1 ноября 1612 года до победы ратников Пожарского оставался один шаг. Казаки под началом князя Дмитрия Трубецкого, расположившиеся поблизости от нынешнего Крымского моста в столице, чувствовали превосходство в живой силе. В нескольких местах воины прорвались за стены, защищавшие Китай-город, и взяли укрепления этого квартала с бою. Сотни поляков, литовцев, немцев, украинцев, державших там оборону, простились с жизнью или в спешке отступили в Кремль. Его комендантом еще три дня оставался польский полковник Николай Струсь, а распорядителем хозяйственных дел и финансов изменник из русских — Федор Андронов. Вслед за тем оба сдадутся в плен: Андронова казнят, а Струся обменяют в Польшу.
Затеял смуту?
Имя Федора (или "Федьки") Андронова упоминается напрямую в письме, которое от Дмитрия Пожарского получил польско-литовский гарнизон Кремля в сентябре 1612 года. "Ведомо нам, что вы, сидя в осаде, терпите страшный голод и великую нужду, что вы со дня на день ожидаете своей погибели. Вас укрепляют в этом и упрашивают Николай Струсь и Московского государства изменники Федька Андронов и Ивашко, Олешко с товарищами, которые с вами сидят в осаде. Они это говорят вам ради своего живота", — зачитали полякам от лица Пожарского. В глазах полководца, предлагавшего переговоры, его соотечественник — фигура не менее опасная, чем глава гарнизона. Пожарский не пробует убеждать Андронова, поскольку знает, что тот свою жизнь и судьбу безоговорочно связал с планами перехода России под власть короля Сигизмунда III. Не ждет Пожарский и участия Андронова в переговорах.
Ожесточение, которое в лагере Ополчения испытывали к кремлевскому "сидельцу", объяснялось прямотой его политических планов. Многие московские бояре одобряли призвание на русский трон польского принца Владислава, но видели в нем только главу независимой России. Андронов призывал завершить Смутное время иначе: ввести польскую армию для подавления казаков и холопов, восстановить гражданский мир чужими силами, признать русским царем польского короля Сигизмунда — но не принуждать его править из России, а передать рычаги управления в Варшаву. Независимое Московское государство в таком случае понижалось бы в статусе до автономии в составе Польши.
О боях 1612 года, помешавших этому случиться, в наши дни напоминает сооружение поблизости от Государственной Думы: Птичья башня. Это единственная сохранившаяся часть стен Китай-города, огораживавших в прошлом большой квартал рядом с Кремлем. Внутри полным хозяином чувствовал себя Андронов. Вместе с названным Пожарским "Ивашкой" Безобразовым они получили от поляков право устраивать облавы в купеческих и боярских домах в поисках золота и любых ценностей. Деньги должны были пойти на плату гарнизону, повышавшему свои расценки по мере роста рисков. Изыскивать недостающие средства, а заодно распоряжаться всеми финансами Кремля "назначил" Федора Андронова Сигизмунд III.
Золотая жила
Ловкость в обращении с деньгами, умение считать их в свою пользу, а при необходимости добывать из-под земли — черта Федора Андронова, позволившая ему сделать карьеру в Московском государстве еще до поляков. Родиной будущего коллаборанта был тверской Новый городок, где его отец, по выражению того времени "торговый мужик", зарабатывал продажей крупных партий лаптей. В юности Андронов сумел расширить родительский бизнес: он объезжал деревни и выкупал товар у скорняков, изготовителей кож для обуви. Дело шло в гору, а вот городок опустился во тьму: пережил пожар и не смог восстановиться, из-за чего сменил название на Погорелое городище.
