Балет Петра Ильича Чайковского "Щелкунчик" в постановке русского хореографа Юрия Григоровича практически одновременно стартует на сценах Москвы, Новосибирска, Краснодара и Уфы. Не первый год этот факт театральной жизни становится частью предновогоднего билетного ажиотажа, попадает во все сводки новостей, вызывает общественные дискуссии о социальной справедливости и ценообразовании, комментарии специалистов — социологов, искусствоведов, маркетологов, а также правоохранителей. Вводятся временные специальные меры в виде особого порядка реализации билетов, контроля за их распространением и квотами. Сам Юрий Николаевич Григорович вряд ли догадывается о масштабах дискуссии вокруг феномена "Щелкунчика", поставленного им в 1966 году в Большом театре, но попадающего в ежедневные новости сегодня. С мастером, которому 2 января исполнится 98 лет, побеседовала специальный корреспондент ТАСС Ольга Свистунова.
— Юрий Николаевич, доходят ли до вас сведения о вашем любимом детище? Что вы думаете о новой системе продажи билетов на "Щелкунчик" — аукционах, с помощью которых Большой театр намерен решить проблему перекупщиков?
— До меня доходят фантастические сведения о нашем "Щелкунчике" — непомерных ценах на билеты в Большой театр, отсекающих от него истинных театралов; аукционе, на котором надо еще выиграть билеты. Даже слышал запущенную кем-то шутку: один билет — один биткоин. Я почти растерян.
Мне бесконечно радостно, что балет Петра Ильича Чайковского бьет репертуарные рейтинги не в одной Москве, но в стране и по миру. Если сложить число исполнений, наверное, перевалит за полтысячи в год.
— В чем, на ваш взгляд, заключается сила этой постановки и почему именно она из года в год вызывает такой ажиотаж?
— Сама сила этой музыки и сказочного мифа о механической кукле, умеющей колоть орехи, огромна и, кажется, растет год от года. Конечно, к этому ажиотажу примешивается мода, коллективный порыв, объединяющий людей в разных частях света. Даже если так. Если после балета они выйдут обновленными, вынесут из зала добрые чувства, запомнят музыкальные темы и передадут их по эстафете, то чего ж нам еще желать. Значит, работает музыка, поэзия и танец, значит, не все отнято у нас глобализацией, усреднением и упрощением жизненных потребностей. Психотерапевтический эффект "Щелкунчика" мне хорошо знаком по гастролям Большого балета в Европе, США, Японии... Я ставил этот балет 13 раз в 8 странах мира, примерно столько же раз не поставил — отказывал по причинам отсутствия профессиональных возможностей в труппах. Восприятие его в артистической среде и в зрительской массе везде одинаково — высокое чувство, чистота и единение, которое гасит любые раздоры, агрессию, нетерпимость. Абсолютно общечеловеческий миф. О таком эффекте можно только мечтать.
— Все же вы растеряны и обеспокоены…
— Беспокойство же в связи с этим, казалось бы, отрадным фактом в том, как бы не "заболтать" первозданность и чистоту поэтической истории. Любое тиражирование ее стирает. Трудно артистам 50 раз подряд быть на высоте чувства. Хотя они будут на высоте техники и дисциплины, я в том не сомневаюсь.
Второе — состояние ног наших девушек из кордебалета. Их ноги, если хотите, и есть русский балет. Возникает серьезное опасение из-за переутомления от физических нагрузок. И я бы здесь не прельщался никакими экономическими выгодами. Им же танцевать и дальше. Нужно обеспечить их жизнь и после "Щелкунчика".
— С постановкой этого балета и его долгой и счастливой сценической жизнью связано лично у вас много историй. Какая из них вспоминается чаще?
— Да, так. Но хочу обратить внимание не на прошлое, а на возможное будущее этого балета. В 2026 году исполнится 250 лет со дня рождения Эрнста Теодора Амадея Гофмана — автора сказки о Щелкунчике, уроженца Кенигсберга, ныне Калининграда. Необходимо показать нашего "Щелкунчика" на сцене филиала Большого театра, который в 2026 году как раз обещали достроить. И посвятить спектакль Гофману. Мало того, в том же году исполнится 285 лет другому достойнейшему, благочестивому господину — бургомистру города Кенигсберга Теодору Готлибу Гиппелю, ставшему прототипом гофмановского Дроссельмейера. Вы представляете, какая связь, какая рифма — сама судьба посылает нам ее.
