"Сходи помой полы в "красной" зоне!" Я помыла. Одна смена волонтера в ковидной реанимации

"Мы их лечим, а ты их выхаживаешь"

Я пытаюсь мыть шваброй потолок. С трудом дотягиваюсь, тряпка слетает и падает на пол. В третий раз подряд. Благо пациентов в палате нет — задевать некого. Потом догадываюсь: надо не поднимать швабру над головой, а аккуратно скользить ею вверх по стене. Стены я тоже мою — это называется "генералить". На мне белый защитный костюм и огромные бахилы, а сверху — голубой халат, его надевают во время уборки. Кажется, я похожа на привидение, только какое-то неправильное.

"Я здесь научилась мыть полы, — смеется Анжелика. — Мне санитарка сразу сказала: "Так полы, Анжелочка, не моют!" Я говорю: "Танюш, я же врач, а не уборщица! Ты мне покажи как!"

Анжелика — дерматовенеролог, живет на две страны: в США у нее работа, в России — семья. Весной она прилетела в Москву и сразу пошла волонтерить в 52-ю больницу. Она здесь каждый день, неделями без выходных. Могла бы устроиться и за деньги, но сначала стала делать то, что нужнее, а теперь уже не готова бросить волонтерство. "Мне медики говорят: "Мы их лечим, а ты их выхаживаешь". Это для меня самая большая похвала". 

…Одна женщина пролежала в реанимации больше 160 дней. "Она могла не отпускать мою руку по четыре часа, мне ребята даже ставили стул, чтобы я сидела, — рассказывает Анжелика. — И ела со мной, и засыпала. Я баюкала ее, как ребенка, по спинке гладила…" Она выписалась, но позже скончалась дома. Волонтеры "рады, что она хотя бы со своей семьей побыла". Ей было 45 лет.

…Один молодой — 21 год — парень не мог пользоваться судном. (Пациенты реанимаций пользуются утками и суднами, а в постелях лежат голыми. Это то, к чему волонтеры должны быть готовы.) "Он говорит мне: "Простите, пожалуйста, я не могу!" А я ему: "Да ты думаешь, я смогла бы?" Не все это могут, и это нормально". Он уже шел на поправку, показатели были нормальные, и завотделением разрешил отвезти его в туалет.

…Жена одного пациента так плакала, что Анжелика "дала себе клятву сделать все, чтобы он вернулся к своей семье". Но в какой-то момент он сдался. Волонтеры часто говорят это слово. "Сдался" — это про настрой. Про нежелание бороться за жизнь и вообще про отсутствие желаний. "Я ему сказала: "Вы мне не помогаете. Я одна не могу бороться". И он ответил: "Мы будем бороться". И вот с этого момента все пошло так, как будто Всевышний нам помогал". Сейчас этот пациент уже в обычном отделении и даже может дойти до туалета — с опорой, но сам.  

…Однажды Анжелика пришла в девять утра, покормила больного, поговорила с ним, и через 30 минут его не стало. "Я зашла в ординаторскую, у меня потекли слезы", — говорит она. В реанимации спасают многих. Но и умирают здесь чаще, чем где-либо. 

Мы домываем полы. Делаем массаж пожилому мужчине — смазываем кожу кремом, разминаем мышцы. Он без сознания, но это все равно важно. Анжелика показывает на другого пациента: "Видишь, ко скольким аппаратам он подключен? Если выкарабкается, это будет чудо". 

"Чего вам не хватает? — Кислорода".

У Сергея в сумке триммер — один пациент попросил побрить его налысо. Еще пюре — для больного, у которого деформировались зубы, и он не может жевать. Еще морс и икона. Икону я, кстати, заметила на подоконнике, пока его мыла. Пациенты о них часто просят. "Разным людям помогают разные вещи, — говорит Сергей. — Человеку нужно за что-то зацепиться. Вера — один из таких вариантов".

Волонтеры не делают медицинскую работу. Их основные задачи — покормить, перестелить белье, промыть нос, сделать массаж и активизацию (когда пациенту сгибают руки и ноги, чтобы "разработать" мышцы). В этом особенно силен "блуждающий волонтер Юра". Сергей так его называет, потому что он не может встроиться ни в один график, приходит, когда удается. Юра — профессиональный реабилитолог с десятками дипломов. Когда он выходит из "красной" зоны, его одежду можно выжимать.

