После выхода фильма с Константином Хабенским невозможно не вспомнить о реальной истории восстания в лагере смерти
История восстания в нацистском лагере смерти Собибор неотрывно связана с историей полузабытого героя войны красноармейца Александра Ароновича Печерского. Не побега, а именно восстания — такое гордое и заслуженное слово использует главный свидетель этого выдающегося события в своих воспоминаниях.
Он пробыл в лагере всего три недели (точнее, 22 дня), но вообще в Собиборе долго никто не жил. По оценкам Печерского, которые он дает в первой же рукописи, законченной уже в тылу, максимум продолжительности жизни, который был доступен лагерникам, — около года. Сейчас ученые говорят, что некоторые узники жили и до двух лет. Но за это короткое время Печерский, ранее не демонстрировавший никаких особенных организационных способностей, сумел крайне оперативно возглавить подполье Собибора, продумать план того, как дезориентировать охрану лагеря, и спасти таким образом жизни нескольких десятков узников более чем из трех сотен находившихся там.
В фильме "Собибор", посвященном этому восстанию, Печерский предстает, по определению министра культуры и автора идеи картины Владимира Мединского, "настоящим и при этом безоговорочно положительным героем, с которого действительно хочется "делать жизнь". Хотя почти весь сюжет картины основан на реальных событиях, но все же есть там и авторские допущения. Так, например, режиссер и исполнитель главной роли Константин Хабенский на пресс-конференции признался, что убедительный инфернальный эпизод вечеринки, где один из фрицев изображает Иоанна Крестителя, выдуман для большего художественного эффекта. О том же, как все было на самом деле, без прикрас и преувеличений, — в материале ТАСС.
Самое удивительное, что о Печерском никто из его биографов не может сказать, что Александр до войны был хоть чем-то примечателен. А ведь этого человека позже сыграют в кино такие актеры, как Рутгер Хауэр (голливудский фильм "Побег из Собибора" вышел в 1987 году) и Хабенский.
Писатель Лев Симкин отмечает, что жизнь будто бы не готовила Печерского ни к чему героическому:
"…Дело в другом — в несовпадении совершенного подвига с остальной его жизнью. В октябре 1943 года, когда он вошел в историю своим беспрецедентным подвигом, ему было 34 года. Вся его жизнь до и после может быть уложена в несколько строк автобиографии — такой, как писали в советское время при устройстве на работу, а если брать нынешние резюме, то и того меньше. Родился в 1909 году. После школы, с 1931 по 1933 год, служил в армии. В 1933-м женился. В 1934-м родилась дочь. С 1936-го служил инспектором хозчасти в финансово-экономическом институте. Словом, ни в чем особенно не преуспел, никаких выдающихся качеств не показал".
Поэтому, кстати, и Хабенский оставляет своего героя почти без прошлого. Из обрывочных диалогов зритель узнает разве что о том, что в Собибор экранный Печерский приехал из белорусского плена, а вот что было до того — неведомо. Так вот, рассказывать почти не о чем: на момент начала Великой Отечественной Александру Печерскому было 32. Он жил в Ростове, получил среднее образование, был женат, имел дочь, отслужил в армии, руководил художественной самодеятельностью в одном из городских университетов. Но началась война.
Печерский был призван в армию в 1941 году и аттестован как техник-интендант второго ранга, это звание позже приравняли к лейтенантскому. Он был делопроизводителем в одном из артиллерийских полков на Западном фронте. Так он оказался участником боев под Вязьмой в октябре 1941 года.
"Из одного окружения выходим, в другое попадаем", — рассказывал он о событиях той осени. Тогда около полумиллиона человек оказались в плену. В их числе был и Печерский, вынужденный сложить оружие.
