Лауреат премии "Большая книга" Дина Рубина рассказала в интервью ТАСС о том, с каким героем романа «Рябиновый клин» ей было труднее всего, а также о своем отношении к юбилеям и торжественным датам — 19 сентября писательнице исполняется 65 лет.
— Дина Ильинична, в этом году у вас юбилей. Как вообще вы относитесь к датам, времени — оно работает против вас или на вас?
— Мне это напоминает лозунг советских времен: "Кто не с нами, тот против нас!" Со временем бороться не нужно, оно нас все равно победит, причем в самых разных смыслах. Этой теме посвящены горы литературных и философских произведений. Человек здравомыслящий всегда возьмет время в свои союзники. Я так и поступаю: стараюсь не бороться с ним, а мягко следовать его течению. Что касается дат любых — я абсолютно к ним равнодушна. Если это не сроки обязательств — например, последняя черта: отсылка рукописи в издательство. Тогда от меня валит пар и грозное слово "дата" горит у меня во лбу.
— Но все-таки планируется какой-то праздник?
— Конечно, нет. Как правило, я удираю на это время, ибо работать нормально все равно не дадут: телефон звонит, почта и все прочие связи с миром перегружены, дети вдруг начинают говорить какие-то не свойственные им приторные речевки… Короче, я предпочитаю с лэптопом в рюкзаке куда-нибудь смыться — поработать.
— Вы говорили, что вы страшный интроверт, при этом у вас очень плотный график сейчас — встречи с журналистами, читателями. Как вы приходите в себя после этого?
— Ну, сейчас у меня "буря и натиск" в рабочем порядке. К тому же я должна поддержать усилия издательства, которое ко мне прекрасно относится и вот уже много лет в лице многочисленных редакторов, корректоров и менеджеров кротко терпит мои авторские закидоны. А с тем, чтобы "отмокнуть" от напряга — тут все просто: я ведь живу "в удаленном режиме" и от читателей, и от издателей, и от прессы — в таком месте, где очень хорошо приходить в себя после натиска средств массовой информации. В Иерусалимских горах. А до того вообще жила в Иудейской пустыне, где, как вы помните, Иисус просидел 40 дней, пока искушал его дьявол.
Недавно я переехала в более прохладное, более сосновое место, я бы вообще сказала — более отдохновенное. Знаете, ветерок, хорошая погода, тишина… И только вопли зеленых попугаев, которые в перелетные месяцы садятся на мой балкон.
— Я знаю, что у вас коллекция кукол. Может быть, были какие-то особенные куклы, подаренные в последнее время?
— Я действительно собирала куклы и с жадным интересом относилась к ним в то время, когда писала роман "Синдром Петрушки", где кукольная тема — одна из важнейших. Тогда, помню, я кукол и покупала, и дарили мне их, и как-то таинственно они "приходили" прямо мне в руки. Но если не отдаляться от темы написанного романа, если не погрузиться в новый мир новых вещей и тем, то очень просто застрять, застопориться и в жизни, и в своем писательском деле. Но я, это верно, до сих пор получаю в подарок разных кукол — и от профессиональных мастеров, и от народных умельцев.
Я очень "вещный" человек, и считаю, что через вещь, особенно через вещь, сделанную вживую руками творческого человека, из поколения в поколение переходит огромная сила
Как-то после выступления — не помню, в Зеленограде? — помню, на сцену поднялась женщина и подарила мне целую гроздь кукол-берегинь, этих, знаете, странных существ без лица. У них такие белые, матерчатые, невинные, как бы таинственные лица, на которых воображение может нарисовать все, что захочется. Это такие берегини дома, они у меня развешаны по всем углам. Ну и, конечно, я очень нежно и очень ласково к своим куклам отношусь, у каждой свое место в моем доме.
У меня вообще дом наполнен "барахлом" с пола до потолка. Это моя среда обитания, я это очень люблю, я очень "вещный" человек и считаю, что через вещь, особенно через вещь, сделанную вживую руками творческого человека, из поколения в поколение переходит огромная сила, энергия творчества и воображения.
