"У одного из буфетов лужа крови — трупа нет, а лежит оскальпированная часть белокурых волос с кожей, на которой запекшаяся кровь", — воспоминания очевидцев этого события пугают даже сегодня, спустя век с четвертью. В тот день, 30 мая 1896 года, полумиллионная толпа в неуправляемой давке, в порыве почти религиозного экстаза и столь же страстного желания халявы убила и покалечила несколько тысяч человек.
Со столь ужасной трагедии началось царствование последнего русского монарха — царствование несчастное и столь же трагическое, с не менее страшным финалом, который многие современники после Ходынки сочли закономерным. "Ходынка" тогда стала словом нарицательным. Трагедия Ходынского поля в разгар коронационных торжеств Николая II во многом предопределила отношение общества к его царствованию, став одним из политических факторов, погубивших монархию. Попробуем разобраться, что же там и тогда — на Ходынке ровно 125 лет назад — произошло.
"К царю на обед…"
Ходынское поле располагается к западу от начала Ленинградского проспекта, можно сказать — на задворках Белорусского вокзала. Сегодня это уже очень близко к центру Москвы, но век с лишним назад Ходынка находилась за чертой города. На исходе XIX столетия это было именно поле — отмеченное редкими строениями пространство в ближних окрестностях Первопрестольной.
Еще со времен Екатерины II данное поле стало местом проведения народных гуляний по поводу каких-либо значимых событий государственного масштаба. В 1775 году здесь повелением царицы праздновалось победоносное окончание войны с Турцией. Согласно древней, еще средневековой традиции любой праздник такого рода сопровождался массовой раздачей еды и алкоголя для простого народа. По проекту знаменитого архитектора Василия Баженова примыкающее к московским окраинам Ходынское поле тогда символически превратили в берега Черного моря — деревянные балаганы и закусочные с бесплатной едой и выпивкой символизировали покоренные турецкие крепости и крымские города.
Коронационные торжества трех последних императоров России сопровождались массовыми — для той эпохи небывало массовыми! — народными гуляньями на Ходынском поле. Именно на этом поле, к которому от самого Кремля вела прямая Тверская улица, было удобно устраивать празднества для низших, то есть наиболее многочисленных слоев населения. Если аристократия и средний класс отмечали коронацию во дворцах, театрах и парках Москвы, то для крестьян и простых горожан отводилось ближайшее обширное поле.
Надо понимать, что коронация нового царя в ту эпоху была самым главным, самым большим и поистине религиозным торжеством в жизни человека. В позапрошлом веке редко кто мог увидеть две коронации — для большинства это был уникальный шанс единственный раз в жизни увидеть небывалое, волнующее и навсегда запоминающееся зрелище. Ведь в ту эпоху у населения, в массе еще совершенно неграмотного, выбор доступных развлечений был скуден. Коронация тут была вне конкуренции, к тому же она всегда сопровождалась бесплатным угощением народа.
Власть прекрасно понимала и сакральное, и политическое значение такого редкого и уникального торжества — потому коронации делали максимально яркими и роскошными, не считаясь с затратами. Парады, молебны, маскарады, салюты и "иллюминации" — в ход шло все и по максимуму. Коронационные торжества в первопрестольной Москве длились много дней, и халявное угощение на Ходынке всегда становилось одной из кульминаций.
Напомним, что простолюдин XIX века мясо ел редко, любые виноградные вина были для него дорогим лакомством, а на коронационных торжествах в балаганах Ходынского поля выставлялось бесплатно мясо и алкоголь в количестве, способном насытить даже не десятки, а минимум сотню тысяч человек. "К царю на обед…" — так образованные очевидцы той эпохи характеризовали настроения простонародья, собиравшегося на подобное торжество. Искреннее, вполне религиозное отношение к царю как божьему помазаннику тут сочеталось с вполне понятным и нашему современнику желанием гульнуть от души, притом бесплатно.