Печерского долго переводят из лагеря в лагерь, целых десять месяцев, он побывает в том числе в Смоленске, а затем окажется в месте, которое сам в записках называет "СС Арбец-лагерем". На самом деле это трудовой лагерь на улице Широкая в Минске, где он пробудет год. Там над медосмотре было обнаружено, что он еврей, в чем Печерский также сознался на допросе. На идиш он до самой смерти выучил всего одно слово и, судя по его воспоминаниям, считал себя в первую очередь советским гражданином, а уже потом думал о своей этнической принадлежности. Об этом свидетельствует тот факт, что в первой редакции мемуаров он вообще почти не упоминает слова "еврей", да и думал он исключительно о коллективном благе, о том, как помочь остальным.
1939 год, один из многочисленных еврейских рейдов в Варшаве. Позднее там было образовано Варшавское гетто: с 1940 по 1943 его население уменьшилось с 450 тысяч до 37 тысяч человек
Там же Печерский, в недалеком прошлом руководитель самодеятельного драмкружка, впервые соврет, что он столяр, хотя, разумеется, никогда в жизни не держал в руках рубанка. Это он делает по совету Софьи Курляндской, участницы минского подполья, которая работала на немцев и при этом помогала бежать людям из лагерей, после чего они присоединялись к белорусским партизанам. Кроме того, в лагере был и антифашистски настроенный капо (так немцы называли надсмотрщика из числа местных) по фамилии Блятман.
В последних числах августа 1943 года Блятман даже сказал Печерскому с товарищем готовиться к предстоящему побегу. Но в тот момент капо разоблачили, вспоминает сам Александр Аронович в книге "Прорыв в бессмертие": "Через несколько дней в лагере появились гестаповцы. Они вошли к коменданту, потом послали за Блятманом. Через несколько минут его вывели из комендатуры со связанными руками и втолкнули в машину. Мы знали: это конец. Фашисты его не пощадят".
В итоге 18 сентября 1943 года Печерского отвели в 4 утра на вокзал, сказали, что он едет работать в Германию, и посадили в поезд до Собибора.
Воспоминания о лагере Собибор немногих выживших в нем, как и о любом другом лагере смерти, противоречивы, что вполне объяснимо. Узники, живущие в страхе перед возможной мгновенной (или, наоборот, мучительной) смертью, ограниченные в передвижении, не все видели и обо многом знали только понаслышке. В разных документах его даже называют по-разному: "Сабибор", "Собибур" и даже "Сабибур". Все дело в том, что польский вариант произношения названия — именно "Собибур". Разночтения были сильны вплоть до того, что и сам Печерский называет его в первой рукописи "Сабибором".
Собибор — это отдаленный, затерянный в лесах рядом с украинской границей польский полустанок. Железная дорога от него шла в тупик. Состоял из трех "подлагерей": третья зона была как раз зоной уничтожения, где погибло, по разным оценкам, от 200 000 заключенных. Людей по 800 человек загоняли в комнату, которую заполняли выхлопными газами.
В целом Собибор не отличался, например, от другого польского лагеря Треблинки. Там тоже планировали побег. Самуэль Вилленберг, один из немногих выживших в Треблинке, вспоминал в интервью, как их подпольная ячейка так же, как и их товарищи по несчастью в Собиборе, готовилась к восстанию, но в их случае выжило намного меньше: "Мы были наивными. Ужасно наивными. Все думали, что с парой украденных винтовок мы организуем бунт, мы будем как солдаты, и ура... Сила фантазии велика, но действительность была жестокой".
Самуэль Вилленберг, выживший в Треблинке, демонстрирует карту лагеря
Так же пугающе типичны истории, которые происходили в этих лагерях: например, узники, узнающие в процессе работы на сортировке одежды, что их семью целиком убили. Эти эпизоды есть и в экранизированных Хабенским воспоминаниях Печерского. Часть из них авторы решили не переносить в фильм, чтобы, видимо, не травмировать зрителя натуралистичностью. Вот, скажем, проходной эпизод с участием начальника лагеря обершарфюрера Френцеля:
"Получено срочное задание — выгрузить уголь. На "обед" нам дали считаные минуты. Френцель все время стоял около повара и подгонял его палкой, чтобы тот скорее разливал в миски баланду. Увидев, что несколько сот человек еще не получили так называемый суп, Френцель разозлился, выгнал повара во двор и заставил его сесть на землю, поджав под себя ноги и вытянув руки. Затем, насвистывая какой-то марш, Френцель принялся ритмично наносить удары палкой парню по голове. Кровь заливала лицо повара, но, боясь громко вскрикнуть, он только тихо стонал. Все мы видели это зверское избиение, но вмешаться не смели. Несмотря на голод, постоянно мучивший нас, многие в тот день не смогли съесть свою порцию: казалось, она смешана с кровью нашего товарища..."