А еще волонтеры просто пытаются сделать жизнь пациентов более сносной. И не только тем, что держат за руки, — хотя эта поддержка дает очень много. В ковидных реанимациях иногда лежат месяцами. Волонтеры "созванивают" больных с родственниками. Моют головы, чистят зубы, стригут ногти — обычно все это в реанимации не предусмотрено. Читают вслух или просто приносят книги тем, кто может делать это сам, — сейчас в больнице уже набралась небольшая библиотека. Дают поесть что-то не из больничной еды, если врач разрешает. Иногда просят лимон или кислый морс, кто покрепче — чеснок с черным хлебом или салат из помидоров-огурцов.

На вопрос "Зачем вы здесь?" любой волонтер ответит, что хочет помочь. Если копнуть глубже, за этим будет стоять разное — от "хотел сам разобраться, что происходит, и не врут ли СМИ" до "пошел волонтерить весной, чтобы не сидеть дома, и втянулся". Сергей говорит, что мотивы тут неважны: "Даже если ты просто хочешь "прийти посмотреть", тебе все равно придется что-то делать и кому-то помогать".

Анна с детства мечтала работать на скорой помощи. Ее муж и многие друзья — врачи. Весной она пошла волонтерить на "ковидные" выезды — оформляла документы: "Я сотрудник бюджетной организации, умею работать с бумагами". Ее бригада утилизировала средства индивидуальной защиты в 52-й больнице. Как-то, приехав, женщина помогла знакомому волонтеру разгрузить еду, а заодно решила принести кофе другу, который уже много часов не выходил из "красной" зоны. И в итоге так и осталась там волонтерить.

Анна живет недалеко от 52-й, и для нее это в буквальном смысле родное место: она там родилась. Говорит, что на выездах было гораздо сложнее. "Когда я в первый раз пришла в реанимацию, Анжела спрашивает: "Ну как тебе тут?" Я говорю: "Круто, я так отдохнула!" Анжела мне: "Слушай, ты первый человек, который такое говорит!" — смеется Анна. — В больнице ты все время ходишь "по плоскости", а на вызовах поднимаешься, иногда без лифта… Я все время шучу, что ковид живет на пятом этаже".  

…Весной волонтеры выхаживали очень тяжелого дедушку. Он не мог говорить и даже писать — у него дрожали руки. Но очень хотел что-то сказать. Ребята догадались дать ему магнитную доску с буквами — такие бывают у детей. И он сложил из них предложение. "Потом он уже анекдоты рассказывал! — говорит Сергей. — Тогда это воспринималось как чудо…"

…Анне однажды поручили посадить бабушку. Это важно: пациенты не должны "залеживаться", если могут сидеть. Но пациентка садиться не хотела. Анна ее "забалтывала": говорили о том, что погода хорошая, хочется поехать на дачу. "И я ей: "Ну и как мы с тобой, бабуль, поедем, если ты не сядешь? Мне придется тебя лежа в машину затаскивать, и ноги твои будут торчать из форточки! Они замерзнут на ветру, ты еще больше заболеешь! Значит, надо надеть шерстяные носочки. Надо, наверное, чтобы они были красненькие. А еще нас с тобой гаишники остановят, спросят: "Что это у вас тут бабулькины пятки торчат?" В конце концов бабушка села.

…Одна женщина с Украины первое время постоянно плакала, разговаривая с родственниками. Но хорошо "откликалась" на волонтеров. А рядом с ней лежала пациентка, которая поначалу и не надеялась выкарабкаться. Когда ей стало получше, она рассказала, что соседка ее вдохновляла. "Я решила: она кушает — и я буду кушать! Она переворачивается — и я буду!" Женщины подружились и перевелись в обычное отделение в один день.

"Не советую будить. Она дерется"

"Я бы этот ковид разрезала бы на куски и сожгла бы!" — говорит пациентка Л. Волонтер Маргарита ее кормит. Прислушиваюсь — обсуждают жареную картошку. Я у соседней кровати кормлю пациентку Д. "Похлебаю жидкость", — говорит она, и я выбираю для нее бульон из перлового супа. Пахнет вкусно, но Д. этого не чувствует — запахи, как это бывает при ковиде, пропали. А вот респиратор все пропускает.

