Как и все в этом мире, театр — развивается и эволюционирует. Сегодня в массовом сознании существует образ "правильного" театра, где есть сцена, актеры, зрители, в основе постановки — пьеса, и все это ставит обязательно режиссер. Это именно то, чего чаще всего ждут зрители, покупая билет на спектакль.
Однако новая эпоха требует новых форм. Стремительно развивающаяся социальная жизнь, новые технологии подталкивают к переосмыслению устоявшихся театральных форматов. Театральный критик, член экспертного совета фестиваля "Золотая маска" 2019 года Алексей Киселев утверждает, что новых форм, которые появились в XX–XXI веках, очень мало, как и мало людей, которые готовы их создавать и воспринимать. "Это будет означать некую социальную эволюцию, когда люди поймут, что разное — это не плохо, это нормально, даже прекрасно. Пока что таких людей очень мало", — рассказал он, добавив, что огромный путь — от подвалов до больших сцен — эти формы проделали всего за одно десятилетие
Необычный первоисточник
Сегодня в театре традиционного первоисточника вроде пьесы может вообще не быть, или это может быть не текст. Например, первоисточником может быть математическая формула, как в казанском спектакле "Индивиды и атомарные предложения" Всеволода Лисовского. У каждого зрителя наушники и передатчик, с помощью которого можно переключаться между аудиоканалами — трактатом Бертрана Рассела или прямым включением со сцены, на которой пятеро артистов непрерывно озвучивают собственный поток сознания. В Москве спектакль можно посмотреть в рамках театральной лаборатории "Форма лаб".
А основа спектакля "Диджей Павел" Петербургского "театра post", претендующего на премию "Золотая маска" в номинации "Эксперимент" в этом году, — плейлист. Список песен вместо пьесы предложил театру драматург Павел Пряжко. "Он пишет время от времени очень необычные вещи. Традиционалистские пьесы с сюжетом и его развитием он тоже пишет, а иногда, например, может написать только одно предложение и тоже назвать это пьесой. Например, "Солдат", — спектакль по ней шел всего пять минут. Или он берет папку с 535 фотографиями, называет это "Я свободен", отправляет режиссеру, а режиссер дальше сам придумывает, что с этим делать", — рассказал Киселев.
"Диджей Павел" — это набор советских песен из 70–80-х годов, танцпол, диск-жокей, пританцовывающие люди и цветомузыка. "Большинство экспертов премии "Золотая маска" пришли к мнению, что это выдающееся произведение искусства. И я в их числе", — сказал Киселев. А на вопрос "почему?" просто ответил: "Это воздействует сильно — эмоционально и эстетически. Принцип подбора песен можно считывать как историю. Есть особая работа артистов, которые будто бы стилизуют свои движения под танцы из фильмов 70-х. Плюс еще ты знаешь, что это посвящение Михаилу Угарову (основатель и экс-руководитель "Театра.doc", одного из флагманов современного театра — прим. ТАСС) и смотришь спектакль как эпитафию. Плюс это выглядит еще и неожиданно модно; так мог бы выглядеть клип группы MGMT или Metronomy".
Когда все решает зритель
Все большую популярность набирают интерактивные постановки, где зрители становятся главными авторами спектакля. В "Гоголь-центре" идет "Questioning / Кто ты?". В нем нет актеров, только зрители, которые сидят в ряд друг напротив друга и голос, который управляет действием. Участникам предлагается последовательно заполнить три анкеты, отвечая на вопросы о человеке напротив: кто он, о чем он думает, какие у него привычки, какие секреты. "Потом в какой-то момент вам предлагают поменяться анкетами, и здесь происходит катарсис", — поделился эксперт.
Настоящим флагманом в этом направлении считается немецко-швейцарская театральная компания Rimini Protokoll, у которой, кажется, нет ни одного спектакля, где бы были актеры. Один из таких — 100% City, который был представлен на Платоновском фестивале прошлым летом в Воронеже (где он назывался, соответственно, "100% Воронеж"). Для проекта отбираются обычные жители города, каждый из которых представляет один процент населения. На сцене они задают друг другу вопросы — "Кто из вас вырос без отца?", "Кто ходит на выборы?", "Кто из вас победил рак?" — и голосуют с помощью табличек, цветных карточек или перемещений по сцене.
