Топливо — это жизнь
В одноместной каюте специально сконструированного научно-исследовательского судна — ледостойкой самодвижущейся платформы (ЛСП) — есть душ, кондиционер, рабочий стол, удобная кровать. При этом за стеклом иллюминатора — тысячи километров льда и ничего больше. Сейчас время отдыха: после обеда, который состоял из салата, солянки, пюре и куска жареной курицы, есть возможность почитать о том, как команда Папанина выживала в палатке. Моя задача в этой экспедиции — определить, что, кроме разнообразной еды, тепла и комфорта, появилось у исследователей за почти 90 лет.
Мои мысли прерывает стук в дверь — ко мне заходит Сергей Шаронов, старший механик текущей экспедиции СП-42, а также участник экспедиций СП-40 и СП-41. Обычно механики немногословны, но мы вроде как подружились, так что я прошу его рассказать, что самое главное в условиях продолжительного дрейфа в Арктике.
"Это топливо", — ни секунды не раздумывает Шаронов. А потом объясняет, что раньше на СП сердцем ледового лагеря всегда была ДЭС (дизель-электростанция) — это два генератора, между которыми, как правило, ставилась баня — дополнительный обогрев для "сердца". Теперь же энергию подает сама ЛСП — один силовой кабель будет идти к главному распределительному щитку (ГРЩ), и уже от него, образуя небольшую паутинку, энергия будет поступать во все остальные точки ледового лагеря.
"Обычно топливо на вертолете выгружают сразу же, с большим запасом. Устанавливаются определенные точки. Льдина может ломаться, поэтому есть несколько топливных баз, которые разбросаны определенным образом по всему ледовому полю. В этот раз оно все в одном месте, на ЛСП, и это невероятно упрощает нашу работу", — говорит Шаронов.
И тогда, и сейчас топливо — это энергия, обеспечивающая работу всех электрических приборов. Это связь, исследования, гигиена, горячая пища и, конечно, тепло.
"У меня в домике было максимум +14 градусов и больше я не мог себе позволить, потому что расход топлива повышался. Жили мы тогда в домиках с печками-капельницами, которые топились тем, что есть. Проблема была острая, приходилось экономить", — вспоминает обстоятельства экспедиции СП-30 начальник Высокоширотной арктической экспедиции (ВЭИ) Арктического и антарктического научно-исследовательского института (ААНИИ) Владимир Соколов, бывший тогда начальником третьей смены. Он также создавал и бывал на всех российских дрейфующих станциях (с СП-32 по СП-40) и был на пяти советских СП в составе высокоширотных воздушных экспедиций "Север".
Лед — живой
За всю историю существования арктических дрейфующих станций, кажется, не было ни одного ледового лагеря, который не пришлось бы перемещать, иногда на немыслимые расстояния. Для полярников это норма, любой из них скажет вам, что лед — живой, он всегда трескается. Например, Владимир Соколов говорил, что на СП-30 их льдину ломало более 130 раз. Трещина эта потом "дышит" — может сходиться и расходиться. Ведущий специалист-аэролог экспедиции СП-42 Сергей Овчинников, бывший также на СП-36, СП-38 и СП-40, тоже повидал немало таких разломов. Он рассказывал, что однажды на обед до камбуза им приходилось добираться на лодках.
"Идет такой разлом потихонечку, как шаг человеческий, только в сто раз мощней — страшней, чем гусеницы у танка. Лед треснул — это как ракету выпустили. Грохот стоит, и идет вал ледяной. А он высотой 2–2,5 м. И идет он на твою палатку, твое рабочее место, а ты уже один, в темноте, и ничего тут не сделаешь. Стоишь — кричишь: "Остановись… Пожалуйста!" И он начинает уже ломать стойки — и вдруг… останавливается. И нормально — перешагнул, пошел на место работать", — размахивает он руками, будто снова очутился там.
Опаснее всего, когда такие разломы идут через склады с топливом, именно поэтому старая русская поговорка "Не клади все яйца в одну корзину" долгое время была здесь сродни закону, объясняет мне начальник экспедиций СП-39 и СП-42, а также участник СП-34 и СП-36 Александр Ипатов.
"Если, не дай бог, трещина проходит около базы с топливом, естественно, топливо приходится перетаскивать. Я не говорил никому другому, но самый большой предмет моей гордости как начальника СП-39 в том, что мы за всю зимовку потеряли всего одну бочку с топливом. На той же СП-35 (которую он помогал эвакуировать — прим. ТАСС) от одного склада с горючим просто ничего не осталось — там, наоборот, только одну бочку удалось спасти", — рассказывает Ипатов. Сейчас на ЛСП такую опасность постарались свести к минимуму.
