Заместитель председателя — член правления ВЭБ.РФ Андрей Клепач в интервью ТАСС и порталу "Будущее России. Национальные проекты" рассказал о перспективах российской экономики, какие риски он видит при исполнении национальных проектов, что может экспортировать Россия за рубеж и какие перемены ждут страну в будущем.
— Андрей Николаевич, эксперты едины в своем мнении, что без роста экономики сложно говорить о реализации национальных проектов. На ваш взгляд, сколько составит рост ВВП в 2019 году и достаточно ли его для того, чтобы дать импульс для нацпроектов?
— Наш прогноз — это рост в 2019 году на 1%, может быть, даже чуть ниже. Но это зависит от того, как Росстат уточнит картину по прошлому году. Потому что в экономике есть такой эффект, как сильная база: в прошлом году был скачок экономики на 2,3%, естественно, по сравнению с этим рост экономики в этом году будет медленнее. Особенно это касается инвестиций.
Но дело не только в статистике, но и в реальной жизни, экономике, поведении предприятий, домашних хозяйств. Здесь мы тоже прогнозируем определенное замедление, потому что ряд эффектов, которые поддерживали экономический рост в прошлом году, себя исчерпал. Так, в прошлом году толчок экономическому росту дали Чемпионат мира по футболу, завершение строительства Крымского моста и целый ряд инвестиционных программ по газовому и нефтяному комплексу. На самом деле, будет ли рост экономики в этом году 1,3% или 1%, даже 0,8% — это все не носит принципиального характера. Более принципиальным является слабый рост розничной торговли и падение реальных доходов населения в I квартале. Понятно, что эти цифры тоже будут уточняться, но само по себе это является тревожным сигналом, который связан как с динамикой зарплат в бюджетном секторе, так и с низким ростом доходов в малом бизнесе. Поэтому это определенная проблема — вызов для каждой семьи и для экономики в целом.
Однако, несмотря на негативные результаты I квартала, даже более жесткие, чем мы ожидали, я думаю, что в этом году мы все-таки должны выйти в положительную плоскость по росту доходов, т.е. спад должен прекратиться
Возможности для этого есть.
— А какая картина по инвестициям и помогут ли тут нацпроекты?
— Инвестиции действительно замедлились, но тут очень важно, в каких направлениях и куда они пойдут дальше. В этом плане нацпроекты как раз сыграют свою роль. Только не стоит рассчитывать, что это произойдет быстро. Потому что бюджетные средства только начали выделяться, начнут они работать только во второй половине или к концу года. Поэтому основной эффект от этих инвестиций будет уже к 2020–2021 году. Они должны потянуть за собой инвестиции от частного бизнеса. Отвечая на ваш вопрос, хочу отметить, что нацпроекты — важное, но не единственное направление для инвестиций. Они действительно играют в программе действий правительства ключевую роль, но есть и много других мероприятий. Есть правительственный план по стимулированию инвестиций, чтобы выйти на норму отопления 25%, он включает в себя много нормативно-правовых актов. Они готовятся с тем, чтобы придать больше гарантии и стабильности для частных инвестиций. В рамках так называемых СПИК 2.0, изменения в закон о поддержке инвестиций, есть одобренная правительством программа модернизации тепловой энергетики, а это 1,5 трлн рублей дополнительных частных инвестиций, т.е. государство здесь создает условия, чтобы эти средства пришли в энергетику. Есть много разных аспектов, разных мероприятий, поэтому нельзя видеть только нацпроекты. Только на нацпроектах, как говорится, жизнь не завершается.
— По-моему, лет десять назад вы сказали одну фразу, которую я сейчас постараюсь воспроизвести почти дословно. Вы сказали, что "если Россия не пересмотрит свое поведение и стратегию в сфере сохранения человеческого капитала, то мы тогда превратимся в страну — сырьевой придаток Запада, который поставляет на Запад сырье, "мозги" и женщин".
— Я тогда сказал "красивых женщин".
— И "красивых женщин", да. На ваш взгляд, за эти десять лет что-то изменилось? Удалось ли нам поменять парадигму?
— Ну, вы же не уехали, хотя явно могли, значит удалось.
