Каждую главу своей книги "Театр мира. История картографии" Берг начинает с упоминания новой локации — важной, по его мнению, на том или ином этапе развития картографии. От одних из первых изображений, выгравированных на скале в итальянских Альпах, и египетской Александрии до французской деревни Нёв-Шапель и Байконура в Казахстане. Одна из таких точек — Обсерватория Земли Ламонт-Доэрти в США. Работа ее сотрудников — Мэри Тарп и Брюса Хизена — по картированию дна Мирового океана в середине прошлого века привела к признанию теории дрейфа материков. До той поры та была лишь одним из возможных объяснений деформации земной коры. В приведенном отрывке рассказывается о том, как Мэри Тарп пришла в геологию и как позднее они с Брюсом Хизеном сделали свое открытие.
ГЕОЛОГИНИ Вторая мировая война открыла для американских женщин небывалые возможности. Как-то в 1942 году Мэри Тарп слонялась по Университету Огайо, не зная, что выбрать — философию, музыку, искусство, английский, немецкий, зоологию или палеоботанику, — и вдруг наткнулась на объявление Мичиганского университета: студентам-геологам гарантировали работу в нефтяной отрасли после окончания университета. Тарп уже немного познакомилась с геологией. Она прослушала курс, набравший семьдесят три студента, среди которых было всего три девушки. Оценками не блистала, но преподаватель посчитал ее небесталанной и посоветовал совместить геологию с черчением, так она хотя бы сможет устроиться геологом на работу в офис. Это было привычное место женщины, тогда как в реальной геологии подвизались исключительно мужчины.
Но теперь мужчины воевали, и, естественно, в университете остались одни студентки. Мичиган был переполнен «геологинями» — девчонками с геологического факультета. В джинсах, заправленных в высокие горные ботинки, они отправлялись на практические занятия в Блэк-Хилс, где изучали скальные породы и чертили карты местности. Никто тогда не знал, как возник этот горный хребет. Почему вообще есть горы и долины? Почему земная кора не гладкая, как скорлупа?
В одном из учебников, по которым училась Тарп, говорилось: «Причины деформации земной коры — одна из величайших научных загадок, о которой можно рассуждать лишь теоретически. Об отсутствии определенных знаний в этой области свидетельствуют многочисленные противоречивые попытки объяснить это явление». У одного лишь преподавателя Гарвардского университета наготове было целых девятнадцать различных объяснений того, как образовались горы. Тарп, в частности, узнала о теории, согласно которой Земля после своего огненного рождения, остывая, сжалась, и это привело к деформации рельефа, узнала она и о континентальном дрейфе, когда материки менялись местами. Большинство геологов эти теории отвергало. Что же до других гипотез, сообщал учебник, то их слишком много, чтобы можно было изложить. Быть геологом — значит, по большей части уметь формулировать более или менее обоснованные догадки.
К концу Второй мировой войны Тарп закончила четыре семестра, необходимые для получения степени магистра геологии, однако решила, что знает недостаточно, поэтому записалась еще на курсы физики, математики и химии. Такая любознательность напугала ее руководителей, и они, боясь, что Мэри забросит геологию, устроили ее сразу же после экзаменов на работу в нефтяную компанию. Она неплохо зарабатывала, но сходила с ума со скуки — как правило, женщинам давали поручения, с которыми они слишком легко справлялись, так что в свободное время Тарп продолжала корпеть над математикой. Кроме того, она брала уроки по сферической тригонометрии, науке о том, как вещи соотносятся друг с другом на сфере. Такие знания полезны в далеких странствиях по океану, так как помогают ориентироваться и составлять карты.
