"Музыканты не ботаники"







Прокрутите Вниз



{{currentSlide + 1}} / {{countSlides}}



150-летняя история Московской консерватории началась 13 сентября 1886 года (1 сентября по старому стилю). Именно тогда в стенах дома баронессы Черкасовой на Воздвиженке зазвучала первая музыка — увертюра из оперы "Руслан и Людмила" Глинки в исполнении Петра Чайковского — и начались занятия.

Через несколько лет консерватория переехала в здание, которое занимает и сейчас, — бывшую усадьбу князей Воронцовых на Большой Никитской. Желто-белый особняк, из окон которого постоянно доносится музыка, стал одним из символов Москвы и России.

Здание и люди — профессура, студенты, известные и начинающие музыканты — все это делает консерваторию местом притяжения.

О прошлом и будущем консерватории, о том, какой ее помнят бывшие студенты, а ныне известные музыканты, и об истории здания — в материале ТАСС.

ЮРИЙ БАШМЕТ

альтист, дирижер, художественный руководитель Государственного симфонического оркестра "Новая Россия" и камерного оркестра "Солисты Москвы"

О мечтах матери и "беспросветном будущем"

Это моя мама мечтала, чтобы я поступил в консерваторию. Именно от нее я впервые услышал, что нужно учиться именно там.

До этого я ходил в музыкальную школу во Львове. Параллельно у меня была своя рок-группа. И какое-то время я был непревзойденным — даже не по таланту, а по грамотности. Помогали "школьные" навыки: пальцы были развиты из-за скрипки, а позже и альта.

И первый год в Москве после поступления в МГК мне очень не хватало той жизни и свободы, с гитарой. Тогда мне казалось, что мое будущее беспросветно: сольного альта не существовало даже как понятия. Не было и международного альтового конкурса в СССР.

Вся консерватория, все общежитие, все скрипачи, пианисты, виолончелисты жили с какой-то перспективой участия в музыкальных конкурсах.

А я — нет.

Первый конкурс — нечестное жюри

Однажды прошла информация о том, что, возможно, мы будем принимать участие в конкурсе альтистов в Будапеште. И я достал ноты, программу и начал заниматься.

Потом было прослушивание и сам конкурс. Мне присудили второе место, что было несправедливо. Многие считали, что я лидер конкурса, даже пресса сохранилась.

И через 10 лет я сам стал членом жюри этого же конкурса.

После обсуждения результатов, когда мы все единогласно выбрали победителя, председатель поднял тост под коньячок. И рассказал, что хочет снять камень с души 10-летней давности. Что когда-то он был председателем жюри, и один мальчик играл с отрывом на первую премию. Но по политическим моментам ему присудили второе место. И он показал на меня.

Но в итоге мне сыграло это на руку. Был консерваторский закон: получивший первую премию на международном конкурсе не имеет права участвовать в другом международном конкурсе. Мне же удалось этого избежать.

О Высоцком, блондинке и балконе общежития

А еще помню, что весь первый год в Москве я изучал атмосферу, пытался погрузиться в мир, связанный с консерваторией. А это в том числе и общежитие на Малой Грузинской.

В доме по соседству жил Владимир Высоцкий с Мариной Влади. И почему-то один из нас всегда знал об их передвижениях.

Каждый раз мы выходили на балкон и встречали его зеленый "мерседес": какой наш герой молодец, подцепил такую блондинку, да еще и на такой машине ездит!

В общем, мы были в полном восторге.

О наставниках и "точке отсчета"

Мой учитель Федор Серафимович Дружинин был очень внимателен к культуре поведения и речи.

Помню прослушивание к какому-то конкурсу. После меня играл один сильный альтист. Играл он не очень удачно, но не в этом дело.

Когда он уходил, Федор Серафимович сделал ему замечание: "Когда будете в следующий раз играть, пожалуйста, надевайте галстук". А парень был в джинсах и какой-то свободной рубашке.

Я очень глубоко отношусь к Дружинину, он буквально каждый день возникает у меня в памяти. Он был самым гениальным учителем, для меня — своеобразной "точкой отсчета".

Так что моя мама не напрасно мечтала, чтобы я поступил в Московскую консерваторию.

Я даже ничего плохого не могу вспомнить.

ВЛАДИМИР СПИВАКОв

СКРИПАЧ, ДИРИЖЕР, ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ НАЦИОНАЛЬНОГО ФИЛАРМОНИЧЕСКОГО ОРКЕСТРА РОССИИ И КАМЕРНОГО ОРКЕСТРА "ВИРТУОЗЫ МОСКВЫ"

Про Ойстраха и музыканта с большой буквы

Я ходил в класс Давида Ойстраха вольнослушателем: мне казалось очень важным увидеть игру такого титана вблизи. Тем более что Ойстрах никогда не говорил о технических приемах, просто брал свою скрипку Страдивари и с любого места играл любое произведение так, что искры сыпались из глаз.