Я всегда верил, что культура оставляет будущим поколениям больше, чем они ощущают в повседневности, расставляет некие метки, будто привет шлет из своего далека
И то, что это связано напрямую с "Щелкунчиком", меня не удивляет.
— А если мы все-таки обратимся в ваше прошлое…
— Однажды после очередной инвентаризации костюмерной Кировского (Мариинского — прим. ТАСС) театра списали маленький, детский костюмчик из "Щелкунчика" — мундир солдатика. На изнанке написано — Георгий Розай! Мой дядя, мамин брат — танцовщик-виртуоз императорских театров. Значит, он ребенком был занят в том первом "Щелкунчике" Льва Иванова, точно не сохранившемся даже в описаниях. Привет из прошлого. Потом я учеником танцевал в детских сценах, и мы всегда ждали своих выступлений, потому что после них за кулисами нам раздавали сладости. Как вам такие совпадения?
Через время я уже ставил свою версию в Москве, в Большом театре, полностью оригинальную, и вовсе ничего не знал о бургомистре Кенигсберга, и о Гофмане не так уж напряженно думал — я шел только за Чайковским, он наше все в музыке. Меня в первую очередь увлекала партитура.
— А вы — наше все в балете.
— Перестаньте!
— Нет, правда — какая рифма! И что было дальше?
— Бюргерские и гофмановские сцены, конечно, заняли свое место в моем сценарии и постановке. Они определяют место и время, некий немецкий городок, их быт, уклад. На этом фоне значение Дроссельмейера — изобретателя, фокусника — значительно вырастало. Он у меня еще и проводник в иное измерение жизни, мостик из реального мира в сказочный. Так сказочно и возвышенно танцевали тогда премьеру Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Их магический спутник Дроссельмейер — реальный и фантастический персонаж одновременно. Но в современном Калининграде, оказывается, не такой уж фантастический, вполне реальный — сохранился его дом, парк, им заложенный, коллекция собранных им картин.
Было бы просто грандиозно — дать нашего "Щелкунчика" на родине героев: поэта и музыканта Гофмана и поэта гражданского служения Гиппеля на открытии нового филиала Большого театра. Танцевали же мы "Спартака" на античных площадках в Риме и Афинах, "Ромео и Джульетту" в Вероне, "Спящую красавицу" в Париже, "Легенду о любви" в Турции
Меня всегда необыкновенно занимают эти возникающие через столетия арки. Чувствуешь себя в культурном потоке, в перекличке эпох и стилей. Это так важно для искусства, для вдохновения балетного цеха. И это был бы жест символической благодарности от нас, русских, людям культуры и просвещения, вопреки всем известным обстоятельствам отмены и искусственных барьеров. Наши бы так станцевали! О, я знаю, как они могут собираться, если есть к тому высший повод. Правда, если это и случится, то в 2026 году, мне будет 99 лет, дожить бы.
— Уж пожалуйста.
— Главное, чтобы мир вокруг нас дожил. Смотрю новости и думаю невольно — кто первый нажмет на роковую кнопку, хватит ли разума и выдержки удержать руку, хватит ли подлетного времени. И что от нас всех останется с нашими творческими переживаниями, музыкой, всей культурой человечества, которая, кажется, и копилась веками для нас с вами, чтобы всех сделать счастливыми…
— Что из новостной повестки вас еще тревожит?
— Давно не слышу никаких позитивных новостей из театров Европы и Америки. Что у них происходит, что поставили. Раньше интернета не было, а мы моментально узнавали о шумных премьерах в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, живо обсуждали, расспрашивали. Сейчас интернет есть, а новостей нет. Нехорошее ощущение остановки творческой жизни. Достают из прошлого века, примеряют на новое поколение артистов. А где оригинальные большие партитуры, большие идеи, большие решения, наконец, на которых только и можно базировать работу большой труппы? Странно.
— Ваши пожелания коллегам по цеху и всем, кто соберется скоро в театрах или онлайн на вашем балете "Щелкунчик".
— Давайте помнить друг о друге, о хрупкости мира. Не будет его — не будет ничего. Некому будет нажать нашу главную кнопку — открытия занавеса...
Выдержки и веры в лучшее!