В автомобильных путешествиях все предельно просто: дорожная пыль, небо, фары, лес, мелькающий в зеркалах. Повороты, остановки, меняющиеся пейзажи. Но если не спешить, заглядывать в места, не отмеченные на туристических картах, можно не пропустить настоящее. Людей, долгие разговоры за чаем, обветренные лица домов без сайдинга, коров, лениво переходящих дорогу, — обычную вечную жизнь.
Между Себежем и Изборском мы свернули в деревню Велье. Поселению более 600 лет. Исторических событий в ней происходило столько, что хватит не на одну главу учебника. Сохранились в Велье купеческие усадьбы, Крестовоздвиженская церковь, городище.
В часе езды от Велья, в городе Остров, можно увидеть единственные цепные транспортные мосты середины XIX века, сохранившиеся в России.
Деревни, города — рассыпанные, как порванное спешащей хозяйкой ожерелье. Оставленные дома, слепые окна с выцветшими занавесками, храмы без крыш и куполов, заросшие деревьями и травой. Одна бусина крупнее, другая мельче, но каждая — особенная.
Пряничный бестиарий Татьяны Мусатовой
Совсем недалеко от Изборска с его древней крепостью, которая помнит десятки осад, булыжными мостовыми, деловыми котами — есть деревня Брод. Там в реке Сходница живут русалки, в высокой траве пасется конь с розовой гривой и пахнет корицей.
На веранде небольшого дома за столом сидит хозяйка хрупкого сказочного мира. Мечтатель, меняющий пространство вокруг себя.
Татьяна уехала из Санкт-Петербурга в деревню под Изборском. Поняла, что престижная профессия и город "никак не могли привести к тому самому счастью, к которому все стремятся". Почти семь лет прожила в деревне в доме без удобств. Училась всему с нуля.
— Я выросла в Питере, и первая зима в деревне для меня стала испытанием. Я не знала, как топить печку, — рассказывает Татьяна. — Нужно было начать зарабатывать. Первое время я тратила свои накопления, это были копейки — примерно три тысячи рублей в месяц.
Параллельно с историей Татьяны развивался сюжет тети ее бывшего мужа. Скульптор, она мечтала заняться изготовлением изразцов и думала о пряниках, которым могли подойти те же керамические формы. Но реализовать идею не получалось. Женщины объединились.
— Эпопея началась с приготовления пряников, в 2012 году я начала пробовать. Тесто моего пряника очень близко к архангельским козулям, но я его адаптировала. Первый раз мы вышли на ярмарку в деревне Сигово с двумя пряничными формами: это были поросенок и варежка. Две ночи шили для них холщовые мешочки и рисовали бирки. До сих пор помню первых покупателей. Мне было и стыдно, и неудобно, кто-нибудь мог подойти и сказать — да это же не пряники! Я как будто пробивала каменную стену — дорогу для "Изборского пряника". Наверное, тысячи раз я объясняла, что он не тульский, а авторский.
В любую погоду Татьяна добиралась в Изборск со свежими пряниками в рюкзаке пешком или автостопом. Потом ей подарили старую "семерку".
— Ездить на этой машине было еще большим приключением. Один раз ко мне приезжали друзья из Питера, была зима, мороз, печка в машине не работала, и лобовое стекло замерзло. Они расчищали небольшое "окошко", чтобы я видела дорогу. Я поняла, что еще чуть-чуть и потеряю остатки своего городского здоровья, и стала сдавать пряники на реализацию в гостиницы и магазины.
Коты, совы, лошадка, пес — Татьяна выкладывает перед нами пряники: угощает. Есть их жалко: краси-и-ивые.
Пряник — это эстетика, считает Татьяна. Нельзя сказать однозначно, откуда мастер берет идеи — сказки это, росписи или лубок. Образ пряника рождается в результате насмотренности, переработки жизненного опыта.
Рецепт пряника — секрет. Основа — козуля, тесто для нее готовилось за 40 дней до Рождества, его убирали в подвал — на ферментацию. Тесто для своих пряников Татьяна выстаивает от двух до четырех недель. Пряности размалывает сама. Покупать "молотую пыль" вместо настоящих специй не видит смысла.
— Процесс начинается с того, что пряности размалываются, просеиваются, делаются сухие духи. В составе пряника: корица, имбирь, гвоздика, кардамон, мускатный орех, душистый и красный перец. Кардамон сейчас стоит 8 тысяч рублей за килограмм. Так что пряник получается почти золотой. Я добавляю мало сахара, чтобы чувствовался вкус теста и не было спекуляции на сладком вкусе.
В мастерской Татьяна показывает, как "печатается" пряник. Керамическая форма, которые она научилась делать сама, смазывается маслом. Тестом заполняются все детали пряника.
