12 апреля 1823 года в Москве появился на свет автор "Грозы" и "Бесприданницы" Александр Островский. В русской литературе он добился признания благодаря тому, что помог развернуть театральное искусство от придворных жанров XVIII века к повседневным бытовым сценам. Переход увлек публику. Взятки, иски, суды, долги, денежные махинации оказались живописнее вымышленных приключений, тем более что выведены были рукой профессионального юриста Островского так наглядно, что в мире раннего капитализма XIX века и два столетия спустя без труда узнается наш собственный.
Выход на подмостки
Возможно, другого такого примера в русской литературе нет: драматург Александр Николаевич Островский сделал карьеру писателя общенационального масштаба, но главной знаменитостью в семье все равно не стал — в глазах современников уступил брату Михаилу, ставшему министром Российской империи.
Стартовые условия у обоих Островских были равные: сыновья крупного судебного чиновника и адвоката Николая Федоровича Островского, оба поступили на юридический факультет Московского университета с намерением продолжить карьеру на госслужбе. Но на пути Александра, в отличие от Михаила, встала зловещая фигура профессора Крылова — вымогателя взяток, по иронии преподававшего право. 6 мая 1843 года Островский не выдержал встречи с Крыловым на экзамене и покинул университет. По протекции отца отчисленный поступил работать письмоводителем во второстепенный Совестный суд, откуда перевелся в более престижный Коммерческий. Сослуживцам рассказывал, из-за чего остался без диплома, а они уже знали — взятки повсеместно обсуждались в московских городских судах и вскоре как тема захватили воображение молодого Островского.
Как ответственный чиновник, занятый хозяйственными тяжбами, Островский погрузился в работу "словесного стола" — присутствия, имевшего дело с устными показаниями, принимавшимися в краткие сроки. Прения в экспресс-режиме влияли на молодого канцеляриста как их постоянного свидетеля, но подстегивали не интерес к юриспруденции, как рассчитывал его отец, а к драматургии с опорой на яркие жизненные типы. Отношения отца и сына портились: вместо возвращения в университет (откуда с запозданием уволили Крылова) молодой чиновник сосредоточился на словесности, да еще потомственный дворянин нашел себе спутницу жизни в лице неграмотной девушки Агафьи — ни происхождение которой, ни даже фамилия нам не известны. На этом терпение отца окончательно иссякло, и, чтобы не порывать связей с ним, Островский-младший пошел на сложный компромисс: 20 лет провел в гражданском браке с Агафьей, так и не женившись на ней по закону.
Утечки из суда
Не увольняясь с основной работы, Александр Островский все более сосредотачивался на драматургии и театральном искусстве. Судебная практика подпитывала и то и другое. "Свои люди — сочтемся" (1849) — самая известная из ранних пьес Островского — была написана им с оттенком криминальной драмы. Главный герой Большов стремится избежать выплаты по кредиту, ради чего инициирует ложное банкротство своего дела. Но непредвиденно получает удар в спину от зятя, ставшего номинальным собственником имущества под честное слово, которое отказывается держать. К ужасу Большова, дыру в "схеме" видит и дочь — и она тоже предает отца, чтобы освободиться от наскучившей опеки родителей и стать, пусть незаслуженно, богатой. История о мошенничестве превращается в глубокую семейную драму о конфликте поколений и неблагодарности.
Нет сомнений в том, что этот сюжет Островский почерпнул из своей работы в суде — в Москве 1830–40-х ложные банкротства были на слуху как крайне популярная форма мошенничества. Но, рассказывая о них с такой прямотой, драматург задевал чужие интересы, вплоть до того, что позаимствовал фамилию московских купцов Большовых непосредственно в свое произведение. Неудивительно, что из города донесли в Санкт-Петербург. Николай I держал курс на ужесточение цензуры — пьеса попала под запрет, а сам автор — под временный полицейский надзор.