— Еще немного о теме юбилея. Какому подарку вы бы обрадовались больше всего и что бы вы пожелали себе сами?
— Я бы с удовольствием смоталась куда-нибудь туда, где еще не была: может быть, на Мальту или в намечтанную мною Португалию, куда все-таки собираюсь с друзьями поехать в мае.
Для меня всегда самый большой подарок — это рвануть из привычного графика жизни. К сожалению, в ближайшие год-полтора еще буду связана работой над остальными книгами нового романа "Наполеонов обоз", так что буду законопачена у себя дома, можно сказать, среди перелетных попугаев.
— Как вы относитесь к экранизациям своих произведений?
— Это очень обширная и взрывоопасная тема. Понимаете, автор, когда он работает над романом, находится в совершенно иной, очень закрытой, очень личной среде обитания. В иной среде сотворения героя. Он зачинает героев, выращивает их, и они становятся для него совершенно живыми людьми. Значит, он полностью себе представляет и внешность героя, и рисунок его жестов, его слов и поступков. Он наизусть знает все, что этот герой говорит. Герой становится его близким родственником.
А экранизация всегда преподносит автору ошеломительный сюрприз: во-первых, абсолютно другое лицо героя, во-вторых, как, например, в случае "Синдрома Петрушки", другие, чем в романе, места действия. Это для автора большая травма, как бы ему ни хотелось увидеть свое творение на экране. Просто надо всегда быть готовым к тому, что твое детище полностью преобразится. Ибо его "киношными родителями" станет съемочная группа. И так далее. Скажем так: автор книги, по которой снимают кино, — не тот человек, которого нужно спрашивать: "Понравился ли вам фильм?" Но у меня в этой области тоже есть приятные примеры: фильмы "Любка" и "На Верхней Масловке". Знаю, что они нравятся многим зрителям.
— Изображения на обложках многих ваших книг — это работы вашего супруга. Вы ему рассказываете вслух о своих произведениях или даете рукопись? Как происходит это взаимодействие, как он улавливает ваши мысли и желания?
— Для меня это довольно смешной вопрос. Знаете, когда 33 года выслушиваешь друг друга — замыслы, сомнения, страхи, надежды… тут особо ничего не надо "улавливать". Мой муж, художник Борис Карафелов, на протяжении нашей жизни много раз бывал постоянным свидетелем того, как "растут сюжеты", он был невольным объектом, на котором обтачивались мысли и идеи; иногда — суфлером, иногда — критиком. В общем, много лет уже он наблюдает, как растут эти странные "сталактиты", растут и становятся текстом.
Художники — народ трудный, не часто пускают в мастерскую. Мой отец, человек резкий, когда в детстве я просила "пап, дай посмотреть — что там на картине", обычно говорил: "Дуракам полработы не показывают!"
В случае нового романа — несмотря на то, что работа над вторым и третьим томом продолжается, есть уже все три обложки. Причем я не представляла ясно, что бы хотела увидеть. И потому просто попросилась в мастерскую. Знаете, художники — народ трудный, не часто пускают в мастерскую. Мой отец, человек резкий, когда в детстве я просила "пап, дай посмотреть — что там на картине", обычно говорил: "Дуракам полработы не показывают!" Грубовато, но точно: кухня художника, как и кухня писателя, довольно закрытый процесс. Но я попросилась к Борису в мастерскую и долго сидела, рассматривала новые работы. Он их выставил вдоль стенки… Я сказала: "Вот эту, вон ту… И верни ту красную, которую унес". Таким образом и совершается выбор.
Затем мы посылаем в издательство фотографии этих работ, и там уже художник по оформлению книг, используя работы Бориса Карафелова, превращает картину в обложку.
— А когда вы работаете, вы пускаете мужа в свой рабочий кабинет?
— Ну, моя каморка вообще открыта всем ветрам. А вообще да, мой муж — лучший читатель, вернее, слушатель, потому что предпочитает слушать мои тексты в моем исполнении. И недаром я в последние годы (это мое увлечение, моя работа, мой кайф) начитываю сама свои книги.
