ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ

Однажды монахиня с дипломом кандидата наук и священник (в прошлом — физик) создали в российской глубинке питомник с хаски и маламутами. А потом организовали там международную гонку на собачьих упряжках. Еще в этой истории есть дети-сироты, Австралия, американец и девушка из Сухуми. "Северной Надежде" уже больше десяти лет. И разные люди (и собаки) находят здесь счастье.    

"Собаки, с которыми надо договариваться"

О том, как живет "Северная Надежда" сегодня, и о супругах из Москвы, променявших столицу на жизнь в глубинке с маламутами и хаски

"Хаски — это такие гопники, — говорит Оля: "Есть че? А если найду?" Они деятельные ребята. Если их одних оставить, они найдут, чем себя занять: подкоп организуют, ручку двери погрызут, через забор перепрыгнут". Маламуты — другие: степенные, величавые. Они не прыгают, зато умеют дуться, как дети. "Что-то не так ему сделал — он накуксится на тебя, подходить не будет, — рассказывает Олег. — Например, к другим собакам заходишь, а к нему нет. И вот ты к нему наконец пришел в вольер, а он от тебя отворачивается: "Отстань от меня, я гордый, ты ко мне три дня не заходил, иди к своим хаски". Потом погуляешь с ним, он остынет".

Оля и Олег — супруги из Москвы. Олег прежде занимался продажами, Оля — пиаром. Теперь они заботятся о стае из 40 собак и о двух домах для гостей. А в феврале будут организовывать международную гонку на собачьих упряжках. Для питомника "Северная надежда" эта гонка будет двенадцатой. Для ребят — первой: они меньше года назад променяли столицу на жизнь в костромской глубинке среди лесов и бездорожья.

Олег и Ольга каждую собаку знают "в лицо" — вместе с ее привычками, повадками и характером

Когда-то Олег приезжал сюда в гости с детской организацией. А потом "что-то перещелкнуло", и он стал ездить на собачьи гонки. "В прошлом году здесь искали человека, а я как раз уволился с прежней работы. И решил попробовать, — рассказывает он. — Ехал сюда, вообще не подозревая, что останусь здесь надолго, — думал, перекантуюсь два месяца, пока ищу новое место". Полгода супруги виделись мельком: Ольга с котом Ташкентом жила в Москве, Олег "перекантовывался" здесь. Потом стало ясно, что это надолго. И Оля поехала к мужу насовсем. 

Маламуты и хаски — северные ездовые собаки, которых когда-то вывели чукчи и эскимосы. Они могут драться между собой, но с людьми очень добродушны: агрессивных собак в свое время просто отстреливали, и этот "искусственный отбор" сформировал породу. Они любят холод, поэтому в питомниках даже зимой живут в открытых вольерах, а в квартирах облюбовывают балконы. В городе их держать не советуют: они очень энергичны, и не каждый хозяин сможет гулять с ними столько, сколько им нужно. Но люди редко к этому прислушиваются: слишком эти собаки красивы, похожи на домашних волков.

Хаски и маламуты — очень красивые собаки, похожие на волков 

Еще говорят, что хаски и маламуты — послушные животные, которые будут отличными компаньонами. На самом деле у этих добрейших псов очень независимый характер. Они любят бежать в упряжке, но если у них плохое настроение, то могут отказаться. Оля и Олег их никогда не заставляют: иначе будет хуже. "Хаски — собаки, с которыми надо договариваться. Иначе они работать не станут, — говорит Оля. — Будут нюхать снег, ходить кругами". Все как у людей. 

"За любого из них пасть порвешь"

Олег рубит мясо и идет кормить собак. Выглядит это жутковато — светлые "волки" воют и мечутся в вольерах. Правда, на нас они вообще не обращают внимания: не отрываясь смотрят на ведро с кусками мяса.