Значение полярной авиации
Говоря об СП, нельзя не затронуть уже упомянутые высокоширотные воздушные экспедиции "Север", благодаря проведению которых в СССР существовала мощная полярная авиация.
"Каждый год в течение практически четырех десятков лет работали экспедиции "Север", которые авиационным способом высаживали на короткое время не станции, а группы исследователей, облетавших таким способом обширные районы. За счет этого мы имели представление о том, в каком состоянии ледяной покров и где может быть высажена станция", — рассказал начальник экспедиции СП-41 Кирилл Фильчук.
Полярная авиация действовала бок о бок с дрейфующими станциями — перевозила людей, питание и медикаменты. В 1990-х как техника, так и сама школа полярных летчиков были утрачены, и это особенно болезненная тема для полярников. Наличие ЛСП не компенсирует этой утраты полностью, но все же благодаря своей автономности снижает необходимость в постоянном снабжении по воздуху.
Тем не менее посадка самолета на льдину требует высочайшего мастерства. Не говоря уже о том, как оборудовать для этого взлетно-посадочную полосу, если ледовое поле само по себе для этого не подходит? Как подчеркнул Сергей Овчинников, в СССР полосу делали самостоятельно, и она была гладкой, как хоккейная площадка, однако самое непростое дело — ее обслуживание.
"С полосой очень много хлопот — ее надо постоянно чистить, иногда грызть (смеется), шкурить. Самое страшное, что ты все это сделаешь, отполируешь, а завтра она раз — и треснула, и нет твоей работы. Хорошо, если тоненькая трещина, ее залить по новой можно, а бывает, что приходится начинать с нуля. Все это на морозе. День и ночь", — говорит Овчинников. В советские времена полярники, дополняет Владимир Соколов, расчищали полосы с помощью либо бензопил, либо отбойных электрических аппаратов.
Безопасно и без собак
В СП-42 даже не планировалось участие лучших друзей человека — собак. Как подчеркнул Кирилл Фильчук, ранее и экспедиция СП-41 обошлась без них, несмотря на то, что регулярно сталкивалась с медведями: на борту ЛСП есть специальный тепловизионный радар и действует совершенно другая система обнаружения-предупреждения.
"Это результат перехода на новую схему, новый подход. Одно дело, когда лагерь состоит из домиков, люди часто перемещаются и практически все время находятся на льду. Другое дело, когда мы на судне: если люди выходят на лед, всегда есть поддержка с мостика — стоит человек и наблюдает за происходящим с высоты более 20 м, а в период полярной ночи есть возможность осветить лагерь. Здесь риск намного меньше", — объяснил Фильчук.
Многих участников нынешней экспедиции это все равно огорчает, ведь для них собака в первую очередь не средство безопасности, а друг, с которым не поссоришься. Но в нынешних реалиях ЛСП такой подход как будто вредит самим собакам, ведь, чтобы жить в Арктике, им нужно быть полезными товарищами, а не просто любимыми питомцами.
"Люди — существа жалостливые, а собак нельзя пускать на судно. Для того чтобы они жили активно и работали, выполняли свои функции, им надо быть только на льду", — считает Владимир Соколов.
Медицина и международное участие
Все же на ЛСП есть человек, который позаботится не только о психологическом, но и о физическом здоровье участников экспедиции, — в своем кабинете меня принимает судовой врач Денис Руденко. Он впервые в Арктике, однако трижды был в Антарктиде. По его мнению, в вопросах обеспечения медицины мы ушли несравнимо далеко, и не только благодаря новым лекарствам и современному оборудованию — дело еще и в самой организации процесса, ведь в 1960–1980-х годах на доктора были возложены, помимо врачебных и научно-исследовательских, еще и поварские обязанности. Своим кабинетом, впрочем, Руденко тоже очень доволен и особенно отметил наличие современной стоматологической установки.
"То, чем раньше лечили зубы, оставляло желать лучшего — старое, полуработающее оборудование. Плюс не было цифрового визиографа — это портативный цифровой рентгеновский аппарат для съемки зубов. То есть не нужно проявлять, не нужно раствора, фиксажа, не нужно высушивать, выдерживать — просто приложил к зубу матрицу и направленный пучок с низким и безвредным излучением, и на экране можно посмотреть, что с зубом", — поделился Руденко.
В этот момент мне думается, что этому факту должен быть особенно рад начальник СП-42 Александр Ипатов, который дважды переносил в экспедициях пульпит.
