"Нету судьба, нету работа 
в Сирии"

Наши герои — сирийцы, переехавшие в Россию по разным причинам. Первые ехали учиться в Советский Союз, где, казалось, строился справедливый коммунизм. Вторые позже отправились торговать на рынки. Третьи были вынуждены оставить Сирию из-за войны. В Москве они часто открывают арабские кафе или лавки с экзотичными товарами — это самый понятный способ освоиться в другой стране. А сами привыкают есть борщ и пельмени, и к тому, что на родину они не вернутся.

Фаузи из Дамаска. Хумус из Иордании. Пахлава из Москвы

На стене в магазине Фаузи висит гобелен с нарисованным старинным арабским домом: таким, где стены в трещинах и обвиты плющом. Эту вещь сделали на одной старой фабрике в Алеппо. В конце 80-х отец Фаузи возил товары с этой фабрики в Москву: советские люди, привыкшие к дефициту, раскупали все — от знаменитых сирийских халатов до пестрых ковров. В 2012 году эту фабрику разбомбили. В это же время Фаузи, как и сотни тысяч его соотечественников, покинул Сирию.

"Мы дома долго не верили в войну. Жили в центре Дамаска, а там не бомбили. Я долго думал: "Не может быть война в Сирии. Это телевизор так показывает". Только когда сам услышал: ракета, бомба, все стало ясно", — Фаузи делает паузы и морщит лоб, подбирая русские слова. 

Сирия. Дамаск. Март 2016 года. Разрушенные дома в районе Аль-Кадам

У него заметный акцент, и иногда он строит предложения как маленький ребенок. Но это не мешает ему вести бизнес: держать четыре продуктовых лавки с арабскими продуктами. Маленький магазин на рынке рядом с метро Фили, где мы беседуем, стал первой торговой точкой пару лет назад. Фаузи работает здесь один. Он внешне похож не на вальяжного хозяина, а скорее на бойкого торговца: все время суетится между прилавками — там ровняет горы оливок, здесь раскладывает пахлаву на подносе. А еще варит кофе и замечает, куда целится взгляд зашедшего покупателя, на чай из Сирии, хумус из Иордании или на сладости из местного цеха. В целом выглядит как человек, нашедший себя. Но Фаузи хотел другого в жизни: не торговать продуктами.

"В Дамаске я учился на инженера техники. Ремонт телевизоров, радио, — перечисляет он. — Мне нравится техника". А еще мечтал стать комиком-телеведущим.

Телевизоры в Сирии — нужная вещь, невесело усмехается Фаузи. Все только и делают, что смотрят, правда, не шоу с комиками, а все больше про войну и политику. Чинить телевизоры ему не пришлось, как и исполнить мечту о телевизионной карьере. Когда началась война, выбор стоял так: идти в армию или уезжать.

Фаузи учился на инженера, мечтал быть телеведущим, а теперь владеет торговыми лавками в Москве

"Я не боялся погибнуть в войне. Мне обидно из-за того, что происходит у нас в обществе. — говорит Фаузи. — Эта война — политика. А выставляется, как будто религия: сунниты против алавитов. Неправда. Раньше мы не думали кто суннит, а кто алавит: один брат мог быть суннитом, а другой алавитом. Я решил уехать, потому что нету судьба, нету работа в Сирии".

В Москве была возможность начать новую жизнь. Отец Фаузи успел заработать себе жилье в России, а дядя открыл фабрику сладостей, где всегда нужны рабочие руки. У большинства сирийцев, покинувших свою страну в военное время, истории примерно такие же, как у Фаузи — уехать им помогли родственники, переехавшие в 80-е или 90-е. У сирийцев в России есть ниши, где они привыкли работать или заниматься предпринимательством: в швейном производстве, общепите, торговле и медицине. "Младшие" иммигранты идут в те же отрасли.

"Я учил язык первые полтора года, — говорит Фаузи, — можно быстрее, но надо общаться по-русски, а первые полтора года я не работал и говорил дома по-сирийски. Потом пошел на фабрику к дяде, но там много сирийцев, и я тоже не говорил на русском. Там я понял, что не хочу так работать. Хочу свое дело. Устроился в маленькое сирийское кафе: начал немного говорить. Потом лучше заговорил и сказал дяде: "Хочу открыть свою торговую точку". Сначала торговал на выставках, потом сделал магазин".

Восточные сладости, которые продаются в магазинах Фаузи, делают сирийцы в Москве. Производство принадлежит его дяде

Фаузи признается, что в Сирии не стал бы открывать палатки с продуктами: слишком это скучно, лучше бы ремонтировать технику, но в Москве — совсем другое дело.

"Здесь люди не знают про арабские продукты. Я им объясняю, что такое тахин, как готовить хумус. Это интересно. А работать мне нетрудно. Я пока не хорошо знаю русский, но я продаю арабские товары — людям нравится, что им помогает продавец, который в этом понимает". 

Добавляет, что думает о расширении бизнеса, ведь теперь у него есть своя семья: три месяца назад Фаузи женился на сирийской девушке. Говорит, что не хочет возвращаться на родину. 