Через двадцать лет после того, как маленькая Мэри впервые увидела океан, она снова увидит его, когда переедет в Нью-Йорк в поисках нового приложения своих сил, приведших ее в Колумбийский университет и Институт Земли. «Я подыскиваю работу», — сообщила она институтскому секретарю. «Работу?» — «Вот именно. На факультете геологии мне сказали, что док… — она бросила взгляд на записку, спрятанную в руке. — …Морис Юинг набирает сотрудников». Секретарь проводила ее к Доку. Тот, выслушав рассказ Тарп об ее отце-картографе, о магистерской работе по геологии и буднях в нефтяной компании, задал свой знаменитый вопрос: умеет ли она чертить?
НЕОЖИДАННАЯ ТРЕЩИНА Ее первый тьютор был прав: женщины, увлеченные геологией, должны уметь чертить. Поэтому Тарп ответила Доку, что чертить она умеет, и получила работу в институте, где двадцать три человека теснились в трех комнатах и пытались понять, как взаимодействуют океаническое дно, суша и атмосфера. Тарп стала шестой женщиной в коллективе. Мидж вела бухгалтерию; Джин, ведущий математик и физик, готовила кофе, печатала на машинке и выполняла мелкие административные поручения; Эмили и Фэй, тоже математики, помогали с расчетами одному из сотрудников-мужчин, тогда как Мэри, магистр геологии, бакалавр математики, а также дипломированный физик и химик, чертила копии карт и составляла таблицы расчетов.
Вскоре после того, как ее приняли на работу, институт переехал в новое, более просторное здание на берегу Гудзона, подаренное им вдовой Флоренс Ламонт, и сменил название, став Обсерваторией Земли Ламонт-Доэрти — в знак того, что теперь они занимаются не только геофизикой.
Переезд никак не повлиял на работу Тарп. Но четыре года рутины ее порядком утомили. Она уехала в Огайо к отцу и не возвращалась, пока не получила телеграмму: «Считайте, что вы в бессрочном отпуске. Док». Юинг решил, что рутинную часть ее обязанностей возьмет на себя геолог Брюс Хизен, более молодой и менее титулованный. Вот как описал их первую встречу много лет спустя немецкий дамский журнал: «…тонкая талия, пышная длинная юбка, изящная фигура. Она была само очарование. От него веяло мужественностью, когда он подошел к ней, и она почувствовала теплый запах его кожи. Низким голосом он сказал: "Мэри, мы нанесем на карту весь земной шар и весь подводный мир. Науке придется с этим смириться". В тот вечер они стали любящей неразлучной парой и оставались вместе до конца своих дней». Мы можем только догадываться, насколько правдив этот рассказ и что о нем могла бы сказать сама Мэри Тарп.
Однако мы точно знаем, что Тарп и Хизен тесно сотрудничали вплоть до его смерти от сердечного приступа в 1977 году на подводной лодке у берегов Исландии, а началось все сентябрьским днем 1952 года, когда Хизен принес ей картонные коробки в надежде, что она сумеет начертить карту дна Мирового океана.
Она начала составление карты с того, что нанесла береговую линию, долготы и широты, потом — районы, ближе всего расположенные к суше, где столетиями проводившиеся глубоководные измерения давали определенное представление о дне в этих районах. Затем она нарисовала подводный рельеф вдоль шести маршрутов, исследованный океанографами из Обсерватории Ламонт-Доэрти с помощью гидролокатора. В итоге получилась солидная карта и лучшее на сегодняшний день изображение дна Атлантического океана, но Тарп это не удовлетворило. Она не открыла ничего нового. В тоже время она обнаружила нечто, заставившее ее задуматься: очевидную трещину в Срединно-Атлантическом хребте. После первого спора между Тарп и Хизеном, когда каждый остался при своем мнении относительно того, подтверждают или нет измерения континентальный дрейф, в обсерватории на одном из светокопировальных столов произошло удивительное событие.