Когда я получил первую премию на конкурсе в Монреале, обойдя трех его учеников, он прислал мне поздравительную телеграмму. А потом, встретив на втором этаже консерватории (там еще тогда можно было курить), он подошел ко мне и поздравил лично, а я попросил у него фотографию на память. Он ее принес, попросил у меня ручку и подписал: "Дорогому Владимиру Спивакову, замечательному музыканту" — и так далее. Я поблагодарил, а он дошел до класса, потом вернулся, забрал у меня фотографию и подставил две палочки к букве "М".

Получилось "Музыканту" с большой буквы.

О коммунизме в общежитии и разгрузке вагонов

Жили мы в общежитии, очень бедно. Но жили хорошо, весело, молодо.

Я вот ввел порядок. Кому приходят посылки — никто под одеялом не ест, а выкладывает их на центр комнаты, для всех. Иногда, конечно, случались и казусы. Например, когда посылка с рыбой могла идти долго. И потом после нее три дня 18 человек не могли прийти на занятия.

Голод не тетка, гнал нас все время. И мы с Олегом Каганом ездили на Ленинградский вокзал на станцию Москва-Сортировочная разгружать вагоны с арбузами. За это получали по 3 рубля и шли в Камергерский переулок: там была ночлежка, где давали пельмени. Сидели отставные военные, девушки легкого поведения... И мы в этой компании с уксусом и горчицей съедали на честно заработанные деньги эти пельмени, а потом разными путями возвращались в интернат. Разными, потому что нам шили всем одинаковые костюмы. Если бы кто заметил, могло бы показаться подозрительным. И по пожарной лестнице забирались обратно.

О вольнодумстве и отчислении

Однажды я поставил один спектакль, который назывался "Скрипка и немножко нервно". И ректор меня за него чуть не выгнал из консерватории.

Идея заключалась в том, что на музыкальный конкурс присылают однорукого скрипача. На авансцене сидели две нянечки, которые рассказывали всю правду о конкурсах, драках между профессорами и прочем.

И вот начинается "гала-концерт". Я вышел только со скрипкой, одна рука спрятана в карман. И вышел Эдик, который учился у Когана, со смычком. Он меня причесал, и мы стали играть "Пляску ведьм" Паганини, которую и один-то человек сыграть с трудом может. Люди просто сошли с ума, это был такой триумф!

А через день меня вызвал Свешников и сказал, что это вольнодумство и что, "если еще раз такой номер отмочишь, не место тебе в МГК".

Об "учителях с пониманием"

Учителя были все-таки с пониманием. Например, мы должны были сдавать историю партии, но я тогда рассказал про то, чем увлекался, — про генетику. Или было военное дело. И когда кто-то заглянул в класс и спросил: "У вас есть пульт?" — педагог сказал: "Пульт, выйди!"

Был один профессор по скрипке, уже очень старенький и плохо слышавший. И он выработал для себя прекрасную схему. Когда ему что-то рассказывали, он очень внимательно смотрел на человека, а потом хлопал его по плечу и говорил: "Ничего, рассосется". И это подходило ко всему.

Веселое было время, хорошее. У меня остались теплые чувства к этим стенам.

К 20-летию интерната я подарил ему рояль, он до сих пор стоит где-то в Центральной музыкальной школе при консерватории.

ДЕНИС МАЦУЕВ

ПИАНИСТ, ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ, АРТ-ДИРЕКТОР ФОНДА ИМЕНИ РАХМАНИНОВА

О лихих 90-х и консерватории

Я был с детства приучен к этому святому зданию. В детские и юношеские годы, когда мы каждый год приезжали из Иркутска в Москву, я всегда ходил в Большой зал консерватории с бабушками, дедушками, родителями... "Ты должен здесь учиться" — это сидело у меня в подкорках. И когда я становился старше, я понимал, насколько это все серьезно.

Позже я поступил в Центральную музыкальную школу при консерватории. Хоть это и единое целое с МГК, но все равно никогда не было никакой гарантии поступления. Даже если ты знал, что готов идеально, все равно было волнительно. Но потом, когда вывесили списки и стало понятно, что я поступил, рядом со мной стояла мама, и я помню, как у нее потекли слезы.

Еще пока я учился в ЦМШ, я приучился к консерватории, буквально жил там, смотрел на студентов, профессоров, звезд того времени.

Есть штамп — лихие 90-е. Но для меня 90-е были лучшими годами. ЦМШ и консерватория выпали как раз на это время.

Их боялись все

Никогда не забуду легендарную хранительницу ключей в диспетчерской Александру Федоровну, она была грозой всей профессуры МГК. Когда в 10 вечера раздавался звонок, она шла по аудиториям и выгоняла всех. Неважно, народный артист, лауреат Госпремии, профессор. Был слух, что она в свое время работала надсмотрщицей в женской колонии. И вид у нее был очень суровый.