"Если война закончится — поеду в гости. У меня там осталась сестра со своей семьей. Она не захотела уезжать. Я общаюсь с ней, но только не о войне, не о политике. И я не слежу за новостями из Сирии. Мне неприятно вспоминать, что свои воюют со своими. Не хочу тратить на это время. Лучше потрачу его на работу".

"Я принял русскую душу"

Амер хорошо помнит 10 мая 2012 года. Он ехал в машине по объездной дороге рядом с Дамаском, когда услышал взрыв. Место, где подорвался смертник, как потом выяснилось, было в двух километрах, хотя в тот момент показалось, будто совсем близко. Через две недели Амер сел на самолет и улетел в Москву.

"Виза у меня всегда была открыта, — объясняет черноволосый смуглый Амер на хорошем русском языке. — Я начал ездить в Россию в 2007 году: проводил здесь по два-три месяца, но переезжать навсегда не собирался. Тогда в Сирии была стабильность, у меня была машина, у папы была машина. Я хотел выучиться, завести свой угол и бизнес в Дамаске. А в Москву ездил помогать дяде — у него магазин с люстрами и приборами освещения. Думал, буду просто приезжать в гости".

Мы встречаемся с Амером в магазине Фаузи. Мужчины друзья, оба жили в центре Дамаска, но познакомились уже в России. Амер — недоучившийся программист. После переезда в Москву устроился к дяде на постоянную работу. Наличие родственников, говорит он, это главная причина почему сирийцы едут в Россию. 

"Часто люди думают, что я татарин. Только один человек понял, что я сириец, и то потому, что раньше он общался с арабами", — рассказывает Амер

"Я не знаю ни одного сирийца, который приехал просто так, — не на учебу, не на работу, и не имея поддержки семьи. Здесь нет пособий для беженцев, как в Европе, невозможно "зацепиться", не имея времени на то, чтобы выучить язык, начать зарабатывать".

Сирийцы приезжают еще и потому, что Россия с детства была им знакомой и понятной.

"У взрослых родственников постоянно были дела в Москве. Мой дедушка ездил сюда торговать. А когда возвращался домой, собирал вокруг себя внуков — нас было тогда больше десяти — и рассказывал про Россию. Говорил, что зима там белая-белая, снег везде — на дорогах, на деревьях. В Дамаске редко выпадает снег — помню, как мы удивлялись. Еще говорил, что есть Санкт-Петербург, где белые ночи. Потом брал туда бабушку, они привезли домой много фотографий", — вспоминает Амер.

Амер не был дома уже шесть лет. В Дамаске осталась мама. 

"Она сказала: "У нас квартира, в нее вложили много сил — я остаюсь". Из старшего поколения мало кто уезжает. Они сильно привязаны к месту".

Хотя привязанность — не единственная причина. Иногда у людей нет денег на переезд. Бывает, старшие собирают деньги на то, чтобы отправить в новую жизнь детей и внуков, а сами остаются.

"Чтобы уплыть на лодке в Европу нужно заплатить семь-восемь тысяч долларов. В эту сумму входит путь от Дамаска до Европы. На автобусе или машине людей везут в Турцию, там они ждут где-то 20 дней — организаторы собирают других желающих. Когда набирается нужное число — ждут погоды. Не каждый может купить билет на лодку — это большие деньги", — уточняет Амер.

Речь о нелегальном и печально известном маршруте по Средиземному морю для мигрантов. Небольшие резиновые или моторные лодки, забитые беженцами под завязку, приплывают на греческий остров Лесбос. Дальше люди продолжают путь по суше, пересекая границы стран, чтобы попросить убежища в Италии, Германии, Швеции.

Контрабандные перевозки беженцев по Средиземному морю так развиты, что иногда за ночь из Турции в Грецию приплывает несколько лодок

Места в лодках занимают сирийцы, афганцы, иракцы, иранцы, пакистанцы. Контрабандистские лодки хлипкие, боятся малейшей качки, довольно часто тонут в море. Так погиб друг Амера.

"Он приехал в Москву, попробовал устроиться. Дома он работал продавцом на себя, а здесь был вынужден трудиться на кого-то. Ему не понравилось, он гордый человек. Решил уехать в Швецию: скопил денег, попрощался, улетел. Потом я узнал, что он не доплыл".

Еще пару лет назад в Европу можно было убежать через Россию. Правда, это было доступно только сирийцам, которые уже легально находились в стране.

"Они шли в российский суд, говорили, что нарушили правила пребывания. За это получали мелкий штраф и бумагу о добровольном выдворении. Если у человека на руках такая бумага, европейцы его не отправят назад. И после этого они ехали в Мурманск, чтобы перебежать в Норвегию".

Мурманские таксисты уже знали, зачем прибывают сирийцы, и предлагали им такие расценки: проезд до границы — 10 тыс. рублей — и велосипеды, на которых можно пересечь границу, — 5 тыс. рублей.

