"А сколько стоит ремонт печки?"
Муж ушел из семьи, женщина осталась одна с детьми и без денег, надо подавать на алименты. Как это сделать, она не знает — живет в деревне, автобус до города ходит два раза в день, билет стоит 180 рублей, и для нее это сейчас уже много. Но главное — сама женщина в кризисе, ей нужен психолог, а они тоже работают за деньги. Близких, которые могут поддержать, рядом нет.
Или: был счастливый брак, родился ребенок, — и однажды мужа задавил поезд. У женщины не очень поддерживающая семья, и чтобы как-то заглушить боль, она стала выпивать. Когда сыну было два года, ее нашли пьяной рядом с коляской, прямо на улице.
Или: сельский дом, семья работает, как может, но на жизнь хватает, а на ремонт — уже нет. Пол гниет, печка разрушается, жить в доме небезопасно, а больше негде. Или даже так — топить надо дровами или углем, а это дорого. Денег не хватает, и в доме холодно.
В таких случаях семья может попасть в поле зрения органов опеки. Если они решат, что ребенку там оставаться небезопасно — а когда в доме зимой +5 °C, это действительно так, — его могут забрать жить в сиротское учреждение. И если условия жизни в семье не станут лучше, он там так и останется. А чтобы наладить эти условия, нужна помощь.
"Нахождение ребенка в учреждении обходится государству в 80–200 тысяч рублей в месяц. А если будет лишение родительских прав, то после 18 лет ему должны дать квартиру, это еще несколько миллионов, — говорит программный директор благотворительного фонда "Дети наши" Светлана Строганова. — А сколько стоит ремонт печки? Или десять сеансов психолога для женщины, от которой ушел муж?"
Благотворительные фонды помогают семьям, попавшим в кризис: это профилактика социального сиротства, на которую ресурсов государства часто не хватает. "Это тяжело, кропотливо и иногда очень дорого стоит, — объясняет координатор проекта "Помощь семьям в сложной жизненной ситуации" БФ "Волонтеры в помощь детям-сиротам" Анастасия Геласимова. — Зачем это? Чтобы потом не лечить годами психологические проблемы детей, да и родителей тоже. И чтобы мы в целом жили в более здоровом обществе".
Как объясняет Светлана Строганова, если ребенок окажется в детском доме, его ждет социальная дезадаптация. Но даже если разлука с родителями продлится несколько месяцев, последствия могут быть тяжелыми: от энуреза до расстройств пищевого поведения.
Есть взрослый, который обо мне заботился, которого я знаю два, три года, десять лет. У меня его отбирают. Мне очень страшно, мне неважно, что меня кто-то кормит и гладит. Эта ситуация для ребенка выглядит как самая настоящая угроза его существованию, как угроза смерти. И это сильнейший стресс
"Волонтеры в помощь детям-сиротам" работают во всех регионах страны, "Дети наши" — в Смоленской и Ярославской областях. Обычно о кризисной семье сообщают государственные службы. Сотрудники фондов приезжают и собирают информацию. Потом начинается работа. Иногда — сложная и долгая: помощь психолога, оформление каких-то положенных выплат, юридическое сопровождение, если дело уже дошло до лишения родительских прав. Но иногда достаточно 150 тысяч рублей. Так было с семьей, которой помог фонд "Дети наши": деревня, люди держали корову, делали молочные продукты и этим жили. Корова умерла, на новую денег не было. Семья нормальная, родители готовы работать — но жить не на что. "Не может же опека прийти и купить им корову? Она нам просигналила. И мы помогли получить субсидию, — рассказывает Светлана Строганова. — Сейчас у них все чудесно".
"Когда хотелось выпить, я вспоминал, как детей забирали"
Женщина жила во Владимирской области, у нее было двое детей, супруг выпивал, и она тоже. "У нас было много разговоров о том, почему она с ним. Она думала, что не потянет детей, а потом мы посчитали, и она поняла: я потяну, мне не придется еще и его кормить!" — рассказывает Анастасия Геласимова. Ей пришлось сменить круг общения — в нем употребляли все. Потом ее направили в группу анонимных алкоголиков. И "подхватывали", когда недоставало денег, — чтобы она не сорвалась из-за тревоги. Сейчас она не пьет и справляется без благотворительного фонда.