"Умирал зуб, жутко болел — и болел, и болел, и болел. А что делать? Никто его не вылечит. И обезболивающих тоже не было. Да, больно. Но работать можешь — а кто бы за меня работал? Заснуть удавалось, но ненадолго", — спокойно рассказывает Ипатов.
Впрочем, до сих пор бывают болезни, справиться с которыми можно только на Большой земле. Случаются и другие нужды. В истории СП зафиксированы случаи помощи со стороны иностранцев, которые проявляли неподдельный интерес и уважение к нашим дрейфующим станциям. Иногда доходило до комичного — так, в книге "История организации и проведения исследований с дрейфующих льдов" описан случай, когда во время работы первой смены станции СП-4 канадский самолет принял сани с аварийным запасом продуктов и снаряжения за зенитные установки, так как они были подняты оглоблями вверх.
"Канадские наблюдатели очень внимательно их рассмотрели и приняли за спаренные зенитные установки. Поэтому после одного из облетов СП-4 в канадской прессе появились фотография и заметка, в которой говорилось, что лагерь СП-4 окружен (а сани с аварийным запасом располагались именно вокруг станции на хорошо продуваемых местах) зенитными установками, но при облете их самолетом русские огня не открывали", — говорится в книге.
По словам Владимира Соколова, у которого есть коллеги и знакомые на Западе, этот интерес с течением времени не угас.
"Могу сказать — нам сильно завидуют и хотели бы участвовать в этой работе. Потому что люди, которые серьезно углубились в эту тему, у которых мозги настроены на исследовательские задачи и понимание того, как это все развивается и что надо сделать, чтобы в дальнейшем применять эти знания, они есть в мировом сообществе. Но попасть они сюда не могут. А Россия может", — подчеркнул ученый.
"Новая эпоха" и другая "лига"
Во времена расцвета советской науки дрейфующие станции отправлялись чуть ли не ежегодно — нередко получалось, что в Арктике действовало сразу две такие станции. Начиная от первых СП до сегодняшнего дня почти не изменился комплекс исследований, но вот ледовые поля постепенно становились меньше и тоньше, время дрейфа сокращалось.
Последней годовой полноценной дрейфующей станцией стала СП-40, завершившая работу в июне 2013 года, а в 2015 году четыре месяца работала сезонная СП-2015.
Возродить работу дрейфующих станций смогли, только построив ЛСП и отправив ее в экспедицию в 2022 году. Владимир Соколов указал на еще одно отличие: если в первые годы работы дрейфующих станций лед должен был быть толщиной не менее 3 м, а в постсоветские времена — не менее двух, то толщина льдины, в которую вморозилась ЛСП-42 теперь — чуть больше метра.
"Мы еще не знали, что идут активные климатические изменения в арктическом океане, что мы находимся на границе другой климатической эпохи и что со льдами в этой эпохе будет все хуже и хуже", — говорит Соколов об СП-30.
Эти изменения также хорошо иллюстрируют воспоминания легендарного полярника и начальника экспедиции СП-3 Алексея Трешникова. Тогда льда полярникам хватило на целый ледовый дворец, сооруженный к одному из главных коммунистических праздников — 1 Мая.
"Войдя в дом, гости были приятно удивлены: окон нет, но сквозь стенки и снизу через лед струится нежно-голубой свет. Д.И. Щербаков за праздничным столом сказал нам: "Люди, сумевшие и в царстве вечных льдов отметить свой любимый праздник так торжественно, красиво и жизнерадостно, способны во имя Родины на героический подвиг", — писал Трешников в книге "У полюсов земли".
...Как только мы причаливаем, начальник Ипатов бежит на лед помогать собирать первый домик для метеорологов, бывший начальник Фильчук, вызвавшийся провожать экспедицию СП-42, хотя с прошлого дрейфа продолжительностью 20 месяцев пробыл с семьей от силы три, помогает со швартовкой — руководит и показывает.
"Конечно, это был другой уровень в плане отсутствия поддержки извне, связи, навигации и т.д. Мы в совершенно других условиях находимся, и когда об этом думаешь, то понимаешь, что, хотя и у нас есть свои риски и сложности, но сравнения они не выдерживают. Не та это лига, это все другое — та героическая эпоха, наверное, ушла", — говорит он мне, когда мы оба покидаем станцию, и по нему видно, что он хочет остаться.
— Ты бы хотел быть в той лиге? — серьезно спрашиваю я.
— Я бы хотел. Это было совсем по-настоящему.
Сергей Рыбаков