27 февраля начал работу Российский инвестиционный форум "Сочи-2017". Основной темой, которая обсуждалась на сессиях и в кулуарах мероприятия, стала разрабатываемая Минэкономразвития Программа ускорения экономического роста Российской Федерации.
Своим мнением о том, насколько реально ускорить рост в 2018–2019 годах до 3%, будет ли эффективным с этой точки зрения предлагаемый министерством налоговый маневр по снижению отчислений в фонды социального страхования и повышению НДС, а также способствует ли росту нынешняя монетарная политика, поделился с ТАСС ректор РАНХиГС Владимир Мау.
— Владимир Александрович, как вы считаете, за какой срок возможно достигнуть эффектов, заложенных в Программе ускорения роста российской экономики, и какие меры могли бы стать наиболее продуктивными в этом направлении?
— Проблематика роста сейчас действительно является важнейшей. Причем не только для России, а для всех развитых стран. Эта тема была ключевой на Гайдаровском форуме в начале января, и не сомневаюсь, что она будет пронизывать все экономико-политические дискуссии на протяжении года. Дело в том, что сейчас мир, особенно развитые страны, находится в очень своеобразной точке, когда выход из кризиса автоматически не означает восстановления темпов роста. Экономики многих стран колеблются около нуля. И как показал опыт Японии, это может длиться десятилетиями. Япония находится в этом положении практически четверть века. При этом благосостояние в стране достаточно высокое и даже растет. Скажем, в Японии это связано еще и с сокращением численности населения, демографическим кризисом. В этом смысле дискуссия, почему экономика тормозит, почему сбережения растут, а инвестиции нет, является одной из ключевых. У нас часто это объясняют высокими процентными ставками. Но в Европе, в Америке они не то что низкие — они отрицательные: за неинвестирование еще приходится платить. И инвестиций все равно нет, разрыв между сбережениями и инвестициями составляет несколько процентных пунктов. И, несмотря на все усилия властей, такое положение пока не меняется. Очевидно, что проблемы не в процентных ставках, даже не в инвестиционном климате. Но инвестиционный климат в Европе хороший, а инвестиционных последствий нет. И это действительно загадка.
Сейчас... выход из кризиса автоматически не означает восстановления темпов роста
Есть довольно много объяснений: и ограниченный спрос, и недостаточность предложения инноваций, и даже статистическое объяснение, что, скажем, ВВП в нынешнем виде не отражает реальный рост. То есть благосостояние есть, а ВВП падает. Я всегда привожу пример: если вы переходите от бумажных денег к электронным, все становится гораздо дешевле, а динамика экономики снижается. Потому что не нужно производство бумаги, не нужна инкассация. Вы нажимаете кнопку, получаете ту же услугу быстрее, сильно дешевле и без разного рода дополнительных транзакционных издержек. Есть и статистический эффект. Скорее всего, это, конечно, совокупность разных эффектов. Для нас это тем более важно, потому что у нас экономическое торможение и спад предыдущих двух лет сопровождались все-таки некоторым снижением уровня благосостояния, на мой взгляд, несколько преувеличенным. И в этом смысле нам особенно важно обеспечить восстановление темпов экономического роста.
— Об этом и говорили сегодня на форуме. Какие должны быть ориентиры, достижение каких целевых показателей, на ваш взгляд, способствует росту благосостояния?
— Очень важно, что мы пришли к осознанию, что нельзя задавать в качестве целевых абсолютные темпы роста. Российская экономика открытая, и она не может развиваться вне зависимости от глобальных темпов. Она так могла развиваться в нулевые годы, когда это был восстановительный рост, когда экономика упала на 40%, и дальше она восстанавливалась. Сейчас падение было порядка 3%, понятно, никаких потенциалов для восстановительного роста, для роста безотносительно к глобальному, нет. В этом смысле ориентир — "среднемировой плюс", он достаточно разумен. Иногда я его называю немного по-другому: ниже, чем Китай, выше, чем Германия. И собственно, в этом задача федерального правительства, в этом задача региональных администраций. Тут важно оговорить, что ни в коем случае не надо в качестве целевого показателя краткосрочно использовать номинальные темпы роста. Путем макроэкономической манипуляции очень легко ускорить рост на ближайшие два года и потом устроить спад на следующие несколько лет. Очевидный пример — ускорение в 1986–1988 годах в Советском Союзе, когда на два года темпы роста повысились, а следующие десять лет экономика падала, поскольку это повышение темпов роста было достигнуто за счет резкого ухудшения макроэкономических параметров, резкого роста долга, резкого роста бюджетного дефицита. Вот в этом смысле таргетировать рост не нужно. На него надо ориентироваться, но это не есть краткосрочный критерий.