Придумывается некая модель, в которую помещается человек, и суть спектакля находится в прямой зависимости от того, каков этот человек, что он чувствует, что он думает. Автор спектакля здесь нейтрализует собственное авторство, ограничиваясь реализацией модели. Какой город, такой спектакль получится. Даже автор не способен предугадать, что там будет, — здесь и стремление к документальной объективности, и красота идеи
Другой спектакль от этого же проекта, связанный с городом, "Remote X". В нем участвуют 50 зрителей, каждому из них раздаются наушники и запись. "Всех очень пугает, что спектакль начинается на кладбище, но там очень спокойно, комфортно, тем более что оттуда все сразу перемещаются дальше, чтобы оказаться в самом сердце города и подняться в облака", — рассказывает Киселев. Следуя указанием электронного голоса в наушниках, зрители перемещаются, иногда делая остановки, чтобы на что-то обратить внимание, сфотографироваться в уличном зеркале, помахать незнакомым людям или потанцевать. "Есть только компьютерный голос, который всячески иронизирует и делится какими-то житейскими мудростями, как будто он — ваша бабушка. Кто-то может сказать, что это хулиганство, это художественный экстремизм, и интересен только таким сомнительным субъектам, как я. Ничего подобного. "Remote Moscow" — идет уже пятый сезон, каждый день по два раза. Это один из самых популярных спектаклей города на данный момент", — объяснил критик.
Свобода действий
Киселев считает, что такие спектакли, где сама публика становится автором, породили целую эпоху зрителя. Не случайно спектакли с полным погружением, вовлечением посетителей в действие сейчас пользуются такой популярностью.
Что ты подумал про спектакль — то и правильно. Нет какого-то одного, единого смысла, который заложил режиссер. Смыслы должны родиться непосредственно во время спектакля у зрителей, и тут не может быть никаких "неправильных"
В иммерсивных спектаклях, как и в проектах Rimini Protokoll, тоже есть вовлеченность зрителя в процесс, тоже надо бродить, тоже приходится становиться частью спектакля. Но есть одно "но" — свобода. "Самые популярные иммерсивные спектакли мира устроены таким образом, что зритель, когда он попадает туда, обладает полной свободой перемещения. Добавьте к этому свободу действия и получится сериал "Мир Дикого Запада". Зрителю не сообщают, куда идти и что смотреть. На нескольких этажах здания в каждой комнате что-то происходит. Каким получится спектакль для каждого конкретного зрителя — как минимум с точки зрения последовательности и состава эпизодов, — зависит от того, как и по какому принципу он там будет перемещаться", — объяснил Киселев.
В Москве есть огромный проект "Вернувшиеся", в основе которого — пьеса норвежского драматурга Генрика Ибсена. В старинном особняке XIX века на нескольких этажах разворачивается таинственная история семьи Алвингов. Перед началом спектакля вас попросят надеть маску, а все личные вещи оставить на входе. В особняк запускают группами, после чего каждый зритель волен идти, куда ему захочется. Например, можно следовать за одним персонажем и увидеть его историю от начала и до конца. А можно бродить по одному этажу, подсматривая тайны постояльцев. Можно хоть сидеть на одном месте, и все равно вокруг что-то будет происходить.
Историческая память
Другое важное направление, которое выделяется на фоне всего прочего, — спектакли о советской эпохе. "Сегодня переосмысление советского опыта стало одной из глобальных тем в драматургии, в режиссуре и искусстве в целом. Появляется много маленьких фестивалей, маленьких лабораторий, посвященных проблеме памяти. Люди собираются вместе и разговаривают о том, кем были их дедушки, кто где жил, что такое голод послевоенный, как он изменил географию страны, как после войны вообще люди возвращались и так далее", — рассказал критик. Это видно даже по главной театральной премии страны — большинство номинантов "Золотой маски" — это спектакли, так или иначе описывающие советское время.