Я был одним из тех немногих, кому она разрешала заниматься дольше. Помню, она даже ходила на экзамены меня слушать, хотя не была профессиональным музыкантом.

Еще одна личность — профессор по философии Семен Хаскевич Раппопорт. Его боялись все.

Честно говоря, предмет "философия" не самый важный для музыкантов, поэтому многие относились к нему поверхностно. Но вот профессор считал, что философия — это главный предмет. И никому не давал поблажек.

Помню, я уже победил на конкурсе Чайковского, и, когда шли консультации к экзамену, у меня были гастроли в Японии. И я послал на консультации моего папу. И тот сидел среди студентов, а Раппопорт так внимательно его рассматривал... Но в итоге папа записал все конспекты.

И я сдал на 4. Клянусь.



Конкурс Чайковского и разговоры о футболе

Конкурс Чайковского всегда ассоциировался с Московской консерваторией. Помню, как в 1994 году я шел по улице и практически плакал из-за того, что опоздал с подачей заявки. Всего на 2 дня!

Только потом, когда через 4 года, будучи студентом 3 курса консерватории, я занял первое место, я понял, что так было нужно. В 94 году у меня, конечно, не было никаких шансов. Я был не готов.

Есть штамп, что музыканты — ботаники, не от мира сего. Это не так. Мы все — нормальные люди. Особенно если говорить о детстве, юношестве. Было очень много хулиганств, в хорошем смысле этого слова.

Например, я никогда не забуду коллоквиум (после конкурса Чайковского через год надо было поступать в аспирантуру). Сидят все наши профессора, надо что-то спрашивать. И Лев Николаевич Наумов решил спросить меня, как сыграл московский "Спартак". И пошло — разговоры о футболе, какие комбинации, кто куда перешел.

Пока Вера Васильевна Горностаева не очнулась и не сказала: "Секундочку, а что ж мы о музыке-то ничего не спросили? Дениска, а ну-ка расскажи тональности концертов Рахманинова".

Так все и прошло.

"ХРАМ ИСКУССТВ": ЗДАНИЕ НА БОЛЬШОЙ НИКИТСКОЙ

Особняк на Большой Никитской был приобретен консерваторией в 1877 году.

От исторической усадьбы князей Воронцовых сохранился лишь фасад. Большая часть помещений была перестроена по проекту архитектора Василия Загорского еще в 1893 году. Благодаря зодчему акустические характеристики залов МГК и сейчас считаются одними из лучших в мире.

Тем не менее здание консерватории успело пережить множество изменений: какие-то были сделаны в угоду господствующей идеологии, другие обусловлены историческими реалиями, когда залы вынужденно использовались не по назначению.

Возвращение первозданной атмосферы и особых акустических свойств здания стало основной задачей реконструкции и реставрации, проведенных в МГК в преддверии юбилея.

В ПОЖАРНОМ ПОРЯДКЕ

После перестройки Загорского в консерватории ни разу не было капитального ремонта. Косметические заплатки не решали проблем и зачастую только усугубляли ситуацию. Особенно актуальным вопрос о состоянии здания стал в 2002 году, после пожара в левом крыле, в котором расположен Малый зал. Подчеркивалось, что, если бы возгорание произошло ночью, восстанавливать было бы нечего.

В интервью газете "Известия" в 2006 году главный архитектор Москвы заявил, что вопросы инженерного и противопожарного обеспечения консерватории находятся "на нуле". "В зданиях консерватории даже встречаются розетки на 127 В. Серьезные проблемы с вентиляцией, местами ее просто нет", — подчеркивал Александр Кузьмин.

В итоге было принято решение провести масштабные ремонтные работы, но сделать это постепенно. Ведь консерватория — это одновременно и концертная площадка, и учебный комплекс. Классы для занятий перераспределялись, согласно плану ремонта, а залы реставрировались по очереди.

Первым этапом стало обновление вентиляционной системы. Здесь помощь предложила компания "Сименс".

100 ЛЕТ СОТРУДНИЧЕСТВА

Свой первый контракт, связанный с организацией освещения здания консерватории, "Сименс" заключил еще в 1898 году. До 1917 года компания получила монопольное право на подачу электричества в МГК.

Спустя еще три года фирма оснастила особняк на Большой Никитской вентиляционными установками, которые помогали поддерживать оптимальный климатический режим в здании свыше 100 лет.

А в 2002 году "Сименс" подарил консерватории новую систему вентиляции в честь 150-летия своей деятельности в России и более века партнерства с консерваторией. Своеобразным памятником столь длительному сотрудничеству стали детали старой вентиляции, установленные в качестве исторического артефакта в фойе здания МГК.

