Специальная военная операция, которую РФ проводит в Донбассе, продолжается и в новогодние праздники. Подполковник Народной милиции ДНР, депутат парламента республики Андрей Баевский рассказал в интервью ТАСС о военной составляющей спецоперации, тактике боевых действий обеих сторон и применяемых видах вооружения.
— Андрей Васильевич, многие россияне сейчас пытаются разобраться в тактике ведения боевых действий в Донбассе, но опираться нам почти не на что, кроме воспоминаний ветеранов о Великой Отечественной войне. Насколько далеко военная наука именно по части тактики ушла вперед с тех пор?
— Начнем с того, что тогда была война, а сейчас — специальная военная операция. Верховный главнокомандующий же не зря выбрал именно этот термин. Просто его мало кто услышал и мало кто до конца осознает точность определения. Специальная военная операция накладывает свою специфику и не позволяет использовать термин "война" априори. С другой стороны, с точки зрения военной части СВО чаще всего используют понятие "конфликт низкой интенсивности". Основная черта таких конфликтов — их участники не используют весь набор своих сил и средств. Даже в этом смысле ситуация принципиально отличается от Великой Отечественной. Суть в том, что у нас военные задачи включены в общий блок задач, которые решаются в ходе специальной военной операции. И в какие-то моменты именно военные задачи могут быть неглавными.
Понимание этих моментов и есть основное при ответе на прикладные вопросы: почему выбран вот такой темп, почему вот такое решение принято и так далее. Потому что именно военные задачи в какой-то момент неглавные, акцент делается на решении иных.
И поэтому, когда кто-то начинает рассуждать о ходе СВО с точки зрения тактики ведения именно полномасштабной войны или даже обычного общевойскового боя со всем набором сил и средств, — это неправильно в частных вопросах и некорректно в целом. Это совершенно разные сценарии
— О силах и средствах. Тут мы, по ощущениям, в некоторых моментах как раз от дедушек ушли недалеко. Винтовки Мосина, говорят, до сих пор новобранцам в Донбассе выдают.
— Возможно, не могу однозначно утверждать, для этого надо побывать во всех сформированных подразделениях. Другое дело, что этому вопросу придают какое-то совершенно избыточное значение. Я вам больше скажу: по части стрелкового вооружения мы действительно зависли годах так в 1970–1980-х, наверное. Там, собственно, основные характеристики определяются конструкцией патрона и ствола, баллистического решения. А его просто нет смысла активно развивать. Как эта пресловутая винтовка Мосина, так и СВД (снайперская винтовка Драгунова — прим. ТАСС), использующая тот же патрон. Это до сих пор актуальные виды вооружения, просто несколько архаичные с точки зрения внешнего вида. Актуальные для тех задач, которые им сегодня определены.
Давайте просто оценим близко к реальности значимость. Сколько этих винтовок может быть в составе батальона? Они могут быть у снайпера в составе отделения, то есть одного из восьми. Советская практика заключалась в том, что снайпера также добавляли в первый и второй взводы. Возможен еще взвод снайперов, все зависит от штата, и возможны варианты. В любом случае мы говорим максимум об одной десятой личного состава от общего штата батальона. Максимум! С другой стороны, основу огневой мощи батальона составляет не столько стрелковое вооружение, выданное конкретным бойцам.
— А что ее определяет?
— Прежде всего, основную огневую мощь батальона определяет групповое вооружение. Например, это крупнокалиберный пулемет на вооружении соответствующих расчетов и автоматические гранатометы на вооружении гранатометного взвода. Шесть или девять автоматических гранатометов с расчетами смогут работать на таких дальностях и решить такие огневые задачи, которые в принципе нереальны для автоматчика или снайпера. Кроме того, в батальоне может быть минометная батарея — минометы калибров 82 и 120 мм. Плюс вооружение БМП-2 или БМД-2, если речь идет о ВДВ — 30-миллиметровая автоматическая пушка, пулемет ПКТ и ПТРК. Вот это те основные огневые средства, которые будут решать подавляющее количество огневых задач. Особенно это касается позиционной борьбы с "серой" зоной не менее 400–600 м. При этом пехота противника будет укрыта, а в зоне видимости может показаться разве что какая-то бронированная техника. На таком расстоянии и при таком характере цели командиром, конечно, будет отдано предпочтение не мотострелку с автоматом и не снайперу с винтовкой, какими бы они продвинутыми ни были. То есть теоретически из СВД можно попасть на таком расстоянии в грудную мишень, только в действительности задачи другие и решаются иными средствами.
Поэтому у нас все революции в части стрелкового вооружения закончились на патроне 5,45х39 в 70-х годах. Вот с тех пор мы и живем практически неизменной номенклатурой боеприпасов в этой части. Но это не по недомыслию и не по недосмотру, это отражает реальное значение стрелкового вооружения на современном поле боя.