Хизен с коллегой чертили карту, заказанную Bell Laboratories («Лабораториями Белла»). Эта корпорация принадлежала Western Electric, производившей телефонные кабели, и компании American Telephone & Telegraph, эти кабели прокладывавшей. Теперь корпорация планировала проложить трансатлантический телефонный кабель. Но где он будет лучше всего защищен от землетрясений? Где был самый плоский участок дна, который позволил бы сэкономить на длине кабеля? Словом, где прокладывать кабель? Сотрудники обсерватории составили карту, отметив на ней участки Атлантического океана, где происходили землетрясения. Однажды эта карта и карта Тарп — причем ни Хизен, ни Тарп не могли вспомнить, как именно, — оказались одна поверх другой на световом столе и ясно показали, что землетрясения имели поразительную склонность начинаться именно там, где, как считала Тарп, проходила трещина в земной коре.
Располагая этими новыми знаниями, Тарп попыталась обосновать некоторые свои предположения. На новой карте она начертила горный хребет, протянувшийся от Гренландии на севере и потом вниз по южной части Атлантического океана, далее вокруг южной оконечности Африки на северовосток до Индийского океана, где корвет «Челленджер» открыл мелководье между Мадагаскаром и Индией, а оттуда — на запад к материку до Восточно-Африканской рифтовой долины, области, где земная кора пребывает в движении. Затем Тарп сравнила восточноафриканский материковый разлом с подводным разломом. Они оказались идентичными.
Спустя восемь месяцев после того, как она начала расшифровывать измерения гидролокатора, Тарп смогла начертить разлом, который тянется почти непрерывно вокруг Земли, — подводное образование длиной шесть с половиной тысяч миль, возможно, самую крупную геологическую структуру в мире. Теперь, наконец, и Хизен поверил в реальность континентального дрейфа.
ЗЕМЛЯ ТРЕЩИТ Но Тарп и Хизен не решились тотчас поделиться открытием — только четыре года спустя, в 1956 году, они опубликовали статью, полную оговорок и недомолвок, об «очевидной трещине». В том же году Тарп перерисовала карту североатлантического дна. Естественно, на ней не могло быть оговорок, какими изобиловала статья: на карте трещина была явлена воочию. «Как древние картографы, мы поместили большой картуш в области, о которой мало что знали. Я еще хотела добавить русалок и затонувшие корабли, но Брюс воспротивился», — говорила позднее Тарп. В ответ на их статью и карту The New York Times разразилась сенсацией: Земля трещит по швам.
Большинство геологов отказывались верить в то, что видели на карте Тарп. «Они не просто не соглашались с нами, а утверждали, что мы лжем», — рассказывала она. Стороны схлестнулись на первом Международном океанографическом конгрессе в Нью-Йорке осенью 1959 года. «Около восьмисот ученых с Востока и Запада узнали сегодня, что они, похоже, отдаляются друг от друга — не политически, а географически», — писала The New York Times. Во время выступления Хизена один из геологов выкрикнул: «Этого не может быть!»
Сенсацией на конгрессе стало и заявление французского океанографа, подводного фотографа и режиссера Жака Кусто. Хизен познакомился с ним еще в прошлом году и подарил ему копию карты Северной Атлантики. Кусто повесил ее в своей каюте на корабле, собираясь изучить, а когда пришло время отправиться на конгресс и пересечь для этого Атлантику, он решил доказать, что Тарп и Хизен ошиблись. Он провел съемку в том месте, где предполагалась расселина.
«Господа, — начал свою речь Кусто на званом обеде, устроенном для участников конгресса, — я не верил, что недавно опубликованная Обсерваторией Ламонт карта Северной Атлантики достоверна. Я не верил, что изображенная на ней Срединно-Атлантическая трещина реальна. Мне показалось, что для столь подробного описания у нас слишком мало информации. Но эта трещина действительно есть».
Свет погас, загудел кинопроектор… 3-2-1… на экране появилось дно океана, песок, морские звезды, дальше темень, которая по мере приближения камеры обрела черты горного хребта. Камера продолжала снимать горный склон, пока не достигла вершины. И там внизу, насколько хватало света камеры, была расселина. Тарп наконец увидела то, что последние семь лет могла лишь вообразить.