Другую, казалось бы, неправдоподобную деталь Печерский не забывает упомянуть во всех своих мемуарах. Он говорит о том, что, когда немцы заводили в "душ" очередную партию несчастных, они в этот момент гоняли по загону стаю гусей, гогот которых служил неким фоновым шумом, чтобы оставшиеся в живых лагерники не слышали страшные вопли. То же замечают Василий Гроссман и Илья Эренбург, авторы "Черной книги", сборника документов и свидетельств о Холокосте:
"Все эти подробности ничем не отличаются от рассказов о том, что делалось на Майданеке или в Треблинке. Может быть, единственное, в чем проявилась фантазия и личная инициатива собиборовских палачей, — это в способе скрыть от окружающего населения свою работу. Они развели в подсобных хозяйствах лагеря стада гусей и, когда производилась расправа, этих гусей дразнили и заставляли кричать. Немцы таким образом заглушали стоны и плач своих жертв".
Ок. 1941, польских евреев конвоируют немецкие солдаты
Ныне существуют различные доказательства, опровергающие саму возможность побега, например, чудовищная книга "Собибор: Миф или реальность". Ее авторы доказывают, что Печерский на самом деле никого не вывел из лагеря, и даже больше — что там никого почти и не убивали. Вычисляют они это, например, по грунтовым водам: дескать, они бы помешали копать слишком глубокие могилы для сотен тысяч трупов. Псевдоисторики-ревизионисты правы в одном: восстание в таких условиях кажется невозможным. А вот Печерскому, единственному, удалось украсть винтовки, организовать бунт и действительно выйти вместе с толпой заключенных оттуда, откуда никто не должен был выйти.
Печерский действует так, будто заранее понимает, что ему нужно было делать. После того как его забрали работать в лагерь (а не загнали в газовую комнату), Печерский знакомится с подпольем и почти сразу заслуживает их уважение. Этот момент отражен и в фильме "Собибор": Печерский помог голландцу, которому издевающийся немец разбил очки, расколоть "весь в сучках, узловатый, твердый" чурбак за пять минут. Он чудом расколол его, и Френцель, внезапно проникнувшись уважением, предложил красноармейцу сигареты и еду, но тот отказался: "Очень благодарен. Питания, которое я здесь получаю, мне вполне хватает". В этот момент Печерский ощутил волну признания от других узников: "Я смотрел на моих товарищей, и сердце разрывалось на части. Хотелось сказать им: "Держитесь, ребята! Выше головы! Пусть враги чувствуют, что мы остаемся людьми". Но они и так понимали меня. Без слов".
(Впрочем, составители новой книги о Печерском, "Собибор: Хроника восстания в лагере смерти", вышедшей аккурат к релизу фильма, отмечают, что эпизод этот появляется в позднейших редакциях его мемуаров.)
Вместе с несколькими заговорщиками Печерский готовит опасный план: завлечь под разными предлогами в закрытые места всех офицеров, убить их, а затем бежать, воспользовавшись сумятицей. То, как воплощается этот план, Хабенский воссоздал на экране очень скрупулезно: в фильм попал в том числе и важный для Печерского его роман с еврейкой из Гамбурга по имени Лука (в более поздних редакциях — Люка). Но роман этот был притворный, для прикрытия от тех возможных коллаборационистов, которые могли присутствовать среди узников. До самой смерти, как рассказывает дочь Печерского, он хранил у себя рубашку ее отца, которую она пронесла через всю войну и которую подарила ему.