Олег — невысокий молодой мужчина с мягким взглядом и тихим голосом. Его легко представить себе где-нибудь в библиотеке или в консерватории. И трудно поверить, что ему подчиняются сорок даже самых дружелюбных собак. Но во время ужина происходит ЧП: маламут Шторм отбирает у своего соседа Барни кусок мяса. Секунда — и Олег оказывается в вольере, перемахнув через решетку. И тут как-то сразу верится, что он действительно когда-то служил в ВДВ.

Худшее, что эти с собаки могут сделать с человеком, — это сообща повалить на землю и облизать

Собаки, конечно, отнимают друг у друга еду не от голода. У них достаточно других причин — вредность, желание повыпендриваться перед гостями, доказать свою "крутизну". Или, как коротко формулирует Оля, "Шторм просто оборзел". Легче было бы дать Барни другой кусок, но так делать нельзя: если позволить псу забрать еду у товарища хоть один раз, он поймет, что так — можно. Поэтому Олег восстанавливает справедливость: возвращает Барни его ужин и начинает "разборку" со Штормом. Выглядит это как сцена из боевика: Олег быстро кладет собаку на спину и крепко ее держит. Животному не больно. Суть вообще не в том, чтобы его наказать, а в том, чтобы продемонстрировать, кто здесь хозяин. Олег отпускает Шторма, как только тот перестает сопротивляться. "А он на тебя рычал?" — спрашиваем мы. "Еще бы он попробовал порычать", — усмехается Олег.

Собака ищет вожака в любой стае — так она воспринимает и обычную семью, и компанию из десятка сородичей. И если не приучить ее слушаться хозяина, то хозяину придется слушаться ее. Вожак может быть только один — даже если пса заводит пара, он всегда выберет кого-то одного. Здесь это Олег: его слушаются на 100%, Олю – процентов на 80. Иногда, если собаки начинают хулиганить, Оля грозит: "Так, я сейчас Олегу пожалуюсь!" И это действует.

Есть миф, что у хаски обязательно голубые глаза. На самом деле они бывают и карими. Есть разноглазые хаски: один глаз коричневый, а другой голубой. А иногда даже в одном глазе "уживаются" два цвета

Ребята любят здесь каждую собаку, но своей не считают ни одну: грубо говоря, они, скорее, воспитатели в детском саду, чем родители. "За любого из них пасть порвешь, — говорит Олег. — Но это ближе к работе, чем к чему-то личному и глубокому".

На санках

Оля заваривает чай — имбирь и лимон, яблоки и клубника. Или брусничный с медом. Печет блины — такие, что хочется немедленно попросить рецепт. И варит идеальную манную кашу — густую, без комков.

В "Северной Надежде" гостей кормят, поят, укладывают спать в маленькие уютные комнаты. Баня здесь тоже есть. А тишина — звенящая. Сюда можно приезжать просто ради деревенского отдыха. Но даже тот, кто не любит собак, вряд ли сможет уехать, не пообнимавшись с хаски и не покатавшись с ними.

Олег собирает собак в две упряжки. На первой едет он сам, на второй, за ним, — кто-то из гостей. К упряжке прикрепляют нарты — узкие сани. Обычно детей на них сажают, а взрослые встают на полозья сзади, как на лыжи, и держатся за спинку. Главное здесь — управлять своим телом: собаки и так знают, что им делать.

Пока готовятся нарты, собак ставят "на растяжку" — чтобы они не разбежались, выйдя из вольера

"Готова? — спрашивает меня Олег. — Поехали!" Собаки стартуют, и я действительно еду на нартах "как взрослая". Секунд пять. А потом сваливаюсь в снег. "Давай, догоняй собак!" — кричит мне Оля. Вторая попытка длится секунды две. Падать здесь не больнее, чем на катке, но в третий раз я предпочитаю не пробовать и сажусь в санки, как ребенок-чукча.

Зато можно кричать на весь лес — от ужаса или восторга. Вокруг ни души. Только Россия — живая и снежная.  