"Многие пожилые люди не привыкли принимать помощь, — рассказывает Маргарита. — Для них дикость, что о них кто-то заботится, потому что они сами всю жизнь впахивали и заботились о других". Д. явно смущается: "Как младенчика кормите". Ее нужно как-то развеселить. "Младенчик, — говорю я, — отобрал бы у меня ложку и требовал бы дать ему есть самостоятельно!" Д. улыбается. "Как только вас родители сюда отпускают", — говорит она. "Да я не спрашивала, если честно, — отвечаю и тут же оговариваюсь: — Но я отдельно живу, мне можно".

Д. очень слабая. А вот по Л. кажется, что у нее жизненных сил побольше, чем у меня. Она строит конспирологические версии о ковиде и все время чем-то возмущается — количеством процедур, ходом лечения и тем, что лекарств от болезни до сих пор нет. Такие вещи волонтерам знакомы.

Анна любит, когда пациент кричит и ругается: "Значит, он эмоционально включен. Пока у человека есть силы ругаться, все круто". Но наличие/отсутствие сил — не всегда показатель. Слабую Д. буквально через час после обеда перевезут из реанимации в обычное отделение. А Л. останется лежать. 

Маргарита осторожно гладит по рукам пожилую женщину — хочет разбудить пообедать. Но у той очень глубокий сон. "Не советую будить, — говорит кто-то. — Она дерется, прямо руками отпихивает". К такому волонтеры тоже привыкли. "Когда я еще была на скорой помощи, одна бабушка с ковидом на нас плеваться начала, чтоб мы умерли, — рассказывает Анна. — А мы стоим в защитных комбезах — ну ладно, плюйся, сейчас снимем их, и все". Сергея пациент однажды попросил помять спину, "а когда я с ним прощался, он меня просто послал". Ребята знают: это говорит болезнь. Когнитивные искажения никто не отменял.

"Выйдете, пойдете есть стейк?"

Маргарита промывает пациенту В. нос. Берет шприц с физраствором, брызжет в ноздрю, помогает высморкаться. В. называют "профессионалом в промывании носа" — ему это нужно делать постоянно. У него сатурация (количество кислорода в крови) 70 — "чудовищно низкая". Его просят лечь на другой бок, он сопротивляется: "Там пролежень". В. выглядит глубоким стариком — но ему всего 56. Он в реанимации 2,5 месяца. "В его карточке был указан вес — 85 кг, — говорит Маргарита. — Но когда я его переворачивала, там не было и 45. Я его видела в течение месяца два-три раза в неделю, и он на моих глазах просто растаял".

Иногда, разговаривая с волонтером, В. махал рукой: мол, подожди-подожди, я подышу, не могу говорить. У него было дополнительное питание — капельница — с высоким концентратом белка. "Я две недели назад говорю: "Это же реанимационный вариант стейка". Он даже улыбнулся, — рассказывает Маргарита. — Спрашиваю: "Выйдете, пойдете есть стейк?" Он отвечает: "Ну да". — "А что вы будете к стейку? Вино, пиво?" — "Ну, можно и коньяк…"

В. просил домашнюю котлету и детективный роман. Донести их не успели — он ушел на следующую ночь.

Волонтеры редко видят смерти. То ли люди чаще уходят ночью, то ли еще почему-то. "Чаще всего смерть — это просто пустая койка на следующей смене", — говорит Сергей.

Но пустая койка — это еще и перевод из реанимации в обычное отделение. То есть улучшение, а затем и выписка.

…Как-то Маргарита выхаживала пациента за 70, который всю жизнь занимался мотоспортом. Спросила, когда он ездил на мотоцикле последний раз, ожидая ответ: "Лет 20 прошло". Оказалось — три дня назад. "Я говорю ему: "Что вы тут делаете? Надо скорее выписываться!" — рассказывает она. — Его перевели в отделение, мы его навещали. Он показывал нам, как он ходит. Это прямо диковинка! В реанимации же никто не ходит. Прошелся в одну сторону, в другую, да еще и без кислорода…"

Кто знает, может, он скоро снова будет ездить на байке.

Если вы хотите стать волонтером:

Бэлла Волкова