Борис Волынов: перед полетом Гагарина все было совершенно секретно, даже эмоции

Космонавт Борис Волынов поделился с ТАСС своими воспоминаниями об отборе претендентов на первый полет в космос и своем знакомстве с Юрием Гагариным:

– Когда рассказывают, что мы писали заявление о своем желании стать космонавтами, то это – фантастика. Вначале был просто отбор. Никто не понимал зачем, что и как. Что будет отряд, что это будут космонавты.

1959 год. В часть приезжают два человека – один из них в погонах военно-медицинской службы. Вызывают меня. Прежде всего, берут подписку о неразглашении беседы. Спрашивают, люблю ли я летать. А я – летчик-истребитель, летал на Миг-15 и Миг-17 всех модификаций. В ту пору я служил в Ярославле, куда пришел после окончания училища, был старшим лейтенантом. Ответил, что люблю. И вдруг – меня спрашивают: "Не хотели бы вы полетать на скоростях, превышающих скорость истребителей (хотя быстрее в ту пору, по-моему, никто не летал). И на больших высотах?" Интересно было, но о чем конкретно идет речь – никто не говорит. Все совсекретно. Говорят: "Можете пообщаться с семьей, с друзьями, посоветоваться". Я отвечаю: "Я только что дал подписку о неразглашении". Все поулыбались. Сказали, что нужно будет пройти медицинскую комиссию. На вопрос, когда комиссия, ответили: "Вас вызовут".

Через какое-то время меня действительно вызывают в Москву в Центральный военный научно-исследовательский испытательный авиационный госпиталь (ЦВНИИАГ), где мы проходили медкомиссию одновременно с Володей Комаровым (он погиб в 1967 году, на первом космическом корабле "Союз", на котором, кстати, дублером был Юрий Гагарин). Приехали мы почти одновременно, разница была всего в несколько дней, и проходили комиссию 40 дней.

– Насколько жесткие были требования?

– Очень жесткие. Жестче, чем сейчас.

Из испытаний запомнилась центрифуга. Все тело было обклеено датчиками – грудь, торс, голова. Вам дают в руку тангенту – кнопку, которую нужно сжимать. Если потерял сознание или просто разжал руку – поступает команда на выключение и остановку центрифуги.

Первая перегрузка – 6 g (измеряется в единицах ускорения свободного падения). Это хорошая авиационная перегрузка. Вы держите тангенту столько, сколько сможете. Затем центрифуга останавливается и вам дают пять минут на то, чтобы прийти в норму. Проверяют давление, пульс. Через пять минут опять дают тангенту в руку и опять раскручивают, но перегрузка – уже 7 g. И опять до тех пор, пока вы выдерживаете. Отпустил тангенту, центрифуга останавливается – пять минут на отдых. Восстановились – тангенту в руки, и снова идет набор оборотов и перегрузка 8 g. Так проверяют физиологию.

Проходной балл – перегрузка 6, 7 и 8 g, в сумме – не менее 2 минут. Это достаточно много. У меня было записано: 3 минуты.

Мне сразу предложили перейти на 9 g. В истребительной авиации при полете на МиГ-17 это практически крайняя перегрузка. Более высокие показатели недопустимы: может произойти деформация самолета. Я ответил, что когда приду туда, куда предназначено, когда буду на этой работе, тогда и будем 9 g пробовать.

Также были испытания в барокамере. Весь летный состав проходит подъем до 5 тыс. метров без кислородных масок. На следующий день у нас был подъем на 6 тыс. метров. Через некоторое время проходили ту же барокамеру с одной кислородной маской: подъем на высоту 14 тыс. метров без высотных костюмов, без скафандров. Дальше нам предложили подъем на 15 тыс. метров. Очень многие из летного состава после этого были списаны, т. к. на высоте возникают различные неприятности, связанные с выделением азота из суставов и болевыми эффектами. Кто-то на моих глазах терял сознание.

Все возвращались в воинские части, но некоторые – с диагнозами. Выявляют на центрифуге какие-то дефекты, пишут диагноз, а в воинской части смотрят, что там написано, и отстраняют от полетов. Так человек терял профессию сразу. Из-за этого потом некоторые побаивались идти в ЦНИИАГ.

– Когда и при каких обстоятельствах вы впервые встретили Гагарина?

– Встретились мы в небольшом двухэтажном доме, который занимала воинская часть №26266. Это и был первый центр подготовки.

Это было быстрое знакомство.

Скоро нас отправили в командировку на закрытый аэродром в Энгельсе, чтобы мы научились прыгать с парашютом.