Другой возможности сбежать, кажется, нельзя было и придумать. Печерский рассказывал о других, печально закончившихся попытках восстания в Собиборе:
"Была неудачная попытка прорыть подземный ход. Был случай, когда два коммуниста, работавших в ближайшем лесу с группой лагерников, задушили охранника и бежали. Всех остальных из той группы доставили из леса и расстреляли. Свыше семидесяти евреев из Голландии решили подкупить охранника. Руководителем этой группы был журналист, которого они звали "Господин капитан". Сколько немцы ни пытали его, он никого не выдал и до последней минуты говорил, что собирался бежать один. С того времени стали три раза в день пересчитывать лагерников, и делает это не кто-нибудь, а сам начальник лагеря обершарфюрер Френцель".
Самыми точными эпизодами в фильме представляются именно эти, самые кинематографичные, — убийства эсэсовских офицеров. Их всех заманили под схожими предлогами: приглашали примерять различные вещи, костюмы, снятые с убитых евреев. Когда они снимали кобуру, их сильно били по голове:
"…Когда унтершарфюрер вошел, все, как обычно, встали. Шубаев отошел к краю стола. У ножки стола стоял топор, прикрытый гимнастеркой. Унтершарфюрер снял пояс с кобурой вместе с пистолетом и положил на стол. Снял френч. Портной Юзеф сразу же подскочил с костюмом и стал его примерять Бергу. Сеня пододвинулся к столу, чтобы, в случае необходимости, он смог перехватить пистолет. Под предлогом лучшего освещения, Юзеф повернул немца спиной к Шубаеву. В этот момент Шубаев ударил фашиста обухом топора по голове. Тот так заорал, что лошадь на дворе вздрогнула, навострила уши и рванулась. К счастью, одному из парней удалось схватить лошадь за уздечку. От второго удара немец замолк навсегда. Труп задвинули под кровать и закрыли тряпками. Вытерли и накрыли следы крови на полу".
Единственный, кто выжил тогда из начальства Собибора (а всего было убито 11 офицеров), — это начальник лагеря Карл Френцель. Позже он руководил демонтажем Собибора, который, по разным слухам, скомандовал произвести лично Гиммлер, услышав о массовом побеге. Френцель прятался во Франкфурте до 1962 года, когда его поймали и осудили на пожизненное заключение. Он пережил даже Печерского и умер в 1996 году.
А Печерский и большая часть лагерников в тот момент побежали под пулеметным огнем с вышек, на которых были охранники, лишь в последний момент догадавшиеся, что в лагере что-то случилось. Всего из Собибора таким образом пытались бежать около 600 человек. Половине из них удалось преодолеть забор из колючей проволоки. И лишь 53 узника дошли до конца войны: часть не побежали, часть сдали немцам польские крестьяне, часть нашли немцы в лесах.
Алексей Вайцен, один из выживших, бежал вместе с Печерским. Он рассказывает:
"Мне, Александру Печерскому и еще нескольким беглецам удалось добраться до Буга. Молодой поляк проводил нас до реки, дал еды, подсказал, как найти партизан. Разные были поляки… Потом мы переплыли Буг и попали на территорию Белоруссии. Лагерь — это ад, это — смерть. Но я остался жив. Видимо, меня оберегал ангел. Вот я и не умер. Переправились через Буг, встретились с партизанами, помогли им нести раненых. Потом я воевал в партизанском отряде имени Фрунзе, затем в Красной Армии, служил в полковой разведке, ходил в рейды".
Такая же небезоблачная судьба ждала и Печерского. Он смог добраться до брестских партизан, был у них подрывником, освобождал Белоруссию, затем попал в штрафбат, где получил ранение, "искупил кровью вину перед Родиной" и был демобилизован. Провалялся в госпиталях (там, кстати, встретил вторую жену). Затем после окончания войны арестован, обвинен в предательстве, но выжил и был освобожден. Не мог долго найти работу: как гласят его различные письма, он в итоге трудился багетчиком на заводе.