"Где-то полгода можно было легко так переехать в Норвегию. Потом все прикрыли", — заканчивает Амер. И говорит, что он никогда не хотел уехать в Европу, его устраивает жизнь в России. Объясняет: "Я вписался". Или эмоциональнее: "Я принял русскую душу". Недавно он женился на русской девушке. Дома привык есть борщ и пельмени. "Раньше не понимал, как можно есть пельмени, — что это за еда? Сейчас привык и полюбил русскую кухню. Она здоровее арабской, где много жирных блюд". 

Сирийцы пересекали границу России и Норвегии на велосипедах. Им помогали мурманские таксисты

Когда человек приезжает из Сирии — он ищет своих, рассуждает Амер, но если живешь здесь долго, это уже не нужно: "Я работаю, я могу нормально разговаривать. У меня здесь всего два друга сирийца. И много русских друзей". 

И добавляет, что его бизнес точно не будет "колоритным" арабским. "Я иногда я слышу, что арабские кафе или продукты в моде. А ведь такой бизнес — часто необходимость. Я бы не хотел заниматься продуктами или общепитом. Думаю, что займусь тем, что умею, — люстрами, освещением".

Сирийцы, коммунизм и политические споры

Хасан Альдаш, владелец кафе "Пикассо", родился в Латакии (рядом российская военная база Хмеймим). В 80-х, после окончания школы, уехал в Москву и поступил в Российский университет дружбы народов (РУДН), потому что его отец был коммунистом и желал, чтобы сын учился в стране, где строится "справедливое общество".

"Все, кто тогда ехал учиться в РУДН, поголовно были из семей коммунистов. Им нравился Советский Союз. Я тоже верил в эти идеи, но быстро перестал, когда начал осматриваться. Сразу мне не понравилось, что в огромной богатой стране у людей ничего нет — везде дефицит. А это чушь какая-то. Я считаю, что власть должна сначала думать, чтобы людям было хорошо. А идеи вторичны".

Поэтому, объясняет он, при Горбачеве в Москву массово поехали торговцы из Сирии. Предприимчивым землякам Хасана тут понравилось: они быстро зарабатывали деньги. А вот ему захотелось уехать.

После получения диплома инженера-механика Хасан отправился поработать в Швейцарию. Трудился в кафе три года, копил деньги, чтобы вернуться в Сирию с деньгами на обустройство взрослой жизни. Заехал в Россию на обратном пути, влюбился в русскую девушку, женился, остался жить. В середине 90-х открыл автосервис. В начале 2000-х закрыл автосервис. Открыл кафе, где стены расписаны репродукциями картин Пабло Пикассо.

В будний день утром здесь занята половина столиков. Хотя кафе с европейской кухней, посетители, кажется, приходят как в арабское: кальян курят чаще, чем заказывают континентальный завтрак.

"Вокруг много арабских кафе. "Галилео" — это ливанцы. "Мираж" — владельцы из Иордании. Сирийцы — это "Синдбад", "Манго Гриль". Поэтому я открыл место с европейской кухней. Я уже чувствую себя в России как дома, потому что живу здесь большую часть жизни. Что мне арабская кухня?" — объясняет Хасан.

У Хасана в этом кафе нет ни фотографии из родной Сирии, ни ковра с арабским орнаментом. И дома, говорит, ничего особенного и колоритного. Зато есть бесконечные разговоры о политике с другими сирийцами в России.

"Я считаю, нельзя говорить о том, что в 2011 году были беспорядки. Это мирные люди вышли на улицы, чтобы улучшить свою жизнь, — разъясняет он свою позицию. — Потом, когда спецслужбы убивали мирных сирийцев, люди взяли оружие. Но у сирийцев разные точки зрения: кто за власть, кто против. Я лично против и тех и других". 

Раньше, до начала войны, он летал в Сирию два раза в год. Каждое лето возил сыновей отдохнуть в теплую страну. Сейчас — нет, но дело не в безопасности: "В Латакии безопасно. Из разрушенных мест к нам переезжали люди. Но ситуация в стране очень тяжелая".

Стены в кафе расписал знакомый художник Хасана

С детьми Хасан старается поменьше обсуждать ситуацию в Сирии. "Им очень обидно, что в стране, откуда их корни, такая разруха". Старший сын недавно закончил "международные отношения" в РУДН и поступил в магистратуру. Младший учится в десятом классе. Дети, хотя и переживают за родину, уже чувствуют себя россиянами.

"Старшего зовут Анжело, а у младшего "компромиссное имя" — Даниэль. Для русских Данила, — объясняет Хасан. — Они не знают арабского языка. Некогда было их учить, это, я считаю, моя вина. А в какого бога они верят — мы дома не обсуждаем".

С другой стороны, рассуждает он, может и к лучшему, что ребята не успели сильно привязаться к Сирии.

"Я не знаю, сколько это продлится, — говорит он о войне. — Конечно, мечтаю, чтобы Сирия снова стала нормальной демократической страной. Хотелось бы приезжать к родственникам в гости хотя бы на старости лет. Но возвращаться жить туда я не собираюсь. Моя судьба, работа, семья уже давно сложились в Москве".