Пусть и суевереные, люди XVI века не приняли дурное предзнаменование с родины Андронова в расчет. Переехавший в Москву купец получил место в Гостиной сотне — объединении крупнейших предпринимателей, заказчиком которых выступало государство. В столице он очень скоро проявил себя: предложил наладить сбыт сибирских мехов, которые казна получала в качестве дани. Идея пришлась ко двору сразу у двух царей — сначала у Бориса Годунова, а затем и у Лжедмитрия I. С последним у Андронова установились личные отношения. Оказавшийся на троне случайно самозванец дружелюбно относился к энергичным, но незнатным людям. Идея продажи мехов пришлась ему по душе: тем более что с поляками, которые помогли самозванцу взойти на престол, нужно было расплачиваться, и срочно.
Возможно, при дворе Лжедмитрия, прибывшего в Москву с польской женой и тестем, у Андронова возник интерес к Речи Посполитой — двуединому польско-литовскому государству, иногда в просторечии называвшемуся Польшей. Лжедмитрий обещал широкие реформы, включавшие заимствования у европейцев и особенно поляков. Андронов поддерживал это — не забывая про свою выгоду. Все это время он крал на торговле мехами, что вскрылось сразу после свержения самозванца в 1606 году.
При дворе нового царя Василия Шуйского, представлявшего старое боярство, карьера неродовитому дельцу была заказана, поэтому, не дожидаясь завершения расследования, он бежал из столицы. Его путь лежал к успевшему появиться самозванцу Лжедмитрию II, в лагере которого Андронова немедленно приняли "с честью". Под его управление отдали казенный приказ — сбор податей с земель, признавших самозванца за законного царя.
Кто, говоришь, не настоящий?
Авантюрист уверенно добивался успеха, но в то же время и земля дрожала у него под ногами. Новый Лжедмитрий, выдававший себя за спасшегося прежнего, не дотягивал до своей роли. Его презирали собственные военачальники, один из которых, Роман Рожинский, демонстративно запирал "царя" в покоях и бранил запрещенными церковью словами. Должность министра финансов в турбулентном правительстве предоставляла возможность открытого грабежа: подати в покорившихся городах можно было выбивать любыми способами. Но шансы вытеснить Шуйского из столицы с самого начала были низки, а Лжедмитрий еще и трусил. В 1609 году он сам покинул свой насиженный лагерь в Тушино и бежал в Калугу. Андронов поразмыслил — и решил, что с честью такой царь уже не вернется и умнее будет не следовать за ним.
Чутье диктовало Андронову новый поворот. На Западе в войну готовились вступить поляки, а их сила превосходила любых самозванцев. Изнуренный противостоянием с Лжедмитрием Шуйский обратился за помощью к шведам, упустив из виду, что те уже воюют с Речью Посполитой. В ее глазах неловкий шаг Шуйского давал повод к вторжению в Россию, которым поляки немедленно воспользовались. Но в пику союзу царя и шведов симметрично крепить дружбу с Лжедмитрием Сигизмунд отказался. Вместо этого он предложил "боярам" самозванца перейти на свою сторону, а самого Лжедмитрия устранить с политической шахматной доски.
Лагерь самозванца раскололся. Видя новую силу, многочисленные сподвижники Лжедмитрия стали переходить на польскую сторону, и среди первых — Андронов. С его участием был заключен договор с Сигизмундом, по которому тот обещал направить своего сына в Россию для занятия престола. Независимость Московского государства по соглашению подтверждалась. Оговаривалось, что польский принц, чтобы стать в будущем настоящим русским царем, примет православие.
Незнатный и все еще небогатый Андронов мог затеряться в пышном посольстве переходивших на сторону Польши бояр, если бы с самого начала не уловил тайное желание Сигизмунда. Вопреки всему, что говорилось русским, король не нуждался в дружественной России в орбите влияния своей страны. Его план заключался в том, чтобы присоединить Московию к Польше целиком.
В глазах родовитых бояр это не отличалось от предательства, но Андронов презирал чистоплюйство и благодаря этому оказался вне конкуренции: в глазах Сигизмунда сделался самым влиятельным и энергичным московитом, готовым отказаться от независимости своей родины. Такие люди, как этот финансист, были для Польши на вес золота.