А если серьезно, то, на мой взгляд, важным решением были майские указы президента 2012 года, когда был принят пакет решений по повышению заработной платы учителям, врачам, ученым, и они по большинству параметров выполнены, и это серьезный стимул для людей
Кроме того, ряд вузов попал в верхние рейтинги, был сделан упор на снижение младенческой смертности, активно строились современные перинатальные центры и многое другое. В то же время в полной мере реализовать все показатели госпрограмм по развитию науки, образования и здравоохранения не удалось. Более того, если говорить об относительных параметрах финансирования, расходы на здравоохранение и на образование в процентах к ВВП, снизились, а на науку они не выросли. Поэтому были достижения, реальные результаты, инвестиции в человеческий капитал, но в меньшей степени, чем рассчитывали. Мы не должны забывать, что нацпроекты где-то встроены, а где-то заменяют государственные программы, которые, к сожалению, не до конца реализовались.
— Какие риски вы видите сейчас для нацпроектов?
— В первую очередь дисбалансы в регионах. При реализации нацпроектов у них есть свои собственные возможности и средства, но базовая основа, некоторые социальные стандарты должны быть едиными для всей страны. В принципе, решение этой проблемы мы не нашли. Мы сейчас сохранили ту же модель привязки средней заработной платы по регионам, которая была с 2012 года. На мой взгляд, она требует корректировки. Сейчас нацпроекты масштабнее, чем программы, которые были тогда. Если мы возьмем науку, то в ней появился блок, связанный с развитием экспериментальной научной базы и с модернизацией в академических центрах. Есть нацпроект по цифровой экономике, где достаточно большой блок посвящен развитию технологий, и они накладываются на промышленные технологии, на образование, здравоохранение, жилье и городскую среду. В этом плане нацпроекты более амбициозные и более комплексные, чем те, что создавались ранее.
— Кстати, про цифровую экономику. Вы говорили про возможности развития отечественного программного оборудования с точки зрения возможностей для развития российской промышленности. На ваш взгляд, в какие сроки это реально?
— Я бы так сказал. У нас, с одной стороны, действительно очень хорошие программисты, но около 90% программного обеспечения, которое мы используем, — импортное. Отсюда задача развития своих собственных национальных технологических платформ. Это одна из приоритетных задач. Определенные шаги в этом направлении делались раньше. Например, проект "LOGOS" — это отечественная программа для моделирования, ведения расчетов, связанных с переносом тепла, прочностью, аэродинамикой. Но пока она уступает по ряду характеристик зарубежным программам, которыми пользуются и наши конструкторы. Тем не менее это шаг вперед. Сейчас эта программа выходит на следующий этап в своем развитии. Принимаются, причем в рамках нацпроектов, дополнительные решения для развития электронной компонентной базы и так далее. При этом чувствуется острая необходимость в развитии именно в этой сфере, потому что вопрос технологического соперничества, по сути дела, технологической войны перешел в острую фазу, так "избиение" Huawei показало, до какой остроты дошла такого рода война. Поэтому нам нужно сейчас найти новые решения на эти вызовы. Потому что без этого нельзя развиваться в других сферах. Так что достижения есть, но нужен очень серьезный рывок. На ПМЭФ-2019 был дружеский хоккейный матч, в частности, в качестве призов командам подарили отечественные клюшки из композитных материалов.
— А вы играли, кстати?
— Да, я играл.
— И как клюшка?
— Клюшки нам подарили после, но я теперь дальше буду играть именно ею. Напомню, санкции должны были ударить по проекту дальнемагистрального нового самолета МС-21 из-за отказа американских производителей поставлять компоненты для лайнера. Но фактически те заделы, которые делались учеными Росатома, МГУ, компании "Матек", они позволили сейчас ответить на этот вызов. Идет уже производство отечественных композитных материалов, которые уже используются и будут использоваться в этом самолете. Как я понимаю, у коллег из Росатома есть заделы, которые позволят и экспортировать эту продукцию. Я бы так сказал, у нас есть возможность ответить, просто это требует очень серьезной концентрации усилий, и действительно дополнительного финансирования, и очень хорошей координации. Нам надо развивать производство отечественного оборудования и программных средств, потому что очень важны именно конечные программные платформы и продукты. То есть "мозги" должны быть российскими.
