Агентство по страхованию вкладов (АСВ) за последнее время анонсировало множество нововведений, которые сделают деятельность структуры более эффективной и усовершенствуют систему страхования вкладов. В частности, уже в этом году АСВ реализует реформу ликвидации рухнувших банков, которая позволит сократить издержки и сроки процедуры. Также продолжается работа над инициативой, позволяющей защитить вкладчиков, забравших деньги до краха банка. Обо всем этом, а также о том, чем будет заниматься АСВ после появления Фонда консолидации банковского сектора (ФКБС) и какой будет роль агентства в создании и работе Банка плохих долгов, в интервью ТАСС рассказал глава АСВ Юрий Исаев.
— Юрий Олегович, сейчас идет активная дискуссия о новой концепции ликвидации банков. На какой стадии находится обсуждение, когда механизм будет запущен?
— Говорим мы о реформе ликвидации не так давно, но думаем об этом, скрывать не буду, уже продолжительное время. Это связано с быстро растущим в последние годы объемом работы. И не в разы, а в десятки раз. Одно дело — ликвидировать одновременно 10–25 банков (базово АСВ было рассчитано на такие объемы), другое — участвовать в одновременной ликвидации, как сейчас, более 300 банков. Конечно, здесь есть особенности — и технологические, и структурные, и кадровые. Поэтому мы видим, что экстенсивное (расширение на прежней технологической базе) развитие ликвидационных процедур оправдано до определенного момента, а потом начинаются сложности. Мы внимательно проанализировали все процессы и увидели, где возникают "узкие места", как можно их "расшить" и какие базовые вопросы необходимо решить.
Ключевой момент — это скорость ликвидационных процедур. Сегодня АСВ ликвидирует банк в среднем за 3,5–4 года, и это долго. Скорость ликвидации влияет на наполнение конкурсной массы и удовлетворение требований кредиторов. Кроме того, чем дольше идут ликвидационные процедуры, тем выше издержки на их сопровождение. Поэтому, сократив сроки, мы уменьшим издержки, а кредиторы получат больше из конкурсной массы.
— Что тут можно сделать?
— Мы предлагаем рассмотреть возможность избежать дублирования, которое возникает из-за особенностей российского законодательства. После отзыва лицензии сначала в банк заходит временная администрация Банка России, выполняет определенные задачи. Через три месяца, а иногда и больше — в зависимости от решения суда, который запускает процедуру банкротства, — уже приходит АСВ и начинает процесс конкурсного производства. Если же АСВ будет входить как временная администрация сразу после отзыва лицензии, сэкономим минимум три-четыре месяца. Мы оперативно начнем работу с активами по их предпродажной подготовке, чтобы с момента открытия процедур банкротства можно было приступить к реализации имущества.
Другое предложение связано с торгами. Сейчас мы в рамках законодательства о банкротстве выставляем активы на продажу по их максимальной цене и ждем появления покупателей. Но так как активы, как правило, на балансе банка переоценены, выставляя по максимальной стоимости, мы заранее обрекаем себя на долгую их продажу. Эта процедура зачастую растягивается на годы. В связи с этим предлагаем рассмотреть вариант использования так называемой голландской модели торгов, когда продажа начинается с верхней цены, но затем быстро идет вниз. И когда появляется покупатель — торги останавливаются, а цены идут вверх.
— Каковы ожидаемые результаты внедрения этих новаций?
Наша задача — быстро войти в банк, агрегировать активы, разобраться, какой актив мы можем быстро продать, а какой — нет
— Два момента — другая модель торгов и удаление дублирующих функций — дают нам экономию времени от одного до полутора лет.
Соответственно, если это пересчитать в издержки, то можем сэкономить процентов 30 и увеличить наполняемость конкурсной массы. Но это прогнозные значения. В деле может оказаться сложнее, но базово — это те задачи, которые мы перед собой ставим.
— Сколько сейчас накоплено активов?
— В настоящее время у нас около 60 тыс. наименований активов выставлено на продажу на сумму около 280 млрд рублей. При этом совокупная балансовая стоимость всех активов, находящихся под управлением агентства, составляет почти 4 трлн рублей — огромная масса и по номенклатуре, и по стоимости. Сейчас в рамках действующего законодательства на открытых процедурах мы выставляем на продажу все активы, публикуем всю информацию о них в интернете, печатных изданиях и т.д. Это большой объем информации, сложно воспринимаемый рынком. Сегодня нам нужен вариант более активной продажи, поэтому мы провели конкурс, выбрали одного из крупнейших операторов на рынке реализации активов — это Российский аукционный дом — компания, которая аккредитована при Росимуществе, Минобороны России, на муниципальных торгах. И мы совместно с представителями аукционного дома постараемся выстроить новую процедуру продаж. То есть наша задача — быстро войти в банк, агрегировать активы, разобраться, какой актив мы можем быстро продать, а какой — нет. Активы, связанные со сделками, имеющими противоправные признаки или другие сложные истории, предлагаться к продаже не будут. Коллеги из Российского аукционного дома будут делать промоушен продаваемых активов и станут единой витриной активов, находящихся в управлении агентства.