"Народ привык к понятию о царском угощении…"
За 40 лет до печально знаменитой трагедии, в 1856 году, на Ходынке в ходе коронационных торжеств Александра II поесть и выпить от щедрот нового царя собралось почти 200 тыс. простого народа — для той, еще крепостной, эпохи небывалая цифра! И тогда не обошлось без давки с бесчинствами неуправляемой толпы, которая под проливным дождем штурмовала павильоны с угощением и фонтаны с вином. Но, к счастью, в тот день столпотворение завершилось без смертельных жертв, лишь несколькими десятками покалеченных… А свежеиспеченный император был искренне шокирован видом разгромленной Ходынки — за считаные минуты огромные массы народа не в переносном, а в самом прямом смысле слова разнесли по щепкам все сооружения с бесплатной едой и выпивкой. Десятки тысяч жареных кур и баранов, почти 70 т ветчины и колбасы, 13 тыс. литров красного вина и почти 40 тыс. литров пива, а так же 49 920 пирогов и 14 580 калачей (причуды статистики сохранили нам эти точные цифры!) исчезли вмиг.
Спустя поколение, в 1883 году, состоялась коронация императора Александра III. Поскольку предыдущего царя убили революционеры-террористы, эти торжества проводились при максимально возможных мерах безопасности — в Москве для охраны и поддержания порядка в дополнение к войскам и полиции мобилизовали в особые дружины 20 тыс. окрестных крестьян. На Ходынском поле "к царю на обед" тогда собралось уже не менее 300 тыс. человек! "Русский народ привык к понятию о царском угощении, к щедрости, к руке, широко раздающей ему яства и пития…" — так писалось в те дни в документах Коронационной комиссии, главном имперском органе, ведавшем проведением всех церемоний по восшествию на престол нового царя.
И в официальных отчетах "народные гулянья на Ходынском поле прошли без каких-либо происшествий". В тот день толпа, давясь за царским угощением, всего лишь… задавила насмерть 32 человека! Но бюрократы эпохи Александра III вполне искренне считали, что подобное и есть "без происшествий".
Это в наши дни три десятка погибших воспринимаются трагедией, могут даже объявить траур. Однако в эпоху, когда умирал каждый третий младенец, а неграмотный крестьянин вполне официально, по закону, являлся низшим сословием, подобные события посчитали малоинтересными подробностями блестяще и впечатляюще прошедших торжеств. К тому же при коронации 1883 года впервые на Ходынке народу не просто показывали развлечения (например, были канатоходцы и ученые обезьяны), не только кормили и поили бесплатно, но и раздавали подарки — два пирога, пакетик с леденцами и глиняную кружку с гербом каждому!
Спустя чертову дюжину лет — пресловутая цифра 13! — в 1896 году новый восходящий на престол император решит перещеголять по подаркам отца. И, похоже, именно это соревнование в сувенирах от царских щедрот станет для Ходынки роковым.
"И каждый шел на Ходынку, чтобы добыть такую кружку…"
Коронационные торжества Николая II в Москве начались 18 мая 1896 года. Первопрестольный город к тому времени был настолько забит народом, съехавшимся со всей страны, что цены на жилье, конные экипажи и прочее, по воспоминаниям очевидцев, взлетели в пять-шесть раз.
Народные гулянья на Ходынском поле были запланированы на 12-й день коронационных торжеств. Уже заранее пошли слухи о щедром угощении и небывалых подарках. Действительно, в построенных на Ходынке многих десятках деревянных буфетов и балаганов планировалось бесплатно раздать народу только пива и медовухи почти полмиллиона литров, а 150 ларьков должны были раздать 400 тыс. царских гостинцев. По примеру предыдущей коронации 1883 года сочли, что 400 тыс. — это максимум, который соберется на Ходынке и царских гостинцев хватит на всех с лихвой.
Гостинец от нового царя по тем временам был вполне щедр — булка белого хлеба и яркий ситцевый платок с изображением Кремля и царской четы. В платок были завернуты бумажные пакетики с полуфунтом (около 200 г) колбасы, медовым пряником и набором примерно 300 г сладостей — карамелью, грецкими и кедровыми орехами, небольшим количеством изюма, вяленого инжира и чернослива. Венчала царский гостинец расписная эмалированная кружка с императорскими вензелями, гербом и золоченым ободком.