Это сейчас в "Северной Надежде" сорок собак и есть дома для гостей. А когда-то все начиналось с одного маламута, двух десятков детей-сирот, священника и монахини. Эти священник и монахиня — отец Варфоломей и матушка Параскева, — знакомы с давних московских времен. Тогда его еще звали Сергеем, а ее — Натальей.

Матушка Параскева —в миру Наталья, преподаватель и кандидат наук 

Матушка Параскева помнит себя с очень раннего возраста — с трех лет. Тогда ее крестили. "Помню, бабушка говорила батюшке: "Вы только аккуратнее, вода-то холодная!" Срамота-то какая. Мне было так неудобно…" В детстве она мечтала чистить клетки тигров в зоопарке. Хотела пойти в биологический кружок, но родители удержали — причем боялись почему-то не тигров, а того, что ездить надо будет на трамвае. Потом она выросла, окончила Московский авиационный институт, защитила диссертацию и родила сына. Жизнь сложилась, но в ней чего-то не хватало. "Сын вырос, муж рано умер. И я была на грани срыва, — рассказывает она. — Получается, ты родился, учился, сделал себе интересную жизнь. И потом — все? И ты умрешь? И на этом конец? У меня было чувство: меня обманули, жестоко обманули. Конечно, кто-то бы сказал: сумасшедшая баба или зажралась…" Она стала искать "чего-то большего". К Богу ее привел сын: он стал ходить в церковь. 

Когда "Северная Надежда" создавалась, никто не думал, что здесь будет международная гонка и 40 собак  

Через какое-то время Наталья — кандидат наук, преподаватель и знаток фильмов Тарковского — приняла постриг и стала матушкой Параскевой.

Путь отца Варфоломея к Богу лежал через Костромскую область. Он был физиком, работал в НИИ, а его друзья купили дом под Галичем. Стоял конец 80-х. "Обед в буфете галичевского вокзала — пирожок с чухломским карасем, сказочно вкусно! — стоил смешных денег, — вспоминает он. — У нас собралась большая компания москвичей. В деревне, где не осталось ни одного местного жителя, купили несколько домов. И когда я провел там месяц, подумал — а почему бы здесь не жить?"

Там, в костромской глубинке, физик Сергей встретил людей, ставших для него примером. Одна местная женщина восстанавливала заброшенную церковь — просто потому что не смогла пройти мимо: "Непонятно, на что — пустила в дело остатки от продажи своей квартиры, собирала ягоды, грибы…" А в соседнем селе бабушка устроила для детей вышивальный кружок — тоже просто так. Москвичи решили попробовать обучить ребят церковному вышиванию, привезли учителей из столицы. Об этом прослышал настоятель одного из московских храмов. 

Отец Варфоломей — в прошлом физик

А потом в Костромскую область переехала и матушка Параскева. Они взяли шефство над здешним интернатом для детей-сирот, устроили воскресную школу. "Это не худший интернат был, но вообще кошмар, — рассказывает матушка. — Мы пекли для них таз блинов, а они прежде всего съедали хлеб. Привычка такая была — из-за голода. Надо было что-то делать. И отец Варфоломей предложил детям, которые хотели жить по-православному, забрать их к нам". Так батюшка и матушка стали опекунами более чем для десятка сирот. Стали строить и покупать для них домики. Один из первых купили за шесть машин дров: хозяин сказал, что они ему нужнее денег.

У монахини и священника не было планов создать полноценный детский приют: они просто хотели вырастить взятых под опеку детей. А уж о собачьем питомнике здесь никто и не думал.

Но вдруг появился Чаур.   

"Мы смеялись — почему не кенгуру?"

Чаур был уже взрослым маламутом, жил в Москве. Однажды хозяева оставили его у знакомых на даче и не вернулись за ним. Столичные друзья отца Варфоломея посоветовали взять пса для детей. "Я тогда уже на костылях ходила, — рассказывает матушка. — Мы приехали, смотрю: мужчина немаленький с трудом ведет на поводке большую собаку. Я думаю: так, она меня сейчас собьет с ног. А Чаур меня аккуратно обошел. И никогда мне лапы на плечи не ставил. А к батюшке сразу подбежал, поставил лапы на плечи, облизал всего… Батюшка говорит: "Берем".