— Правильно ли я поняла, что вы в принципе хотите перейти на голландский аукцион?
— Да, планируем.
— И больше других вариантов аукционов не будет?
— Мы исходим из того, что российское законодательство оставляет все-таки окончательный выбор модели торгов на рассмотрение комитета кредиторов. Вообще такая практика в мире достаточно редка. В основном во многих развитых системах все решает ликвидатор непосредственно сам, а у кредиторов есть возможность оспаривать решение ликвидаторов в судах.
Если у кредиторов того или иного банка возникнет желание продавать по-другому, мы препятствовать этому не будем. Но хотим прописать в законодательстве базовую модель и предлагать ее. Считаем, что, в общем, это имущество кредиторов, наша функция — чисто административная. Мы будем мотивированно подводить кредиторов к тому, что лучше, если все будет продаваться по такой системе торгов и через одну площадку. Потому что одна независимая площадка гарантированно дает возможность увидеть все активы, что гораздо удобнее для потенциальных покупателей. В этом состоит наша идея. Но опять же, повторюсь специально, если у кредиторов будет какое-то другое видение, мы будем учитывать это.
— Вы будете пользоваться именно площадкой Российского аукционного дома? Или будет создаваться какая-то отдельная совместная площадка?
— Мы будем пользоваться их площадкой, их сервисом. Потому что считаем, что нам ни к чему тратить дополнительные ресурсы на создание чего-то своего. И логика взаимоотношений с Российским аукционным домом состоит в том, что чем дороже они продадут имущество, тем большую комиссию они получат. У них должна быть мотивация на то, чтобы делать это эффективно.
— А когда первые торги имуществом банков, которые вы ликвидируете, появятся в Российском аукционном доме?
— Мы сейчас начинаем с того, что предлагаем на продажу Российскому аукционному дому имущество, которое непосредственно находится на балансе АСВ, то есть имущество, которое мы получили в рамках процедур санации. В данном случае мы продемонстрируем рынку, что этот механизм рабочий и эффективный. На следующем этапе, как только опробуем эту процедуру на своем имуществе, сможем предложить это кредиторам банков. На мой взгляд, мы вполне можем к этому прийти в течение лета или осени этого года.
— То есть уже осенью могут пройти первые торги имуществом банков по новой схеме?
— Я на это рассчитываю. Базовые изменения в законодательство, которые мы готовим, — торги по голландской системе, по временной администрации — должны пройти еще окончательный круг согласования, поступить в Государственную думу, должны быть рассмотрены там и приняты. И от момента утверждения этого закона Государственной думой до момента начала уже непосредственно новых процедур, я думаю, пройдет минимум полгода. Но ничего не мешает нам сейчас начать обкатывать процедуру единой витрины продаж. Она, конечно, будет проводиться в существующих юридических рамках, но тем не менее будет более публичной, более сконцентрированной для контроля и, мы считаем, более эффективной по результату.
— Другая обсуждаемая тема — законопроект, который должен защитить вкладчиков, забравших деньги до краха банка. Говорилось, что ведутся консультации с АСВ. На каком этапе сейчас находится разработка данного законопроекта?
— Мы обсуждали эту инициативу с Ассоциацией банков России, профильный комитет Государственной думы работает над этим вопросом. Здесь сложная история, потому что любые механизмы, связанные с ликвидацией, должны защищать большинство кредиторов. Количество исков, связанных с оспариванием сомнительных сделок по физическим лицам, невелико — около 1% от всей массы. И здесь возникает опасность скатиться либо в сторону популизма, либо в сторону излишней жесткости.
Сейчас по факту что получается? Мы оспариваем те сомнительные сделки, которые, на наш взгляд, обладают признаками предпочтительности, то есть когда какая-то узкая группа кредиторов забрала свои деньги в ущерб всем кредиторам в целом. Это сложные вопросы, трудно доказываемые. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы законодатель более четко прописал критерии того, что должны оспаривать, иначе мы подпадаем под огонь критики. Возможно, стоит изменить уровень оспариваемости по сумме. Сейчас в законе сказано, что если это больше 1 млн рублей, то требует пристального анализа и при наличии оснований подлежит оспариванию. Давайте поднимем сумму, условно говоря, до 10 млн рублей и тем самым большинство ситуаций выведем из-под оспаривания.