Вновь жизнь Печерского, в этот раз не предвоенную, а послевоенную, можно описать лишь так: она отличается исключительной… обыкновенностью.
"Он хорошо играл на фортепьяно и, как уверяют знавшие его люди, вполне профессионально сочинял музыку — нотная запись его сочинений сохранилась у дочери. Михаил Лев вспоминает, как показал их Дмитрию Шостаковичу, у которого брал интервью в связи с его вокальным циклом "Из еврейской народной поэзии". Тот оставил у себя, а на следующей встрече покачал головой — ничего заслуживающего внимания не увидел. […] В 1968 году из Москвы в Ростов приехал с выставкой известный художник Меир Аксельрод. В те годы художник создал серию акварельных работ "Гетто", и потому его не могла не заинтересовать встреча с героем еврейского сопротивления. Лазарь познакомил Аксельрода с Печерским, тот предложил ему позировать. После двух сеансов, однако, он отказался от замысла, объяснив Любарскому, что, как ни старался, не смог увидеть в Печерском ничего героического".
Наше время, знак "Железнодорожная станция Собибор"
Печерский не посетил Нюрнбергский процесс, хотя собирался свидетельствовать на многих процессах против нацистов, также он не побывал на открытии мемориала погибшим в лагере Собибор. Его просто не выпускали из страны.
Всю свою жизнь лидер лагерного восстания посвятил тому, чтобы хоть как-то зафиксировать память о тех событиях. Он даже робко пытался попросить советских кинематографистов снять фильм о Собиборе, но получил ответное письмо-отписку из творческого объединения "Экран", ныне опубликованное в журнале "Лехаим":
"Уважаемый Александр Аронович! Спасибо Вам за взволновавшее всех нас письмо. Мы очень внимательно обсудили Ваше предложение создать антифашистский фильм о сопротивлении, об узниках немецких лагерей смерти. Совершенно согласны с Вами: антифашистская тема всегда останется центральной в нашей пропагандистской работе. Хочется напомнить Вам нашу картину "Был месяц май". Этот фильм — страстное предупреждение против фашизма, разоблачение его античеловеческой сущности, зверств фашизма в лагерях смерти. Думается, что эта работа режиссера М. Хуциева всецело отвечает тем задачам, которые Вы в своем письме ставите перед создателями такого фильма".
Все поздние воспоминания Печерского, которые все охотнее начинают печатать, отличаются исключительной жизненностью деталей. Тем примечательнее метаморфоза, которая происходит с рассказами Печерского. Если он вначале будто бы сам не верит в тот ужас, через который прошел, то затем все сильнее его наполняет горечь сожаления о тех, кого он не смог спасти, — об этом говорит отчаянная точность описаний лагеря и солагерников. Он как Шиндлер с его знаменитым списком: вечно помнит о тех, кого не смог спасти. Печерский умер в бедности в 1990 году. Его дочь начинает интервью с того, что жалеет об отце, о котором мало вспоминали при жизни: "Столько сейчас внимания к папе у журналистов. При жизни бы ему немного помогали".
Последнее, о чем следует упомянуть в этой истории, которую невозможно забыть, — это не менее загадочная судьба Станислава (Шломо) Шмайзнера, упоминаемого в мемуарах Печерского как Шлёймо. Он сыграл важную роль в подготовке восстания в Собиборе. После войны он эмигрировал в Бразилию и намекал в разговорах с разными авторами, что он был причастен к убийству заместителя коменданта Собибора Густава Вагнера. Его в 1980 году нашли с ножом в груди. Кроме того, Шмайзнера подозревают в убийстве аж 20 различных эсэсовских офицеров, которые по крысиным путям смогли уехать в Бразилию, но, конечно, доказать все это невозможно. Тем не менее этот факт, пусть и непроверенный, упоминается в финальных титрах фильма "Собибор", вышедшего в российский прокат 3 мая.