— А на что тогда ориентироваться? Как оценивать эффективность экономической политики?
— Успешность политики будет измеряться экономическими историками будущего. Через десять лет они, измерив темпы роста за десять лет, скажут, успешна была эта политика или нет. В краткосрочном плане лучше ориентироваться на динамику, например, частных инвестиций. Повторяю, не государственных, а частных. По тому, вкладывает инвестор деньги или нет, можно делать выводы, доверяет он экономической политике страны, данного региона, верит он в стабильность правил игры или нет. Другой параметр, который тоже имеет довольно короткие эффекты, — это рост покупательского спроса, рост благосостояния. Он тоже менее фальсифицированный, менее искусственный, чем экономический рост. Я бы ориентировался на такие параметры.
— На ваш взгляд, какие меры из Программы ускорения роста могли бы стать ключевыми и дать дополнительный импульс экономике России?
Не надо делать то, что будет пугать инвесторов с макроэкономической точки зрения. Это накачка экономики деньгами, раздувание бюджетного дефицита, снижение процентных ставок ниже уровня инфляции или пренебрежение к инфляции
— Меры можно разделить на несколько групп. Прежде всего, базовые, или фоновые, — это макроэкономическая стабильность. Достижение макроэкономических параметров, на которые мы ориентированы: бюджетный дефицит не более 3%, который в дальнейшем должен постепенно снижаться, инфляция к концу года 4%, недопущение существенного роста внутреннего долга и по возможности ненаращивание валютного долга — вот основные базовые условия. Это не обеспечит рост, но это факторы, которые не оттолкнут инвесторов от вкладывания денег в экономику. При этом здесь важно понимать, что нет макроэкономического манипулирования, есть источник роста. Мы видим это по многим западным странам, где предпринимаются очень агрессивные попытки стимулировать экономику через денежные вливания, через бюджетную политику. Их экономика не реагирует. То есть не надо делать то, что будет пугать инвесторов с макроэкономической точки зрения. Это накачка экономики деньгами, раздувание бюджетного дефицита, снижение процентных ставок ниже уровня инфляции или пренебрежение к инфляции.
Дальше начинается набор понятных институциональных реформ, мы их обсуждаем бесконечно на протяжении последних 15 лет. Они понятны, ничего нового или оригинального здесь нет. Это надежность гарантии собственности, безопасности… На мой взгляд, факторы эффективности государственного управления, включая судебную и правоохранительную системы, здесь имеют доминирующую роль по отношению к собственно экономическим параметрам. Потому что понятно, что прежде чем смотреть на налоги или на конкуренцию, надо быть уверенным, что у тебя собственность не отберут и твоей жизни ничего не угрожает. Это набор институциональных факторов, которые достаточно понятны — их легко назвать, их трудно реализовать. В отличие от макроэкономики, которая бывает сложна, но интеллектуально проста.
Понятно, как балансирует бюджет; понятно, как обеспечить стабильность денежной политики. А вот как преодолевать коррупцию и повышать эффективность судов — это вещи гораздо более сложные, требующие гораздо больше времени. Но это очень серьезный вопрос. Иногда десижин-мейкеры (от английского decision maker — человек, принимающий решение. — Прим. ТАСС), уставшие от этих советов, говорят: "Можно ли что-нибудь новое?"
Дальше идет набор мер собственно экономической политики. Здесь достаточно важна стабильность налоговой системы. Но я еще раз хочу сказать: я не очень верю, что сейчас важно обсуждать стимулирующий характер налогов. Обеспечьте их стабильность, обеспечьте их понятность в течение достаточно длительного периода. Это важнее, чем каждый год менять их, утверждая, что это делает их все лучше и лучше. Нам нужна хорошая, а не улучшающаяся налоговая система. А хорошая сегодня — это, на мой взгляд, стабильная и в целом не усиливающая налогообложение труда.
Критически важно стимулирование конкуренции. Я хочу подчеркнуть: не борьба с монополиями, а обеспечение конкуренции. Опять же, это вопрос, который был одним из центральных на Гайдаровском форуме в январе и который, наверное, будет обсуждаться здесь. Важно, чтобы успешные в конкуренции торжествовали и чтобы административная монополия на конкуренцию была ограничена. Она у нас является наиболее важной — не экономическая, а административная способность региональных, городских, центральных органов власти влиять на рынок. Это еще один важный фактор, о котором должна идти речь.