Эмалированная посуда тогда была редкостью для низших социальных слоев, а власти, желая привлечь на коронационные торжества побольше народа, еще и придумали, как казалось, очень удачный рекламный ход. Коронационные кружки заранее выставили во многих магазинах Москвы, но запретили их продавать. И как вспоминал очевидец тех событий, писатель и знаменитый московский краевед Владимир Гиляровский: "Хорошенькие эмалевые, белые с золотом и гербом, разноцветно разрисованные кружки были выставлены во многих магазинах напоказ. И каждый шел на Ходынку не столько на праздник, сколько за тем, чтобы добыть такую кружку…"
Гулянья и раздача царских подарков должны были начаться в 10 утра 30 мая (нового стиля), но народ стал собираться на Ходынском поле десятками тысяч еще днем накануне. К полуночи с 29 на 30 мая здесь уже были сотни тысяч, и в ночной темноте толпы стали превращаться в столпотворение. Появились первые жертвы.
Организаторы рассчитывали максимум на 400 тыс. — наивно полагая, что такое небывалое количество народа будет собираться и концентрироваться на поле не разом, а с утра до обеда. Но уже к рассвету 30 мая на Ходынке толпилось не менее полумиллиона. Встречаются и более внушительные оценки — от 600 до 700 тыс. При этом на месте назревавшей трагедии заранее присутствовала лишь немногочисленная охрана ларьков и буфетов. Основные силы войск и полиции для поддержания порядка должны были подойти только с утра 30 мая.
Все очевидцы утверждают, что эпицентром трагедии стал ров, тянувшийся вдоль буфетов на Ходынке. Владимир Гиляровский оставил яркие зарисовки самого начала давки: "Народ начал собираться еще накануне, чуть не с полудня, ночью же потянул отовсюду, из Москвы, с фабрик и из деревень, полностью запруживая улицы, прилегающие к заставам Тверской, Пресненской и Бутырской. К полуночи громадная площадь, во многих местах изрытая ямами, представляла из себя не то бивуак, не то ярмарку. На более гладких местах, подальше от гулянья, стояли телеги приехавших из деревень и телеги торговцев с закусками и квасом. Кое-где были разложены костры. С рассветом бивуак начал оживать, двигаться. Народные толпы все прибывали массами. Все старались занять места поближе к буфетам. Немногие успели занять узкую гладкую полосу около самих буфетных палаток, а остальные переполнили громадный 30-саженный ров, представлявшийся живым, колыхавшимся морем… К трем часам ночи все стояли на занятых ими местах, все более и более стесняемые наплывавшими народными массами. К пяти часам сборище народа достигло крайней степени — не менее нескольких сотен тысяч людей.
Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться. Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами. Давка была страшная.
Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Так продолжалось около часа…"
"Синеватое испарение от сотен тысяч людей…"
Владимир Немирович-Данченко, ныне известный как знаменитый режиссер и основатель Московского художественного театра, тогда был корреспондентом популярного журнала "Нива". Он тоже описывает страшное утро 30 мая 1896 года: "Давка началась с ночи. Площадь перед буфетами была так полна, что уже к трем часам утра там были задавленные… Весь овраг был полон народа — плечо к плечу, голова к голове. Очевидцы рассказывают характерную подробность, что над всей этой сплоченной массой стояло синеватое испарение от сотен тысяч людей… Вся громадная масса терпеливо ждала, сплачиваясь сильнее по мере того, как от Москвы приближались новые толпы. Сжатая в овраге толпа то и дело выставляла из себя подростков, которые пробирались по головам народной массы на четвереньках. Те, которые ползли к Москве, находили свободу, другие, по ошибке ли, рассчитывая ли все-таки добраться до подарков, двигались по головам в сторону буфетной цепи и потом находили там смерть. Крики раздавались повсюду, но народ уже не мог освободить тех, с кем сделалось дурно или кто был сдавлен. К пяти часам не могли выбраться назад даже те, которые занимали площадь перед оврагом. Расталкивавшие народ и стремившиеся назад возбуждали колыхание массы, но выбраться не могли…"
Катастрофа произошла между 5 и 6 часами утра 30 мая и продолжалась не более 15 минут. Именно за эти минуты в неуправляемой гигантской толпе, по официальным данным, погибло 1 389 человек. Тяжкие травмы получили более 1 300, счет пострадавших шел на тысячи.