Основные задачи сместились в зону крупных калибров: минометов, ствольной и реактивной артиллерии. Такие огневые средства и являются наиболее перспективным объектом для приложения усилий, затрат сил и средств на развитие. Что, собственно, и делается. Также революции у нас происходят в рамках управляемого вооружения, ракетных комплексов, управляемых снарядов. У нас активно развиваются ПТРК, появляются "Искандеры", "Кинжалы" и прочее управляемое вооружение. Революции с точки зрения технических характеристик — каждое десятилетие. Потому что от этих видов вооружения мы зависим на порядки больше, чем от стрелкового. Вот исходя из этого и стоит оценивать важность и значение патрона 7,62х54R, а также винтовок и пулеметов под этот патрон. Возможная отдача здесь на каждый вложенный рубль в смысле эффективности огневого поражения на порядки меньше, чем от вложения в развитие РАВ (ракетно-артиллерийское вооружение — прим. ТАСС).
А люди, которые пытаются спекулировать на тему винтовок СВМ, как правило, в принципе не понимают, как работает батальон в обороне или наступлении, как работают взвод, рота, отделение. И пытаются навязать свою систему приоритетов. Никак не обоснованную и откровенно манипулятивную сегодня систему.
— А у ВСУ, соответственно, те же винтовки?
— Конечно. Еще с советских времен на Украине было заложено на складах огромное количество стрелкового вооружения. Это касается прежде всего автоматов Калашникова различных модификаций. Соответственно, та бесконтрольная раздача оружия, которая производилась Киевом в феврале-марте, после начала специальной военной операции, — это было все то вооружение и все те боеприпасы, которые пылились на складах еще со времен СССР. И воюют они до сих пор в основном именно этим вооружением.
Притом что были легальные поставки на экспорт и регулярные нелегальные продажи. Все 30 лет там продавали все, что можно, и куда только можно было. И все равно этих запасов было столько, что и сейчас армия до сих пор в основном вооружается советской номенклатурой вооружения.
Поступает, конечно, и натовское стрелковое вооружение. Но оно поступает, прежде всего, в различные части специального назначения и во всякие диверсионно-разведывательные группы. Эти подразделения сегодня уже скорее смешанного состава и в значительной части состоят из так называемых наемников. Которые на самом деле в большинстве случаев — сотрудники западных спецподразделений, которые у себя там вроде как "уволились" и приехали на Украину под личиной наемников. Вы же понимаете, что есть совсем небольшой промежуток времени между их прибытием и выходом на задание. Максимум пара месяцев. За это время подготовить и сладить отделение именно на таком уровне, на каком должна быть слажена группа для диверсионного либо разведывательного выхода, невозможно. То есть приезжают уже слаженные группы, подготовленные люди, которые специализируются на таких операциях. Естественно, им удобнее использовать свое оружие. Они просто с ним больше тренировались, они с ним больше работали, поэтому это будет какой-нибудь автоматический карабин М4. Это не говорит о том, что он чем-то лучше, просто из него вот этот конкретный наемник выпустил сотни тысяч патронов, а из автомата Калашникова — несколько тысяч. Он умеет делать и то, и другое, но ему более удобно и привычно с западным карабином.
— Вот это советское вооружение, которое хранится на складах с 1950-х годов, — сколько нужно лет, чтобы оно наконец-то закончилось?
— В обозримый период времени оно не закончится. Я же говорю: область именно стрелкового вооружения удивительно консервативна. Если вы обратите внимание на караул возле Кремлевской стены, ребята там стоят с карабинами СКС (самозарядный карабин Симонова — прим. ТАСС). Карабин СКС под промежуточный патрон 7,62х39 мм принят на вооружение в 1949-м, а самый молодой, который я видел, был 1953 года рождения. И он до сих пор показывает приемлемые характеристики с точки зрения баллистики. Да, сегодня это церемониальное оружие. Но оснастите его отъемным магазином для того, чтобы улучшить эргономику и создать плотность огня уровня АК (а такие решения есть и даже продаются), и получите вполне актуальный вид мобилизационного вооружения. Кстати говоря, прицельная линия у СКС длиннее, чем у АК, и это отмечали в лучшую сторону при сравнительных испытаниях.
Вы представляете, сколько производилось карабинов СКС? Порядка 15 млн за несколько лет выпуска. Сколько миллионов различных версий АК произведено, сложно даже подсчитать. Оружие же производится с учетом возможности мобилизации, то есть на складах его должно быть столько, чтобы в случае мобилизации всех вооружить. Если мы говорим об СССР, это десятки миллионов стволов. И часть осталась на Украине, конечно.
— С оружием разобрались. А вот в плане тактики ведения боевых действий есть что-то такое, что натовские военные привнесли своим появлением?