— Возвращаясь к налоговой системе и ее, назовем так, рационализации. На ваш взгляд, не является ли предложение повысить НДС до 21% с одновременным понижением отчислений в соцфонды до 21% попыткой улучшить то, что уже имеется? Как вы относитесь к этому?
Я бы минимизировал попытки улучшения налогов, поскольку стабильность правил игры сейчас важнее некоторых улучшений
— В принципе, это движение в правильном направлении, поскольку оно как раз связано со снижением налогообложения труда и некоторым ростом косвенных налогов, что, на мой взгляд, более здоровая ситуация. Но, повторяю, я бы минимизировал попытки улучшения налогов, поскольку стабильность правил игры сейчас важнее некоторых улучшений. Собственно, для чего важны налоги? Это сбалансированные бюджеты, это обеспечение фискальной устойчивости. Но мы все видим, что некоторые изменения, о которых идет речь, вряд ли серьезно увеличат доходы бюджета, равно как и вряд ли их сократят. В этом смысле я бы подчеркнул важность того, чтобы налоги были по возможности стабильны, просты. То есть плоский налог в моем понимании лучше прогрессивного. И они должны быть прежде всего связаны с оборотом, а не с абсолютными ставками. И не с налогообложением труда, поскольку эффективный труд, эффективная экономика требуют больше затрат труда. А более эффективный труд — более дорогой. И в этом смысле рост налогообложения труда достаточно негативно может сказаться на современном экономическом росте.
— Сейчас существует несколько центров формирования реформ, формирования идей, предложений, стратегий как развить рост. На ваш взгляд, кто должен стать центром?
— На это однозначный ответ: реализатором всегда является правительство Российской Федерации. Если говорить о разработчиках идей, то президент поставил перед правительством (прежде всего — перед Министерством экономического развития) и Центром стратегических разработок разные, но взаимосвязанные задачи. Но правительство является и главным десижин-мейкером, и основным десижин-тейкером (от английского decision taker — лицо, реализующее принятое решение. — Прим. ТАСС) Российской Федерации. И надеюсь, что оно так и будет.
Но мы же понимаем, что неважно, где эксперт работает. Важно, какие рекомендации он производит. С другой стороны, мы хорошо понимаем, что правительство будет воспринимать советы тех экспертов, которые ближе ему по базовым параметрам, представлениям о социально-экономических ценностях. Поэтому в этом смысле интеллектуальный центр не назначают — интеллектуальный центр становится таковым сам. Естественно, в центре политики должно быть правительство РФ, не может быть по-другому.
— Хотелось бы поговорить с вами еще об одной из самых актуальных сейчас тем — о курсе нашей валюты. На ваш взгляд, какой эффект — негативный или позитивный — несет для экономики страны укрепление рубля? И если негативный, нужно ли какие-либо действия предпринимать экономическому блоку, финансовым властям, в первую очередь Центральному банку?
Для одних секторов укрепление национальной валюты — это хорошо, для других — плохо. Бессмысленно рассматривать укрепление или падение национальной валюты как абсолютное зло
— Власть имеет очень ограниченное влияние на валютный курс. Поэтому ее основная задача, как мне кажется, — это обеспечивать свои установленные законом, в том числе Конституцией, обязанности. В данном случае денежная политика основана на плавающем валютном курсе. Опыт последних двух лет показал, что это очень эффективная политика, что она позволяет создать базовые основы для макроэкономической стабильности. Она также стала одним из важнейших факторов выхода экономики из тяжелейшей ситуации конца 2014 года. Мало кто верил, что из этой ситуации можно выбраться с минимальным количеством потерь. В общем, мне представляется, что предыдущие два года показали несомненную эффективность политики как денежных властей, так и федерального правительства. И в этом смысле я хочу вернуться к тому, с чего я начал: манипулирование макроэкономическими параметрами не улучшает базовые фундаментальные принципы развития экономики. Если говорить более конкретно, для одних секторов укрепление национальной валюты — это хорошо, для других — плохо. Бессмысленно рассматривать укрепление или падение национальной валюты как абсолютное зло.
Укрепление валюты способствует росту благосостояния граждан и содействует инвестиционному климату, поскольку сделки в национальной валюте более привлекательны как для внешних инвесторов, так и для внутренних с точки зрения возможности импортировать оборудование, что достаточно важно для социально-экономического прогресса. Поэтому говорить, что тот или иной курс — это хорошо или плохо, абсолютно некорректно. Есть обстоятельства, ситуации, при которых позитивен как более слабый, так и более крепкий, сильный валютный курс. Именно поэтому очень важно — еще раз хочу подчеркнуть — не увлекаться макроэкономическим манипулированием.
Беседовала Лана Самарина