Знаете, мне приходится много разъезжать. И довольно давно, путешествуя с выступлениями по Америке, я обнаружила, что люди там, находясь в дороге по нескольку часов, стараются использовать с пользой время: они в пути учат языки, слушают лекции, слушают книги… И поскольку Россия — тоже страна огромных пространств и длинных дорог, а очень часто и серьезных пробок, полагаю, что аудиокниги с каждым годом будут приобретать все большую популярность.
— Первая глава вашего нового романа озаглавлена "Ноу-халяу". Откуда взялось это выражение?
— Это словечко одного из главных героев по имени Изюм. Он деревенский житель, человек с очень непростой биографией, с необычным взглядом на современную жизнь и с очень необычной лексикой, над которой я долго работала. Такое сочетание интернет-языка, телевизионной казенщины и вспышек талантливого сознания. У Изюма много самых разных речевых оборотов, которые мне и самой нравятся. Долго над этим сидела, но сейчас довольна: человечек, мне кажется, получился забавный и трогательный.
— В случае работы над этой книгой какие материалы вы изучали?
— Там множество тем. Ведь "Рябиновый клин" — лишь первая книга трехтомного огромного романа, где действие будет происходить и в деревне под Боровском, и в провинциальном городке Вязники, вернее, даже в железнодорожном поселке Нововязники. Затем оно переместится и в Ленинград, и в Израиль, причем многое развернется в пикантных декорациях израильской тюрьмы… Ну не стану всего рассказывать, а то неинтересно будет читать. Там разные повороты сюжетов и, следовательно, разные картины местностей. Это тоже мое любимое: создать очередной мир, где хочется увидеть что-то еще, зайти за еще один поворот, увидеть еще одну улочку. Мне нравится возбуждать этот интерес, эту путеводную страсть читателя. Может быть, потому что я и сама — раба этой страсти.
— Вы говорили, что с какими-то героями вам легко взаимодействовать, с какими-то — трудно. В этой книге с каким героем труднее всего?
— С главным героем — Аристархом Бугровым, потомком адъютанта принца Евгения де Богарне, того самого, что сопровождал знаменитый "золотой обоз" Наполеона. Считается, что этот обоз пропал, исчез бесследно. Мой герой — сначала мальчик Сташек Бугров, затем взрослый человек со своими страстями и своей необычной биографией — очень замкнутый, очень трудный по характеру и до известной степени жесткий человек. Но! Это человек больших страстей и огромной любви к любимой девочке, девушке, женщине Надежде… Вот Аристарх Бугров в данный период для меня наиболее сложный и даже загадочный персонаж.
— Меня покорила Калерия Михайловна Чесменова. Тут я подумала, что, может быть, частично она — это вы. Позднее дается внешнее описание — любовь к странным шляпкам. А как известно, шляпки очень любит Людмила Петрушевская.
— Знаете, в деле опознания литературного персонажа пустая затея — сверять черты реальных людей с чертами героев. Неблагодарное дело — привязывать литературного героя к какому-то реально существующему человеку. Как известно, Флобер говорил: "Госпожа Бовари — это я". Я тоже весьма дикий человек в домашнем обиходе. Считайте, что все литературные персонажи этой книги вобрали в себя мое безумие, мои фанаберии и мою страсть к работе.
Вообще, я создавала в романе несколько образов писателей, абсолютно разных, начиная от писательницы, которая за кадром. Та, которой моя героиня пишет письма.
Автор выбирает самые разные формы раскрытия внутреннего мира героев. Это мысли, поступки и соображения; письма — очень благодарная форма, одна из самых распространенных форм раскрытия внутреннего мира персонажа. Письма, которые написаны близкому по духу человеку.
— Когда мы сможем прочесть второй и третий тома романа?
— Сейчас я очень активно работаю над вторым томом — "Белые лошади". Очень надеюсь, что он выйдет весной, а третий том — "Ангельский рожок" — следующей осенью.
Беседовала Наталия Крючкова