8 декабря исполняется 30 лет со дня подписания так называемого Беловежского соглашения, в котором Россия, Белоруссия и Украина констатировали прекращение существования СССР. Своими воспоминаниями о событиях тех лет и их оценкой с высоты минувших десятилетий с ТАСС поделился лауреат Нобелевской премии мира, бывший президент Польши Лех Валенса.
— В 1991 году вы были президентом Польши. Вы помните тот день, когда узнали, что Советский Союз распался?
— Я человек, который живет сегодняшним и завтрашним днем. Что было вчера, не помню.
— На ваш взгляд, почему произошел этот распад?
— Весь этот уклад — разделение на два блока, на две системы — развалился. Развалился потому, что технология, которую мы создали, требовала ликвидации всех барьеров. А такое разделение мешало развитию мира, поэтому его нужно было завершить. Проблемой было, как это сделать без больших потерь. Нам это почти удалось.
— Вы предвидели, что это может произойти?
— Когда я говорил, что коммунизм и Советский Союз прекратят существование, теоретики в верхах убеждали меня, что только ядерная война может все изменить. Я же говорил, что все можно сделать с низов, разобрать мирно. Я не пророк. Я практик, который всегда мыслит практически, подключая к практике теорию. Поэтому я заранее знаю, как все сложится политически.
— По каким признакам вы это поняли?
— В те годы начали появляться домашние телевизионные антенны. Они были большие, двухметровые.
И чтобы подключить спутниковое телевидение, согласие должен был дать министр внутренних дел. Но это глупость. Ведь понятно, что завтра могут изобрести такие антенны, которые можно будет носить в кармане и таким образом их подключать, что и не уследишь. Так и произошло
Это практическое мышление. Развитие приводит к отбрасыванию глупых теорий и решений. Этот пример с антеннами, с этой глупостью указывал на то, что все должно скоро измениться, что должен развалиться СССР, потому что он был построен на плохом фундаменте, исчерпал свои возможности. Был период, когда его можно было сохранять, но чем дольше, тем яснее было, что удерживать больше нельзя, что должен произойти распад. И я это знал.
— В своих интервью вы часто говорите, что миру нужно формировать новые крупные структуры, чтобы отвечать на вызовы современности. Советский Союз или новое схожее по форме объединение можно назвать такой структурой?
— С точки зрения размеров — да. Но сам факт способа строительства, давления, отсутствия свободы и независимости — это подразумевает плохое строение. Поэтому оно должно было развалиться. Были изобретены компьютеры и самолеты. Мы должны для этих технологий расширить структуры. Отсюда и падение той системы, которая тормозила, держала, не позволяла многие вещи. Был вопрос, как от этой идеи отойти и начать создавать что-то новое, но на других фундаментах. Как кубики лего, например: одинаковые размеры, они сами складываются, можно создать разные формы. Но размеры одинаковые — свобода, плюрализм, свободный рынок. Из этого можно создавать разные конструкции. Однако когда основных параметров нет, сложно строить.
— Какую роль распад СССР сыграл для России и других союзных республик?
— Я когда-то говорил с президентом [России Борисом] Ельциным. И сказал ему, что Россия сама по себе — это прекрасная страна, как красивый автомобиль "Чайка", но на нее навесили какие-то диваны, стулья так, как будто происходит какой-то переезд, и этого красивого автомобиля не видно. Я сказал: "Выбросьте это все, оставьте одну красивую Россию, а кто захочет присоединиться, тот должен быть так же прекрасен". Ельцину это очень понравилось. Распад Советского Союза был шансом избавиться от ненужного, шансом на обновление, свободу, строительство чего-то на новых началах, в том числе и для республик. Потому что было "пусть Россия даст", "пусть Россия решит", а сами не действовали. А после разделения они [республики] могли действовать творчески и делают это. А Россия, когда сбросила все эти "диваны" и "стулья", оказалась прекрасной страной.
— В информационной базе ТАСС сохранилось сообщение от 4 декабря 1991 года о вашем телефонном разговоре с М.С. Горбачевым. Тогда вы выразили мнение, что распад СССР опасен не только для его народов, но и для всей Европы. Почему вы так думали?
— Тогда я предполагал, что найдется пара патриотов, которые силой будут пытаться объединять, будут стрелять и воевать. Но оказалось, что таких решительно настроенных тогда не было, и удалось мирно все решить.
— В другом сообщении ТАСС, уже от 1992 года, сохранилось ваше высказывание о необходимости открыть новую главу в отношениях между Россией и Польшей, использовать огромные возможности двустороннего сотрудничества. "Запад нам не поможет. Мы должны сами помочь себе", — сказали вы тогда. Думаете так и сейчас?
— Я тогда так думал и придерживаюсь схожего подхода сейчас.
Конечно, из Гданьска ближе до Москвы, чем до Вашингтона. Есть определенные вещи, определенные виды сотрудничества, которые будут здесь более выгодны, чем на Западе. Я так считаю и буду считать, буду стремиться к тому, чтобы мы теснее сотрудничали, потому что это может повысить уровень благосостояния наших народов. Мы должны договориться, дать себе свободу и хорошо сотрудничать. Сейчас этого не хватает
— Сейчас отношения между Россией и Польшей не складываются.
— Мне очень жаль. Я недоволен. У нас плохие политики. Мы не используем шанс. А таких шансов много. Не хотят уступить ни одни, ни другие, и из-за этого потери. Нужно это исправить. Если бы у меня были возможности, то я попытался бы исправить.
— Как вы бы поступили в сложившейся ситуации?
— Я бы разделил отношения на две части. Одно — все старое, история, расчеты кто, кому и сколько. А второе — работа на благо интересов, чтобы получать прибыль. Когда двое дерутся, третий этим пользуется. Нашими ссорами пользуются другие. Поэтому я искал бы выгодных для обеих сторон договоренностей во всех сферах жизни.