Пан Андронов
В решающие годы Смуты, начавшиеся с 1610-го, Андронов вошел с внушительной поддержкой за спиной — Сигизмунд III оказал ему неслыханную в сословном обществе милость: бывшего торгового мужика, которого стеснялись и презирали бояре, в публичной переписке позволил называть "возлюбленным другом короля польского". В конце августа того же года Андронов прибыл в Москву как посланник короля. В городе только что свергли Василия Шуйского и выбирали нового царя. Сигизмунд настаивал на своей кандидатуре, но Земский собор, спешно созванный боярами, придерживался уже заключенного соглашения. Царем был объявлен Владислав.
Андронов как доверенное лицо нового монарха получил назначение управлять государственными финансами. В его распоряжение передали государственную казну, включая драгоценности и короны Рюриковичей — из-за междуцарствия их попросту некому было носить.
После изгнания поляков из Москвы выяснилось, что все эти венцы, кроме шапки Мономаха, бесследно исчезли. Ходили слухи, что на реликвии покусился сам Андронов: якобы не то в Кремле, не то в Китай-городе до сих пор хранятся спрятанными "андроновские" клады — а среди них звенящая корона русских царей со свисавшими с нее пригоршнями монет, тихонько подрагивавшими, когда глава государства поворачивал голову, — корона, похожая на венцы византийских императоров.
Увы, несмотря на дурную репутацию Андронова, молва о его кладах, скорее всего, недостоверна. По мере того как в Москву по просьбе бояр прибывали польские отряды, занявшие Кремль от имени Владислава, росло возмущение горожан их бесчинствами — а вместе с ним и ответные требования интервентов . В начале 1611 года город поднялся на восстание, которое тогдашний польский комендант Кремля Александр Гонсевский сумел потопить в крови. Оплатить свою работу он потребовал по-царски. Чем рискованнее становилось пребывание в Кремле, тем выше делались ставки. За месяц польские интервенты стали требовать столько же, сколько зарабатывали высшие должностные лица в Боярской думе за тот же срок.
Андронов, изыскивая средства, позволил переплавить царские сокровища — выбора у него не оставалось. Иногда их предварительно разламывали на части, выковыривая драгоценные камни, которые по одному раздавали интервентам в счет жалования. Но с наступлением голода в их глазах ювелирные изделия непоправимо упали в цене. Когда войска сначала Первого, а затем Второго ополчения Минина и Пожарского отрезали поляков в центре столицы, подвоз припасов прекратился. Интервенты искали выход из положения: драгоценности то и дело спускали со стен на веревках, обменивая у горожан на продовольствие, тем же путем затаскивавшееся за стены назад.
Андронов был из тех, кто до самого конца призывал поляков и литовцев не сдаваться. Его собственный политический вес даже во время осады не переставал расти. С осени 1611 года столицу покинул Михаил Салтыков — боярин-изменник, также претендовавший на милость поляков и выступавший как более родовитый конкурент Андронова. Благодаря его отъезду бывший тверской торговый мужик, объявленный "думным дворянином", смог расширить свои полномочия. В течение года с сентября 1611-го по 4 ноября 1612-го Федор Андронов оставался самым влиятельным гражданским лицом столицы, только выигрывавшим от того, что начальники гарнизона в Кремле постоянно менялись. В 1610-м место Жолкевского занял Гонсевский, а в 1612-м Струсь — и только Андронов в течение всего срока польской оккупации оставался там, где чувствовал себя увереннее всего: при казне.
4 ноября 1612 года после капитуляции польского гарнизона он покинул Кремль позже всех. Последнее слово одним из самых сумрачных героев Смутного времени еще не было сказано. Несмотря на неусыпный надзор, Андронов, сумевший где-то спрятать деньги, подкупил стражника, сбившего с него колодки, и бежал, но, ослабленный голодом, был пойман. Допросы с пристрастием о судьбе царских сокровищ затянулись более чем на год. Казнили изменника всероссийского в 1614 году.
Игорь Гашков