— Это тесто называется битое: его нужно долго мять, потом "бить". Чтобы из него вышли все мелкие пузырьки воздуха, и оно стало пластичным и идеально "запомнило" форму. Нужно добиться консистенции мягкого пластилина. Раньше сама профессия пряничника называлась "сладкая каторга" — работать с тестом тяжело.
Полтора года Татьяна месила тесто руками, потом наняла помощника.
— Я много лет работала над тем, чтобы изборский пряник все знали. Ездила по ярмаркам, пряник есть в музеях, выиграл много призов.
За Татьяной стали повторять.
— Кто только не пытался! Один человек из Ростова-на-Дону купил пряники здесь и сделал такую же форму. Пришлось ему писать, что он нарушил авторские права.
Состав пряника указан на упаковке — бери, пеки. Но ни у кого не получается так же. Потому что есть секретный ингредиент — труд самого мастера.
Есть у Татьяны идея: выпускать пряники коллекциями, как дизайнерские наряды. Через пряник рассказывать о легендах, мифических существах и сказках. Создать пряничный бестиарий.
По столу, по тканой дорожке, как по огромному полю, скачет астафьевский конь с розовой гривой, тот самый, возвращающий в детство.
Два кандидата наук и один станок
Длинные тканые коврики перекинуты через жерди, их так много — кажется, идешь по осеннему лесу. В домашнем музее Лииви Анцевны Покровской сотни вещей.
— Я все время творю — создаю новое, это и поддерживает, дает силы жить. Я воспитана бабушкой, которая работала непрерывно. Я и сейчас так делаю: если не сижу у станка, то занимаюсь садом. — Лииви открывает дверь, ведущую из мастерской сразу к цветущим деревьям. — Ну скажите! Разве можно от этого отказаться?
Лииви восемьдесят. Эстонка по отцу, она родилась и выросла в Изборске, окончила школу с медалью, затем университет в Санкт-Петербурге, отработала несколько десятков лет в научно-исследовательской лаборатории. Занималась проблемами антиоксидантной системы в биохимии. Стала кандидатом биологических наук.
— Во время перестройки я ушла из лаборатории. Не видела своей миссии в Петербурге. Тосковала по Изборску: пока была жива бабушка, я часто ездила сюда одна, потом с мужем, здесь росла дочь. Я обожаю это место. Слово "родина" сейчас заезжено. Но для меня Изборск — родина. Я предложила мужу переехать, он тоже любил этот город и согласился.
Однажды кто-то из сотрудников центра народного творчества предложил Лииви заняться возрождением ткачества.
— Возрождением? — удивилась Лииви. — А куда же его дели?
Еще недавно почти все женщины умели ткать, в каждом доме был станок. Оказалось — все утрачено: нет мастеров, нет литературы. Книги, которые нашла Лииви, были на английском — стала изучать.
Случайно разобранный станок нашелся у соседки.
— Взяли этот набор веревок и палок — мы, два кандидата наук, на это смотрим и не знаем, как это собирать. Наши предки были умнее нас, и поэтому на каждой деревяшке стояли зарубки, по ним и сориентировались. Благо Александр Владимирович по образованию был инженером и всю жизнь проработал в институте авиационного приборостроения.
Дальше обратились к Марии Оловянкиной, одной из немногих, кто еще помнил, как работать на станке. Несколько дней Мария не выходила от Покровских — помогала разобраться, как заправить станок нитками и что делать дальше.
Потом начались эксперименты, ни одна вещь не повторяется.
— Я тку одно полотно и уже понимаю, что исправлю или дополню в другом. Все время ищу разные способы, техники, узоры — за эти годы я кое-чему научилась.
На входной двери в мастерскую висит первый коврик, сотканный Лииви, — самый важный. Есть еще одна вещь, призналась Лииви, которую она никогда не продаст, — дорожка с изображением Изборской крепости.
Все шкафы заполнены готовыми изделиями, полотном. Плотные из полосок ткани — для пола, тонкие, почти ажурные из шерсти — накинуть на кровать.
— Сейчас я в некотором разочаровании — кому оставить свои работы? Ученики у меня есть — свои знания я передала. Но очень много вещей, которые я хотела бы отдать в музеи.
Лииви режет пирог с ревенем, наливает чай. Рассказывает о Словенских ключах, по легенде — есть там и живая, и мертвая вода. Сказка давно переплелась в Изборске с реальностью.
— Сейчас все спешат. Всем хочется немедленных результатов. Все и сразу. Никому не хочется ткать половик неделю. Надо сидеть и работать. Но возможности для творчества беспредельны, никакой жизни не хватит. Когда я нахожу в книгах новые схемы — кажется, что нужно жить вечно.
Лииви провожает нас до калитки под цветущей грушей. "Настоящая беда с ней — столько плодов!"
Вера Костамо