Нужно было быстро за месяц выполнить 35 прыжков, иногда – по два в день (погода не всегда была летная). Причем прыгать нужно было с разных высот и с разными задержками раскрытия парашютов. Зачетная задержка у нас составляла 50 секунд. Вы выходите где-то на высоте 4300 метров, а раскрытие парашюта у вас где-то на высоте 750-800 метров. Остальное расстояние – свободный полет, во время которого вы выполняете различные виражи, повороты. Необходимо было научиться управлять своим телом во время падения, чтобы совершать маневры. К примеру, в прыжке во время больших задержек вы можете сжать в кулаке воздух: на земле он не ощущается, а тут на него можно было опереться.

Где-то на 17-18-й прыжок я стал нормально прыгать, выбился в отличники и стал постепенно превращаться в инструктора парашютно-десантной службы.

Мы учились сами укладывать парашюты. Буквально через неделю у всех болели руки: от постоянной укладки парашюта ПД-47 на пальцах лопалась кожа.

Но самое главное, что и Юрий Гагарин, и Герман Титов, и Валерий Быковский, и Павел Попович, и Андриан Николаев – все были в одной группе. Когда человек рискует собой, характер его очень быстро раскрывается. Мы, по крайней мере, узнавали друг друга и таким образом. И наши взаимоотношения стали доверительными.

Относительно Гагарина могу сказать, что это был очень общительный человек. Очень правильно, что выбор пал на него, хоть можно было выбрать многих.

Перед отъездом на космодром и Юрий Гагарин, и его дублер Герман Титов понимали, что идут на большой риск. Это все знали, и Сергей Павлович Королев, и члены госкомиссии. А у Юры Гагарина 7 марта 1961 года родилась дочь. И он, уезжая на космодром, попрощался с дочкой и ушел на эту рискованную работу.

– Какие у вас самые яркие воспоминания о 12 апреля 1961 года?

– В то время, когда Гагарин совершал свой полет, в Советском Союзе еще не было единой системы связи. Радиостанция мощная была, но не было возможности напрямую связаться с Центром управления полетами. Поэтому было принято решение просчитать траекторию полета над территорией нашей Родины и посмотреть, из какого радиопункта можно будет связаться с "Востоком". В некоторых пунктах находились наши космонавты. Я был в Хабаровске, там мощная станция. Из космонавтов я был один, остальные – представители радиосредств и еще один представитель центра подготовки космонавтов.

Когда Гагарин пролетал над нами, мы все слышали, что он говорил. Работали на прием: если бы ему нужна была помощь, он мог бы обратиться, и мы бы ее оказали. Гагарин прошел, никаких сообщений о происшествиях или просьб от него не было.

Все было записано на магнитофон.

После этого мы начали расшифровывать запись, для того чтобы передать по телефону в Москву слова Гагарина. Один фрагмент никак не могли понять, все остальное понятно, а это – никак. Расшифровывали-расшифровывали, думали, гадали, по несколько раз воспроизводили. Потом мы догадались, что это были слова: "Вхожу в тень Земли". Тогда для нас это было странно.

– Какие у вас были эмоции?

– До того, как о полете сообщил ТАСС, все было совсекретно. И чувства совершенно секретные были.

– Вы могли порадоваться?

– Только в той комнате, в радиоцентре. Выходишь – уже извиняйте.

Но когда новость о первом человеке в космосе объявили на весь мир, настроение людей в городе рядом с радиоцентром можно было сравнить только с Днем Победы. Все веселились, обнимали друг друга. Радовались событию, и каждый радовался, что тоже стал его частью.

Первый запуск в космос – это так здорово. До этого никто не летал, и тут первый человек полетел. И кто? Наш соотечественник, с нашей земли, на аппарате, который создан нашими людьми. Гордость. Праздник. А нам было приказано срочно направляться в Москву, минуя этот праздник. Приехали, а тут – тоже праздник, все кричат.

А мы совсекретные были. В моем удостоверении офицера было написано: офицер войсковой части такой-то. То ли летчик, то ли моряк, то ли пехота.

– Почему вам пришлось ждать своего полета так долго?

– Так решило руководство. Прежде чем утверждали вашу кандидатуру, она проходила ряд инстанций, в том числе и ЦК. Меня хорошо задвигали. Я участвовал в подготовке и был вторым дублером Андриана Николаева, был дублером у Паши Поповича. Готовились все дружно, не знали, кто именно из нас полетит.

– Что бы вы ответили, если бы вам сейчас предложили слетать на МКС?

– Я бы согласился, но не знаю, согласилась ли бы медицина. Мне сейчас 81 год.

Я пришел вместе с Юрием Гагариным в 1960-м году, а ушел из отряда космонавтов в 1990-м году, будучи его командиром. Я отработал в нем ровно 30 лет.

Для этого необходимо, во-первых, соответствовать по состоянию здоровья, чтобы тебя допускали к полетам, а во-вторых, нужно отдавать себе отчет в том, что это рискованная работа.

Беседовал Дмитрий Струговец