— Нет, там довольно сложно придумать что-то новое. Единственное, чем они отличаются, хотя это сложно назвать тактикой, это совершенно наплевательское отношение к личному составу. Действительно, выступают как в компьютерной игре Zombie Rush. Смело можно говорить, что по всей линии соприкосновения речь идет о тысячах погибших. Просто потому, что так планируют западные штабисты, так они относятся к личному составу. Массовое применение наркотических средств — там тоже скорее правило, чем исключение. Все наши бойцы на передовой регулярно докладывают о том, что ВСУ ведут себя неадекватно. Условно говоря, человек с очень тяжелыми или смертельными ранениями продолжает активно перемещаться по полю боя и вести огонь, хотя обычный человек без "химии" даже в состоянии аффекта этого делать просто не в состоянии. Понятно, что если такой попадает в плен, то спасти его уже практически невозможно: под наркотой он сам себе наносит несовместимые с жизнью увечья или теряет во время своей неадекватной активности невосполнимый объем крови.
— Это же неимоверных денег стоит снабжать наркотиками целую армию.
— Нет, если это государственная политика, оно перестает быть таким дорогим. Это на черном рынке дорого, а когда государство закупает на фармзаводах какие-то синтетические вещества — совсем другое дело и совсем другая экономика.
И речь не всегда о тех веществах, которые наркоманы употребляют, им же эффект другой нужен: чтобы человек продолжал выполнять боевую задачу даже в той ситуации, когда понимает, что это не имеет смысла. Мы регулярно наблюдаем, например, в Энергодаре попытки подобраться к Запорожской АЭС через речку. Примерно раз в неделю или даже чаще кто-то на лодках пытается переплыть, при этом все прекрасно понимают, что все просматривается и простреливается, что шанс прорваться мизерный. И ведь это хорошо подготовленные люди, с дорогостоящим вооружением, с тепловизорами, на лодках недешевых. Заканчивается для отдельных ДРГ (диверсионно-разведывательных групп — прим. ТАСС) это известно как, но попытки следуют регулярно. Сейчас в районе Херсона то же самое. Просто это знаковые для них места, картинки получаются красивые, а людей им не жалко. Так вот, человек в нормальном состоянии сознания делать этого не будет. Но мы имеем дело с людьми, накачанными специфическими препаратами, и они не отдают себе отчета в своих действиях и необъективно воспринимают обстановку. Им дали преступный, маразматичный приказ, и они запрограммированно пытаются его выполнить.
Вот это и есть основное отличие тактики. Натовцам плевать. Наркотиками накачают и отправят в надежде, что из десятков этих зомби один доплывет до берега и обстреляет какую-нибудь подстанцию из автомата. И тогда у какого-нибудь натовского генерала будет красивая картинка и личный успех. Вот основные мотиваторы при принятии решения. А потери личного состава никак не ограничивают эти фантазии гениев с той стороны.
— Но ведь вот эта зомби-тактика тоже как-то нерентабельна. Их же подготовить нужно, кормить, вооружить опять же, привезти туда, наркотиками накачать — а потом время жизни солдата в бою 10 минут…
— Иногда даже меньше. Ну и что это меняет при полном, тотальном внешнем управлении? Поймите, основные затраты в части личного состава уже сделаны, и сделаны не Западом и не теми западными штабистами, кто отправляет их на убой. Если мы говорим о молодых людях, то эти затраты оплачивались из бюджета Украины как отдельного государства. Если о людях 45–50 лет, то здесь большая часть затрат легла на плечи еще и СССР. А сегодня на Украине идет речь вообще о призыве 60-летних. Но на то, чтобы их вырастить, выучить, обеспечить медицинское обслуживание и прочие необходимые вещи, ни западный генерал, ни какое-либо западное государство не потратило ни цента. Те деньги, которые Запад сегодня тратит на все эти курсы молодого бойца, — мелочи по сравнению с тем, что уже было затрачено. Потому для западного управленца, не важно, в какой сфере, Украина и отдельный украинец — это такая бесплатная, даром доставшаяся игрушка, с которой можно делать что угодно и за которую никто не отругает. Поломается — ну и ладно.
— У нас-то не так?
— Нет, конечно. В принципе — нет. Это идеологическая разница между нами. Хотя скорее разница на уровне этических систем, обусловившая неизбежность конфликта. Не между нами и украинцами вовсе, но между нами и внешними управленцами Украины. Для внешних управленцев Украины проживающие на ее территории люди не ценнее мусора в баке, для нас человеческая жизнь является одной из базовых ценностей. С нашей стороны в рамках СВО применяются подходы, опирающиеся на преимущество в огневом поражении, а не на преимущество в количестве личного состава и нечувствительность к потерям. У нас совсем другая этическая система координат, которая не позволяет применять западные методологии во всех сферах. И в военном деле тоже, разумеется.