Например, "Родина" режиссера Андрея Стадникова. "Это подробный разбор внутрипартийной борьбы 20-х годов вокруг Сталина и Троцкого. Глобальный сюжет в том, как утопия многопартийной системы государства в считанные годы схлопнулась и выстроилась вертикаль тоталитарного режима", — рассказал Киселев. Самое важное в этом спектакле — это актерский состав. Всех, кроме Сталина (которых там два) и Троцкого, играют женщины-блондинки (в первом акте 48 девушек-волонтеров, непрофессиональных актрис, исполняют специально написанную для них сюрреалистическую пьесу — марш).
"Другая важная деталь — это пространство. Там выстроен такой зиккурат, пирамида посреди большущего черного зала, — это зрительные сектора, обращенные в четыре стороны, зрители сами себе выбирают места (прекрасный образ абсолютной демократии в строго заданных рамках) и смотрят какую-то небольшую часть спектакля. Они мало что увидят, мало что услышат, и это — главный художественный образ этого спектакля. Когда ты ничего не понимаешь, мало что видишь, мало слышишь, но чувствуешь какое-то серьезное напряжение, и глобально догадываешься, что происходит, — это очень похоже на нас с вами, когда мы пытаемся осмыслить, что произошло в ХХ веке с Россией", — добавил он.
Документальный театр
Близко этому по достоверности, но не по исполнению, направление документального театра, которое называется "вербатим". "Это такая техника экспериментального театра, когда артист с диктофоном или, например, камерой много времени проводит с каким-то человеком, которого потом он будет воплощать на сцене. Задача актера представить живого человека, как он есть, никак не редактировать его оговорки, например, полностью следовать привычкам прототипа, повторять его интонации. Главное, что в этой технологии присутствует и часто отсутствует во всех других, — это этика. Здесь превыше всего этический момент, когда каждый артист играет не какого-то абстрактного персонажа, а реального живого человека. И он берет на себя право от его лица говорить его же словами. Здесь недопустима даже малейшая фальшь", — объяснил Алексей.
Один из таких спектаклей "Мастерской Брусникина" можно увидеть в театре "Практика". "Вербатим. Это тоже я" — постановка, где несколько артистов ведут монологи (иногда поют песни) два акта подряд. "Сама эта театральная форма (с двумя актами и монологами) не выглядит какой-то особенно выдающейся. Тут просто во всю силу работает театральная механика вербатима", — добавил он.
Конечно, это далеко не все, что можно найти в мире современного театра. Так, существует единственный в стране стрит-арт-театр "Театр. На вынос", который проводит свои выступления исключительно на улице. В рамках фестиваля "Золотая маска" в этом году они привозят в Москву поэтический спектакль "Poe.Tri", где зрителями предлагается отправиться в путешествие по городу вместе с поэтом.
К слову, сам Киселев тоже занимается экспериментами: он выложил в сеть пьесу первого в мире кота-драматурга "=ё32ешг2шь". И по ней даже поставили спектакль. "Хотя посмотреть его невозможно, потому что туда не пускают людей. Туда можно только котам и компьютерам", — рассказал эксперт. Пьеса была завершена, если верить хозяину кота, в 2018 году: "В определенный момент автор прекратил работу над произведением. Просто перестал приближаться к компьютеру, находя иные занятия".
Подобные практики на пересечении социологии, журналистики, пранка, перформанса, современного искусства и чего угодно еще, конечно, не вписываются в рамки традиционного представления широкой публики о том, что такое театр. Но, как говорит Киселев, более подходящего названия этим мутировавшим формам пока не придумали: "Какой-нибудь очередной увлекательный спектакль может совершенно точно не быть на самом деле никаким спектаклем, но ни перфомансом, ни хэппенингом, ни инсталляцией, ни квестом он тоже может при этом не быть. Нет слова для всего этого явления в целом. Но, с другой стороны, в каждую эпоху появлялся такой тип театра, который в момент появления был точно таким же "не-театром”, как, скажем, "Победа над солнцем" футуристов, и самая знаменитая неправильная пьеса — это "Чайка" Чехова", — заключил он.
Кадрия Садыкова