К ИСТОКАМ

Возобновление многолетнего сотрудничества Московской консерватории и "Сименс" стало своеобразным прологом к возвращению к истокам. Именно под таким девизом прошли все последующие этапы реконструкции.

Наиболее кропотливыми и сложными были работы по восстановлению уникальной акустики здания. Они затронули все залы МГК: Большой, Малый, зал им. Мясковского, а также Рахманиновский зал, расположенный в бывшем Синодальном певческом училище XVII века, присоединенном к консерватории в 1968 году.

Самым трудным оказалось восстановление Большого зала, который в свое время успел побыть и лазаретом для раненых на фронтах Первой мировой войны, и сценой советского кинотеатра "Колосс", и даже тренировочной площадкой для шахматистов.

"Я просто счастлив сказать, что акустика не только не ухудшилась, но и улучшилась", — заявил ректор МГК Александр Соколов по итогам реконструкции БКЗ.

Каждое кресло Большого зала прошло проверку в специальной акустической камере, реставраторы убрали с лепнины лишние слои краски (в некоторых местах их число доходило до 11), а подвальная аппаратура, создававшая ненужные вибрации на сцене, была перемещена в подземный инженерный корпус.

ГОДЫ МОЛЧАНИЯ

Часть работ, проводившихся в Большом зале, была связана с подготовкой к возвращению знаменитого 50-регистрового органа консерватории.

Инструмент был создан в 1899 году по заказу железнодорожного магната барона Сергея фон Дервиза, чьи дети учились у Чайковского. Автором выступил Аристид Кавайе-Колль — основатель одноименной парижской фирмы и крупнейший органный мастер Европы. Орган оказался настолько совершенен по своему строению и звучанию, что эксперты сравнивали его со скрипкой Страдивари. До того, как попасть в Россию, он успел побывать на Всемирной выставке в Париже и завоевать Гран-при.

В консерватории орган был установлен в 1901 году и на протяжении десятков сезонов был неизменным участником концертов. Но после трех неудачных попыток реставрации, предпринятых в ХХ веке, инструмент замолчал на несколько лет.

Также выяснилось, что инструмент крайне капризен: не терпит пыли, требует исключительно холодного освещения и строгого температурного режима. По словам представителей "Сименс", оптимальная температура для инструмента — 21 °C (при влажности воздуха в помещении не более 50–55%).

Сейчас работы по реставрации органа находятся на финишной прямой.

ВОЗВРАЩЕНИЕ СВЯТОЙ ЦЕЦИЛИИ

Изменения затронули и внутреннее оформление консерватории.

"Во время реставрации Большого зала произошла история, похожая на сказку про золотой ключик. Висящая на стене картина "Славянские композиторы" Ильи Репина, как оказалось, закрывала кирпичную кладку", — рассказывает ректор МГК.

Стало открытием, что на ее месте раньше находился витраж святой Цецилии, покровительницы музыкантов, уничтоженный взрывной волной в годы Великой Отечественной войны.

Осколки изображения долгое время пролежали на складе и, скорее всего, были бы навсегда утеряны, если бы не люди, бережно сохранившие фрагменты витража до наших дней.

Благодаря образцам и старым черно-белым снимкам здания консерватории, в 2011 году изображение удалось восстановить в витражной мастерской Эрмитажа.

"А затем, когда мы слой за слоем снимали старую краску в фойе, коридорах и на лестничных клетках БЗК, мы были поражены оттенками и их сочетаниями, например брусничный и фисташковый. Оказалось, что это все цветовая гамма витража, и именно он и был ключом к восприятию всего интерьера", — пояснил Соколов.

ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ

Неожиданные находки были сделаны и в Малом зале консерватории.

При реставрации потолка мастера обнаружили замаскированное панно – изображение ангелоподобных музыкантов в окружении портретов русских и западных композиторов.

Позже стал известен и автор аллегории — главный декоратор Большого театра Николай Егорьев.

"Октябрьская революция поставила под угрозу существование этой росписи. Религиозные сюжеты стали истребляться, было указание избавиться и от этого. Но кто-то взял на себя смелость замаскировать панно", — рассказал ректор МГК.

И сейчас, после окончания восстановительных работ, Малый зал консерватории стал выглядеть почти так же, как и в 1898 году, при его открытии.

ОТ ПРОШЛОГО К БУДУЩЕМУ

Несмотря на верность традициям, в будущем консерваторию все-таки ждут некоторые изменения. В частности, МГК планирует расширение. Научно-музыкальной библиотеке имени Танеева, одной из крупнейших в мире, отдадут здание за Рахманиновским корпусом, а на Малой Грузинской в скором времени откроется новый комплекс общежития.

На очереди и строительство собственного Оперного театра.

Пока же консерватория занята и юбилейными торжествами, и повседневной работой по воспитанию звезд. Новое поколение музыкантов не прекращает репетиций.