"Изъять ребенка из пьющей семьи действительно бывает безопаснее, — говорит Светлана Строганова. — Но если на помощь не приходит благотворительный фонд, то дальше с семьей ничего не происходит".
Считается, что надо взять себя в руки и перестать пить. Думаете, им говорят: "Пить не надо", а они отвечают: "Ой, а мы не знали, хорошо, что вы нам сказали"? Так не бывает
Андрею и Марине справиться с зависимостью и вернуть детей помог благотворительный фонд "Солнечный город", который работает в Новосибирской области.
Они из Куйбышева, это примерно в 320 км от Новосибирска. Познакомились, когда им было 17 и 16 лет. Она училась на повара, он на сварщика. "Встретились на Масленице, в центре города, я пошел ее провожать, и она меня в тот же вечер пирожками кормила, в подъезде прямо, — рассказывает он. — Красивая, хозяйственная, ну чего еще надо?" Через три года она забеременела, и ребята поженились. Потом родился второй ребенок, а потом Андрей стал уходить в запои.
"Я выпивал, когда все хорошо становилось, — вспоминает он. — Работал на стройках, месяц мог не пить вообще, деньги были. Потом пива вечером захотел — и все, загул. Выпиваешь два литра — хочется продолжения, идешь в магазин — и дальше, пока до потери сознания не напьешься". Выпивал дома, не любил ходить в гости и старался, чтобы соседи не видели его пьяным. Марина пила вместе с мужем. "Я заранее не планировал пить неделю. Думал: пиво попью вечером, завтра пойду на работу", — рассказывает Андрей. Работу в итоге стали терять оба: "Кому нужен сотрудник, который может не выйти на смену".
Когда напивались, кричали друг на друга, иногда доходило до драк: "Спорить начали, я ее толкнул, она ударилась об косяк, утром под глазом синяк был… Потом сели дальше, успокоились, по сигарете скурили".
У них тогда уже родился третий ребенок, и они старались оставаться родителями, даже учили с дочкой уроки. "Но пьяный человек — это не трезвый", — говорит Андрей. Утром старшая уходила в школу, младших отец отводил в сад, а по пути домой брал пиво и "дальше полетел". Случалось, в доме не было хлеба — все тратилось на алкоголь. Однажды он купил дочке золотые сережки — а потом сдал их в ломбард.
Когда я просто с пивом приходил, у детей на лицах был страх, что мы опять запьем на неделю, на две
Два раза опека забирала у пары детей. Они бросали пить, но когда дочери и сын возвращались, начинали все снова. На третий раз их пообещали лишить родительских прав. Но предложили подождать с этим, если Андрей и Марина поедут в реабилитационный центр. "Мы не хотели туда ехать. Я считал, что все нормально, что сам могу бросить", — рассказывает он. Но страшно было, что детей могут не вернуть. Пять часов на электричке до Новосибирска, а там их встретил Александр Южаков. "Накормил в кафе, как сейчас помню, — говорит Андрей. — Он хороший человек".
Александр Южаков — психолог, он сотрудничает с благотворительным фондом "Солнечный город", который оплатил лечение Андрея и Марины. Он равный консультант — так называют помогающих специалистов, которые имеют тот же опыт, что и их клиенты. Отец Александра из-за употребления покончил с собой. Сам он начал курить сигареты в шесть, траву — в десять, а в армии "ушел во все тяжкие" — тяжелые наркотики, потом алкоголь. Мошенничал, воровал, попал на зону. "В тюрьме читал философию, психологию, — рассказывает он. — Но я и там смог травы накуриться, а когда меня поймали и спросили, где взял, сказал, что нашел". Из лагеря его ждала жена — он с ней познакомился еще дома, когда вовсю употреблял. У него родился сын, но он бросил семью, "бухал и травился". "Я понимаю: у меня не было готовности стать отцом, я боялся ответственности — мне 25, что я ему дам, я сам толком ничего не знаю?"