— Один из нацпроектов нацелен на развитие российского экспорта. ВЭБ.РФ и его дочерняя структура Российский экспортный центр этим направлением занимаются. На ваш взгляд, какие экспортные направления открыты для российских производителей? В чем мы могли бы быть сильными? И интересен ваш прогноз, что изменится через 20 лет, что Россия могла бы экспортировать?
— ВЭБ.РФ и Российский экспортный центр — действительно одни из ключевых агентов поддержки развития экспорта. Если говорить о нишах и сегментах, которые надо развивать, то у нас остается серьезное пространство для развития в традиционных сферах, например, есть потенциал наращивания экспорта газа. И не только газа, поставляемого по трубам, но и сжиженного газа. Кроме того, у нас очень серьезный потенциал, который мы традиционно недоиспользуем, в лесной отрасли, производстве бумажной продукции, в деревообработке. Здесь соотношение наших ресурсов и той мизерной доли на мировом рынке, которую мы занимаем, просто колоссально. Это выгодный бизнес, и возможности здесь есть. Если в газовой и в нефтяной отрасли у нас есть крупные игроки мирового уровня, то в лесном комплексе у нас есть компании, но никто из них мировым лидером пока не стал. Хотя по лесным богатствам Россия имеет для этого все предпосылки. У ВЭБ.РФ тоже есть активы в лесном комплексе. И подчеркну, здесь речь идет не про поставки необработанной древесины, речь идет о глубокой переработке. Опять же, опираясь на целлюлозу, можно делать и волокна, и ткани, которые обладают уникальными свойствами для промышленности и других целей. Это, конечно, химия высоких переделов, и если в добыче нефти и углеводородов у нас где-то 11% мирового рынка, то в химии чуть больше 1%. У нас есть возможность многократного наращивания экспорта химии высоких переделов. Также мощный экспортный потенциал есть и остается в металлургии.
У нас хорошие позиции связаны не только с военной промышленностью, но в приборостроении, мы, например, поставляем камеры слежения и в Британию, и в Египет
Но пока в этой сфере нет крупных объемов, которые были бы сопоставимы с тем, что было в советское время, когда мы были очень серьезным игроком на мировом станкостроительном и приборостроительном рынках. Тем не менее окно возможностей есть и здесь. Ну а если помечтать, то когда принималась еще в 2008 году так называемая концепция долгосрочного социально-экономического развития, в ней формировался образ России, такая модель устройства общества и экономики, которая была бы притягательна не только для своих граждан, но и могла "идти на экспорт". Советский Союз, так или иначе, пытался экспортировать свою модель. Китай сейчас делает то же самое: они показывают, что можно найти некоторое соединение госплана и рынка, государства и частного сектора. И если соединить свободу, индивидуальное предпринимательство с самовыражением, с ответственностью, справедливостью... то вот эту модель как раз и можно было бы экспортировать.
— Эту задачу Советский Союз не решил, и, если я правильно поняла, вы говорите о Стратегии-2020, которую вы писали в 2008 году. Уверены, что в следующем году удастся все настроить, и так хорошо, что можно будет делиться опытом с зарубежными коллегами по госуправлению?
— К 2020 году — наверное, нет. А вот к 2024–2030 годам или, может, к 2040 году, уверен, что общество изменится. Но эти изменения будут не только из-за технологий, не только из-за искусственного интеллекта или продолжительности жизни благодаря новым методам медицины. Это должны быть все-таки изменения именно в обществе, которое должно быть более духовное, более справедливое. И этот новый мир надо соединить с технологиями, которые могут созидать, делать его более безопасным, экологически ориентированным. Нужно дать возможность человеку стать более человечным, более духовным, и сохранить в то же время баланс между природой, экологией, развитием технологий и развитием городской среды. Надеюсь, что к этому мы будем последовательно идти и чего-то достигнем к 2024 году. В этом смысле Россия и ее будущее — это и есть наш главный национальный проект.
Беседовала Лана Самарина