Затем в Костромской области появились три собачки хаски. Их аж из Австралии прислал предприниматель и эмигрант Леонид Губин. 

Хаски очень независимы, но людей любят

Леонид Губин знал, что одна из отправившихся в Россию собачек хаски — щенная, "с контрабандными щенками", смеется матушка Параскева. А вот дети и матушка с батюшкой оказались хозяевами целой стаи неожиданно для себя. Чтобы зарегистрировать питомник, матушка окончила кинологические курсы. Так вместо тигриных клеток в ее жизни появились собаки.

"В семьях чукчей хаски были не только ездовыми собаками, но и няньками, — говорит матушка. — Они и грели детей, и присматривали за ними". Для детей, недополучивших родительского тепла даже на тактильном уровне, хаски и маламуты стали настоящими друзьями. "К тому же ребята стали ездить с ними на международные выставки, — рассказывает отец Варфоломей. — Представляете: наш интернатский паренек, бледнея, зеленея, в полуобморочном состоянии выводит на ринг собаку... Потом освоились". Позже, когда подопечные дети-сироты выросли и разъехались, в питомник привозили детей с разными проблемами — от аутизма до ДЦП. Ребята обнимались с маламутами, которые были больше их самих. И им становилось лучше.

Однажды в "Северную Надежду" приехал американец Терри Хайнзли, известный судья гонок на собачьих упряжках. 

"Собачке нормально тащить свой вес, а средний вес хаски — 25-30 кг, — объясняет Олег. — Так что две собачки тащат 60-килограммового человека"

Так в костромской глубинке стали проводить ежегодную международную гонку в поддержку детей. "Иностранцам очень нравится здесь, — говорит матушка. — Особенно то, что гонка некоммерческая. У нас средств-то — так, что бог пошлет". 

"У нас свой монастырь" 

В "Северной Надежде" давно нет сирот — все выросли, выучились, создали свои семьи и приезжают в гости. Матушка Параскева передвигается в инвалидном кресле. Но в питомнике по-прежнему проводят гонки и ждут гостей. Ведут быт и ухаживают за собаками теперь Олег и Оля. А Параскева живет в нескольких минутах езды и иногда навещает собак. У нее в доме тоже есть животные. Вот кот Кисин ругается с кошкой Маркизой. А потом забирается на руки к молодой девушке в черном. У этой девушки несколько имен: родители назвали ее Амалией, в крещении она Марина, а после пострига стала матушкой Феодорой.

Матушка Феодора — полуармянка, полурусская. А домом считает Россию

Феодора родилась в Сухуми, ее отца убили во время грузино-абхазской войны. Дальше были скитания: Белоруссия, Красноярский край и — внезапно — Австралия: там жила ее родная тетя. Там же Феодора познакомилась с Леонидом Губиным — тем самым, что прислал в "Северную Надежду" хаски. И на одну из гонок поехала вместо него. "Он, если честно, меня не спрашивал — сказал, ты поедешь, — улыбается она. — Когда я услышала, что там есть матушка и батюшка, это выбить из моей головы уже было невозможно".

Феодора — полуармянка, полурусская. А домом считает Россию. Она очень хотела сюда вернуться. "Девочка приехала на две недели помогать, — вспоминает Параскева. — Смотрю, гонка кончилась, а девушка не уезжает…" "Я ни о чем не думала, просто осталась", — говорит Феодора. 

Здесь Феодора приняла постриг, но жить стала не в монастыре, а с матушкой Параскевой. "У нас свой монастырь, — говорит она. — Хоть и маленький".

И кажется, что свою личную землю обетованную здесь нашли все — от переехавших в глубинку москвичей до собаки, громко храпящей у печки.