— Вы сейчас 10 млн рублей гипотетически назвали?
— Гипотетически, хотя это вполне может быть предложением. Его сложно обосновать математически, какую-то формулу под это подвести. Просто здесь законодатель может исходя из нашей статистики, а мы всю статистику предоставили, определиться, какие рамки жесткости он хочет получить. АСВ не является заинтересованной стороной в том, чтобы максимально распространять процедуры оспаривания. Мы считаем, это механизм узкого направленного действия, и чем четче и понятнее будет написано в законодательстве, тем будет легче и нам, и судам. В конечном итоге и людям будет легче понимать, какие действия попадают в зону риска, а какие — нет.
— Не могу не задать вопрос про Фонд консолидации банковского сектора (ФКБС). С его появлением возникает вопрос: чем будет заниматься АСВ в области санации? Поскольку прошло определенное время, хочется подвести некую черту и разобраться, как вы делите с ним полномочия.
— ФКБС был создан как новый механизм санации, как альтернатива тому механизму, который использовался раньше. На то были соответствующие предпосылки. Сегодня перед ФКБС стоит новая задача — помимо развития банков, которые туда попали, поработать с их активами, которые иногда являются обременительными в силу их плохого качества либо непрофильными. Можно сказать, что и наша работа в этом направлении ничем не отличается. Другое дело, что механизмы разные. АСВ действует по законодательству о банкротстве, когда возникают уголовные истории — в рамках уголовного законодательства. У ФКБС гораздо больше рыночных возможностей. В ряде случаев, когда имеем дело с такими сложными активами, как, например, инвестиционный контракт на строительство, мы как ликвидатор должны это дело оценить и постараться продать. Но покупать инвестиционный контракт без дополнительного финансирования — это безумная затея. Мы же не можем предложить дофинансирование. А у создаваемого Фонда плохих и непрофильных активов и ФКБС такая возможность есть. Они могут использовать средства банка и продать актив на рынке дороже, когда сложится соответствующая рыночная ситуация. Поэтому это непересекающиеся задачи, они взаимодополняемые.
Василий Поздышев (зампред ЦБ — прим. ТАСС) заявил, что Фонд плохих и непрофильных активов будет работать с АСВ. Это возможно в двух встречных направлениях. В АСВ есть понятные сложившиеся компетенции, скажем, по уголовным разбирательствам, по преследованию недобросовестных собственников и менеджеров. Мы можем предоставить коллегам такой сервис, потому что те активы, которые однозначно уже носят характер фрода, мошенничества и так далее, могли бы забирать и уже жестко с ними работать. А часть активов, которые, как мы считаем, на сегодня рынком недооценены, и те, которые можно было бы дофинансировать и реализовать, с радостью отдали бы в Фонд плохих и непрофильных активов.
— Это очень хорошо сочетается с тем, что говорил глава "Открытия" Михаил Задорнов. Он сказал: "Не считайте это Банком плохих активов. Скорее это Банк непрофильных активов. То есть это не то, что никому не нужно, а именно — раз не нужно, надо доработать".
— Если мы найдем юридически возможную форму такого сотрудничества, было бы здорово. Но это не так легко, потому что, подчеркну, ликвидационные процедуры жестко вписаны в рамки законодательства о банкротстве. А банковский бизнес — это банковский бизнес.
— Получается, по всей этой системе "Банк плохих долгов — Фонд консолидации банковского сектора — АСВ" вы берете на себя роль жесткого ликвидатора. Правильно я понимаю?
— Так законодательство устроено, что мы должны ликвидировать быстро и жестко. Опять же, хочу еще раз обратить внимание на то, что, если у нас появится юридически корректная возможность, часть активов можно будет дофинансировать, ждать, когда по стоимости они вырастут, и продавать. В этом смысле, конечно, создание такого инструмента, как Фонд плохих и непрофильных активов (условно называю), — это хорошо. Как это все сейчас увязать — надо еще осмыслить, потому что простых решений нет. Наш японский коллега из корпорации по страхованию депозитов сказал так: "Слушайте, что бы вы ни сделали, продавали бы активы быстрее или продавали бы медленнее, в любом случае вас будут ругать", — и привел примеры из международной практики, когда кто-то пытался продать быстрее, его обвиняли в спешке.
И наоборот, того, кто продавал медленнее, обвиняли в задержке. Поэтому здесь всегда очень важно найти золотую середину.
Беседовала Лана Самарина