенке рассказывает, что колхоз был большим и специализировался на животноводстве.
"Были и телятник, и свинарник, конюшня, склады для зерна, кузница и большой тракторный двор. Колхозные стада паслись на полях, а деревенский скот дети пасли по бывшим хуторам", — говорит Бенке.
"Я была телятницей, дояркой. 40 лет родному колхозу отдала, — вспоминает Лидия Бенке. — Жили все примерно одинаково, кто-то лучше, кто-то похуже, работали".
Новое время
После того как в начале 2000-х годов прекратил существование колхоз, многие жители деревни вернулись к натуральному хозяйству. Возят в Тару и Омск картошку, которая прекрасно растет здесь на песчаных почвах, ягоды, грибы, банные веники, к Новому году — елки.
Востребованы и предметы народного промысла — например, Петр Вакенгут плетет корзины. "Вся трудоспособная молодежь ездит на вахты, сейчас из-за коронавируса уезжают сразу на 2,5−3 месяца на Север, — рассказывает Ольга Бенке. — Вообще многие разъезжаются. Кто-то едет учиться в Тару и Омск и, как правило, там и оседают. Так что деревня у нас, можно сказать, стариковская".
Однако в отличие от многих других омских деревень заброшенных домов здесь практически нет, везде чувствуется не только крепкая рука хозяина, но и чисто прибалтийская аккуратность и любовь к порядку.
Наличники окон украшены затейливой резьбой, а резной деревянный забор хозяйства Петра Вакенгута больше подошел бы музейному комплексу, чем жилому дому.
Трава выкошена не только вокруг дома, но и на улице, общее впечатление не портит даже размокшая от дождей и снега дорога.
Ухоженность видна и в окрестностях поселения — тайга не смогла отвоевать у деревни поля, а ровные ряды юных березок вдоль леса явно высажены человеческой рукой.
Хватает на улицах и детей, и молодежи. "Но раньше у нас была начальная школа, а теперь остался только садик с группой кратковременного содержания, и ребятишек там всего четверо", — вздыхает Ольга Бенке.
У Петра Вакенгута две дочери и сын, которые родили ему шестерых внуков, — и все живут в Омске и Таре. "Но мои хоть на каникулы стараются приехать к нам, в этом году у нас все лето 12 человек жило, — рассказал он. — Хотя я считаю, что здесь легче прожить, чем в городе, а если работаешь на вахте, то какая разница, откуда на нее ездить, из Бобровки или из Тары".
Сын, говорит Петр, подумывает вернуться на малую родину. Но свой дом он продал, чтобы купить квартиру в Омске, и теперь ломает голову, где ставить сруб — в Бобровке или Таре.
Приводит такая миграция и к тому, что младшее поколение, уехавшее от родных дворов, постепенно забывает латышский язык, печально констатируют местные жители. "В моей семье, когда мы жили с родителями, а у меня пять сестер и брат, все разговаривали на латышском, — рассказала Ольга Бенке. — А когда окончили здесь начальную школу и ездили в интернат, то там всю неделю говорили на русском. Но как только возвращались в Бобровку, сразу переходили на латышский".
Дети Ольги тоже знают родной язык, но разговаривать уже стесняются. "Ну а про внучку я и не говорю уже, — разводит руками она. — А я свободно читаю и пишу, мы и с сестрами только на латышском общаемся".
У Петра Вакенгута дочери тоже хорошо знают латышский язык, а старшая внучка ходит в Омский латышский центр и поет на родном языке.
По словам жителей Бобровки, мыслей о возвращении в Латвию у них нет. "Самый большой отток был в 70-е годы, когда туда 13−15 человек уехало. А за последние 20 лет уехали только трое — женщина одна, одного парня латышская учительница с собой увезла, и еще парень поехал учиться и там и остался", — отметила Ольга Бенке.
"Мы тоже туда ездили, нам говорили, переезжайте на родину, что вы там сидите, в чужой стороне. А для нас-то эта "чужая сторона" уже своя, — делится сокровенным Ольга Бенке. — Хорошо в гости съездить, но дома лучше".
Сердце Бобровки
Сердцем Бобровки остается сельский Дом культуры. "Многие пенсионеры нам говорят: "Держитесь, девчонки, работайте. Пока у нас клуб есть, здесь хоть что-то происходит", — улыбается Ольга Бенке. — Мы сейчас и туристами занимаемся. Туристические группы приезжают, дети потом говорят, будто в другой стране побывали".
Но этой осенью Бобровку постигла беда — из-за замыкания электропроводки в Доме культуры произошел пожар. Тушили его и жители деревни — для этих целей есть специальная цистерна для воды и помпа, подключаемая к трактору, — и пожарные из села Мартюшево и города Тары.
Благодаря им и уже закрытым на зиму отдушинам, которые не дали пламени разгореться и вырваться наружу, само строение, сложенное из бревен, удалось спасти, но внутри все или выгорело, или пришло в негодность из-за гари и копоти.
"Самая большая потеря — это музыкальная техника и национальные костюмы, самый дешевый из которых стоит около 1,5 тыс. евро, — сокрушается Ольга Бенке. — Там идет шерстяная юбка самотканная, льняная рубаха, шерстяная жилетка, головной убор, носки, туфли. И мы пытались здесь отыскать что-то, пошить, но здесь не найти такую ткань".
Сейчас восстановлением ДК занимается почти вся деревня. "Проще сказать, кто не помогает. Кто деньгами, кто материалами, кто приходит и сам что-то делает, кто-то борщом кормит", — улыбается руководитель Дома культуры Галина Лабецкая. Помогут в восстановлении и Министерство культуры Омской области, и Тарский муниципалитет.
"Когда мы зашли в первый день, был шок, растерянность, все сгорело, не знаем, с чего начать, — поделилась Ольга Бенке. — Но сейчас все помогают, и из Латвии от друзей поддержка, обещали с костюмами помочь, так что у нас крылья просто отрастают. Даже из других деревень приезжали хотя бы на один день стены от гари очищать. Мы любой помощи рады и благодарны за нее".
Галина Лабецкая говорит, что благодаря всеобщей помощи многое уже сделано. Ольга Бенке тоже настроена оптимистично: "Мы надеемся до Нового года закончить. Не знаю, как будет с пандемией, разрешат нам или не разрешат пригласить туристов. В любом случае, ждем вас на новоселье, просто приезжайте".
День за разговорами прошел быстро, и прощались мы уже в темноте. Из-за пасмурной погоды на улице стояла кромешная тьма. Для городского жителя было не очень уютно, давила звенящая тишина, прерываемая лишь лаем собак вдали. Вспоминались близость тайги и обилие в ней диких животных.
Но тут мимо нас, посвистывая, прошел с фонариком мальчик лет семи — для него это была совершенно обычная вечерняя прогулка из гостей домой, которую он совершает ежедневно. Его непосредственность разрушила гнетущее впечатление: во тьме проступили уютно горящие окна в ухоженных домах, стали слышны звуки поселения.
Бобровка продолжает жить своей жизнью, которая бурлила здесь сто лет назад и, уверен, будет бить ключом и через столетие, ведь такой любви к новообретенной родине встретишь не в каждом коренном жителе нашей страны.
Алексей Петров