Это не поставило точку в литературной карьере Островского. Он продолжил писать — в том же смешанном жанре нравоучительной истории и криминальной драмы, сосредотачиваясь на взяточничестве внутри органов государственной власти. Самое известное произведение в этой канве — "Пучина" — вдохновлено опытом работы в суде. Главный герой пьесы Кисельников соглашается за мзду внести правки в уголовное дело, но не выдерживает укоров совести и психологически ломается. Простой моралистический сюжет не заиграл бы яркими красками у посредственного драматурга, но за него взялся Островский. Под его пером история о подлоге расцветает бытописательскими подробностями, сходными с теми, которые украшают другую пьесу Островского — "Доходное дело". Там тоже коррупция в суде, но с элементами сатиры: герой Рисположенский без спроса выносит из присутствия уголовное дело, но по нерасторопности теряет его в трактире, из-за чего обман правосудия выходит наружу.
Время на размышление
При первом прочтении судебные пьесы Островского могут произвести впечатление обличительной литературы. В "Пучине" задавленный жизнью герой Кисельников оказывается один на один с противником более грозным, чем взяткодатель, — менталитетом общества, терпимого к мошенничеству. Во взятке не видят ничего постыдного, а значит, интимного. Брать ее или нет, громко обсуждают родственники Кисельникова, но не на уровне ценностей, а сугубо практически. Аргумент тестя героя звучит пощечиной обществу: поскольку воровство в нем повсеместно, то, отказавшись "брать", услугу России не окажешь, а значит, только сглупишь, потому что обязательно "возьмет" кто-нибудь еще.
Островский действительно причислял себя к западникам в начале творческого пути. Хотя и знал, что личная честность лежит в другой плоскости, нежели политические взгляды. Взять хоть профессора Крылова — одного из виднейших западников, оказавшегося на деле вымогателем взятки. Постепенно в окружении драматурга начинают преобладать славянофилы. Возможно, потому, что, бросив судебную работу, Островский устроился на литературную — в журнал "Москвитянин" под руководство знаменитости тех лет Михаила Погодина. Издание с характерным для Первопрестольной посылом бросало вызов Санкт-Петербургу на уровне ценностей: выступало за консервативно-религиозные начала общества и старую Россию.
Под воздействием этих идей Островский меняет ракурс своей критики. В пьесе "Не в свои сани не садись" драматург обличает те же изъяны, что и раньше, но иначе: алчность — порочна, но увидена автором теперь в желании дворянина заключить брак с купчихой без любви, чтобы поправить дела, тщеславие — в желании подняться вверх по социальной лестнице за счет неравного брака. Пьеса ложится в логику сословного миропорядка — неудивительно, что на этот раз ее полностью одобрил Николай I. Пьеса "Бедность не порок" — в том же ключе: автор вступается за верную консервативным порядкам часть купечества, призывая увидеть преимущества в традиционном укладе, вызвавшем это сословие к жизни, а не пренебрегать им.
Путешествие на Запад
Переход Островского из западников в славянофилы выдерживает испытание поездкой в Европу. Отрывки из дневника: "Были в бельведере, ходили по саду, который несколько напоминает Петергофский"; "В деревнях женщины совершенно русские, и такие же лавы через речку, как и у нас"; "Отличное утро, совершенно наше июльское"; театр La Scala "громаден, но Московский богаче"; "Отправляемся в Рим по железной дороге. 2-й класс хуже нашего 3-го"; "За Пизой по болоту соснячок, похож на наш, русский" и т.д.
Характерное отличие от западничества — изживание наивности. Из посещения западных стран Островский выносит самое главное, что его, видимо, интересовало: "Взятки отлично действуют по всей Европе". А раз так… по крайне мере, комплекс неполноценности безоснователен.
Вернувшись на родину, Островский совершает в своем творчестве поворот, уже намеченный консервативными пьесами: берется за русский фольклор как источник национального стиля и в 1873 создает образ Снегурочки, вдохновленный народными сказками. Успех заставил себя ждать. Только в 1881-м с выходом оперы Римского-Корсакова о "дочери Мороза" (не внучки и еще не деда — так у Островского!) узнает вся Россия. Александр Николаевич Островский, признанный мэтром театрального искусства при жизни, станет свидетелем этого последнего в своей жизни успеха — скончается он в 1886 году.
Игорь Гашков