Однажды Александр сказал маме: "Я так больше жить не хочу, я был создан не для этого". И его устроили в реабилитационный центр. Через три месяца он стал там волонтером, еще через три — завхозом. А через десять месяцев руководитель сказал: "Ты не хочешь учиться? Я ведь вижу, это твое". — "Да я и сам вижу". Жена его дождалась, и сейчас у них трое детей. В марте у Александра будет семь лет трезвости. На сегодня через него прошло не меньше трехсот человек. "Я когда возвращаюсь в место, где жил, мне говорят: Сань, ты когда нормальным станешь? Ты в секте, ты больной! А я говорю: лучше я буду в секте, но здоровый", — смеется он. Из компании, с которой он дружил, девять человек умерли, трое продолжают употреблять, еще трое, включая его самого, занимаются реабилитацией других.
Александр дружит с теми, кому помог. С Андреем и Мариной тоже. Они вернулись из реабилитационного центра два года назад. Провели газ и воду — семья живет в частном доме, и наконец появились деньги, которые раньше уходили на пиво.
Первый год мне хотелось выпить, если была проблема какая-то, у меня даже вкус пива во рту появлялся. Тогда я вспоминал, как детей забирали
Занимаются огородом, домом, купили машину, хорошо зарабатывают по меркам города. "Все были уверены, что мы расстанемся, — рассказывает Андрей. — Зависимые люди живут друг с другом, потому что им удобнее употреблять вместе. Бросают пить — и начинают друг друга ненавидеть. А у нас как было, так и осталось". Алкоголя у них дома нет, и больше выпивать уже не тянет: "Если мне предложат, я хрен когда соглашусь. Я не вижу в этом смысла".
"Был бы еще один очень несчастный человек"
"В одной семье мама пила, у нее было четверо детей. Она была готова что-то с этим делать… но через какое-то время отказалась от работы с психологом, перестала отвечать на звонки, и когда к ней приезжали, говорила "отстаньте все от меня", — рассказывает Светлана Строганова. — Детей забрали. Алкоголь оказался сильнее".
Не всегда человеку можно помочь. Для этого нужно, чтобы он захотел что-то делать сам. Об одной своей бывшей подопечной Александр Южаков говорит: "Они с мужем сорвались, он умер, и она тоже скоро умрет". Если в фонде видят, что семья не готова работать, помогать ей не будут — лучше вложить ресурсы в тех, с кем будет результат. Иногда говорят: "У вас могут забрать ребенка", а люди отвечают: "Ну, значит, будет так". Это не обязательно семьи с зависимостями. Есть, например, целые "сиротские династии": люди сами выросли в детских домах и теперь не видят проблемы в том, что с их детьми случится то же самое. У них просто нет опыта того, что может быть по-другому и что со сложными ситуациями можно научиться справляться. "Они заводят много животных, детей, впадают в зависимости, в том числе эмоциональные, иногда спят целыми днями, потому что в реальности черно и беспросветно, — рассказывает Анастасия Геласимова. — Мы показываем другие варианты, как себе помочь. Многие семьи с нами впервые попали к психологу, к какому-то врачу, в театр".
Бывает, родители не готовы, но это временно. От женщины ушел муж, старший ребенок стал прогуливать школу, выпивать и курить. Ей предлагают помочь, но у нее нет сил. Через какое-то время она немного приходит в себя и понимает, что надо жить дальше. И многие вот так работают над собой изо всех сил. Александру Южакову подопечная звонила в ночи со словами: "Я уже готова идти в магазин за алкоголем". Поговорили, и она не сорвалась.
А фонд "Волонтеры в помощь детям-сиротам" помогал женщине, которая всю жизнь подвергалась домашнему насилию — со стороны родственников и партнеров. У нее родился ребенок с ментальными особенностями. Такие дети требуют больше терпения и чуткости — но она не могла их дать, потому что никогда не видела этого по отношению к себе. Привычнее было ударить его, когда он вел себя "не так". Фонд работал с ней и с ребенком параллельно — поставили диагноз, нашли специалистов. Ребенок заговорил позже, чем нормотипичные дети, но мама научилась его понимать. "Это было очень долго и затратно, — вспоминает Анастасия Геласимова. — Но если бы мы этого не сделали, ребенок оказался бы сначала в сиротском учреждении, а потом в психоневрологическом интернате. И это был бы как минимум еще один очень несчастный человек".
Бэлла Волкова