24 декабря на 83-м году жизни скончался известный лингвист, лауреат Государственной премии России Андрей Зализняк. Он заложил основы изучения древненовгородского диалекта по материалам берестяных грамот и доказал подлинность "Слова о полку Игореве". Доктор филологических наук Максим Кронгауз рассказывает, почему Андрей Анатольевич оказал значительное влияние на всю современную отечественную лингвистику.
Когда умирает великий человек, нужно подводить итоги. Но если ты был с ним близко связан бо́льшую часть своей жизни, это очень трудно сделать. Хочется просто вспоминать какие-то эпизоды.
Я поступил на филфак МГУ в 1975 году. Андрею Анатольевичу Зализняку было сорок лет, но уже тогда его считали гением и великим лингвистом. Я подозреваю, что общепризнанным гением он был с самой ранней молодости, и, наверное, с этим не очень просто жить. Особенно в Советском Союзе, где разница между общим признанием и официальным была ощутима, а порой и трагична.
Гениальность ААЗ улавливалась сразу. Для этого не требовалось ничего знать ни о его Грамматическом словаре русского языка, ни о подтверждении подлинности "Слова о полку Игореве", ни о лингвистическом опровержении исторической концепции академика Фоменко, ни о многолетнем исследовании новгородских берестяных грамот, ни уж тем более о Государственной премии 2007 года.
Вот я, двадцатилетний студент, сижу на его лекции по санскриту и испытываю абсолютное чувство погружения в другой мир. Мы, едва овладев деванагари (индийским письмом) и только приступив к грамматике, уже читали величайший эпос "Махабхарату" с полным ощущением близкого знакомства со всеми этими Пандавами и Кауравами, а уж Арджуна просто казался нам старшим братом.
Влияние Зализняка на наше научное поколение было огромным, хотя он сам, скорее всего, не признал бы этого
Это погружение происходило одновременно и магическим, и научным путем, потому что, анализируя грамматическую форму какого-нибудь слова, мы вдруг понимали психологию человека, ее употребившего. Мне тогда казалось, что я разбираюсь в тонкостях и глубинах санскрита, в индийском эпосе, в психологии людей да вообще во всем на свете. Господи, куда это все делось!
Через сорок лет я сижу на лекции ААЗ на летней лингвистической школе, куда он приезжал в течение многих лет, чтобы прочесть школьникам специально подготовленную лекцию. И вижу, как девятиклассник распознает еще полчаса назад неведомую ему праславянскую форму и приходит в восторг от собственного могущества, от того знания, которое он приобрел за одну лекцию.
Впрочем, с высоты этих сорока лет я уже понимаю, что все не так просто и мы со школьником — жертвы гения, который дал нам подержать свой инструмент, а потом, подведя к проблеме, произнес: "Используй!", — а потом еще и подтолкнул нерешительного слушателя и поддержал его руку. В действительности мы не совершали открытия, а лишь повторяли его.
ААЗ легко и щедро делился открытиями и вместе с аудиторией решал головокружительные задачи, но волшебства хватало только на время лекции. Впрочем, это не совсем так. Самые упорные студенты, прошедшие с ААЗ (а точнее, вслед за ним) не отдельные лекции, а целые курсы от начала до конца, действительно приобретали уже не краткую иллюзию интеллектуального всемогущества, но некое устойчивое ощущение.
Впечатление о Зализняке как о человеке, избегавшем социальной ответственности и прямых высказываний о морали и вообще о главном, оказалось обманчивым. Ярчайшим примером социальной ответственности стала борьба с антинаукой, причем в разных ипостасях
Я помню, что именно в студенческие годы у меня сформировалось мнение о себе (точнее было бы назвать это самомнением) как о человеке, способном решить любую задачу. Позднее оно слегка истрепалось и модифицировалось в нечто более скромное — "есть задачи, которые я могу решить" (что тоже не так мало), но разве это не пример прямого влияния ААЗ?
И вот тут надо сказать, что влияние Зализняка на наше научное поколение было огромным, хотя он сам, скорее всего, не признал бы этого, поскольку долгое время избегал прямого высказывания. Он учил нас прежде всего отвечать на вопрос "как", а не на вопрос "почему".
Именно поэтому я бы назвал это влияние стилистическим. Оно подразумевалось, но не проговаривалось. В результате мы приобрели интеллектуальную смелость, уверенность в том, что если существует задача, ее можно решить, если есть мысль, ее можно понять, а если что-то можно решить и понять, то это можно и объяснить.
Впечатление о Зализняке как о человеке, избегавшем социальной ответственности и прямых высказываний о морали и вообще о главном, оказалось обманчивым. Ярчайшим примером социальной ответственности стала борьба с антинаукой, причем в разных ипостасях. Здесь и опровержение теории Фоменко, и разоблачение Велесовой книги, да и, пожалуй, подтверждение подлинности "Слова о полку Игореве".
Только надо понимать, что все это делалось не ради самого опровержения или подтверждения, а ради установления истины строго научным путем. И замечательно то, что сам Андрей Анатольевич проговорил это так ясно, что не оставил никаких сомнений.
Его речь на церемонии вручения ему литературной премии Александра Солженицына стала образцом строгого, прямого и глубокого высказывания о современности. Ее всю можно разбить на цитаты о поколениях, о патриотизме, о честности, об ответственности и, конечно, об истине.
"Истина существует, и целью науки является ее поиск", — сказал Андрей Анатольевич Зализняк. И это самое малое — и одновременно самое большое, — что можно сказать об истине. И самое понятное. И я не знаю больше ни одного моего современника, который смог бы сказать это.