Владимиру Гиляровскому повезло выжить в той давке (привезший его на Ходынку извозчик в толпе погиб!), писатель оставил нам натуралистичные зарисовки тех роковых секунд, когда люди умирали массово: "Прижали, а толпа сзади все плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную, спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор. Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно, значит, ноги его на весу, не чуют земли… Вот она, смерть неминучая! И какая! Ни ветерка. Над нами стоял полог зловонных испарений. Дышать нечем. Открываешь рот, пересохшие губы и язык ищут воздуха и влаги..."
Около нас мертво-тихо. Все молчат, только или стонут, или что-то шепчут. Может быть, молитву, может быть, проклятие, а сзади, откуда я пришел, непрерывный шум, вопли, ругань. Там, какая ни на есть, — все-таки жизнь. Может быть, предсмертная борьба, а здесь — тихая, скверная смерть в беспомощности…
Ходынское поле, помимо всего прочего, служило полигоном для солдат Московского гарнизона, потому было изрыто траншеями и ямами, которые накануне коронационных торжеств закрыли досками и присыпали песком. Для многих зажатых толпой в те минуты это стало ловушкой и могилой. Очевидцы оставили нам множество страшных описаний последствий Ходынки — буквально растоптанные в месиво трупы, погибшие беременные с выдавленными наружу, так и не рожденными младенцами и многие другие ужасы.
В ту эпоху видеозаписей не было, репортажная фотосъемка была еще редкостью, поэтому очевидцы и журналисты описывали события крайне подробно, натуралистично, не скупясь на самые ужасные детали. Нет нужды их повторять, но стоит привести отрывок из написанной по горячим следам статьи Владимира Немировича-Данченко, который и без лишней натуралистичности передает весь ужас произошедшего в тот день на Ходынке.
Через час-другой после катастрофы, когда наконец разбрелась по окрестностям смертельно перепуганная толпа (испуг, кстати, не помешал разгромить и разнести часть ларьков с подарками!), выжившие стали искать потерявшихся в давке родственников. Немирович-Данченко вспоминает те минуты, не менее страшные, чем сама трагедия давки: "К одной группе трупов вместе со мной пробирается человек лет сорока… Вдруг он издает глухой стон. Взглядываю на него — он смотрит широко расширенными глазами на труп парня с высоко закинутой головой, потом вдруг закрывает глаза, не двигаясь с места, и шепчет: "Николка! Николка! Господи помилуй!" Он снова открывает глаза, всматривается, тяжело дыша, и потом с болезненной улыбкой тихо обращается ко мне: "Нет, не он. Сына потерял. И как увижу вот этакого, все мне мерещится, что это мой Николка. Нет, пойду домой. Может, голубчик, ждет меня, сам тревожится…" Он решительно отошел, но спустя четверть часа я его снова встретил. У него не хватало силы воли уйти. Лицо бледное, взгляд растерянный. "Вот все не могу пойти домой, все тянет, не лежит ли здесь где Николка…" — говорит он мне опять, не возвышая голоса, точно в комнате больного…"
"Праздник над трупами начался!.."
Не меньшим потрясением, чем сама катастрофа, стала и последовавшая за ней реакция властей. Точнее — отсутствие какой-либо публичной реакции. Пострадавшим оказали материальную и медицинскую помощь, насколько она была возможна в ту эпоху. Но никаких заметных изменений в официальных коронационных торжествах не последовало.
Через семь часов после катастрофы на Ходынское поле торжественно прибыл Николай II. Новый самодержец принимал поздравления от специально подобранных народных делегаций фактически на поле, где только что поспешно убирали куски человеческих тел. Для многих современников это стало шоком. Владимир Гиляровский, сам чудом спасшийся в давке, писал: "Праздник над трупами начался! В дальних будках еще раздавались подарки. Программа выполнялась: на эстраде пели хоры песенников и гремели оркестры…"
На Ходынке за несколько минут апофеоза давки погибло немногим меньше, чем при знаменитом крушении "Титаника" 16 годами позднее. До мировых войн и до эпохи крупнейших техногенных катастроф тысячи убитых и раненых за считаные минуты — это очень большое число жертв! Страна осознала произошедшее не сразу, газеты под давлением властей старались об этом не писать. Но катастрофа в день коронации глубоко врезалась в память как простого народа, так и образованных верхов общества.
Для крестьян, с их еще средневековым, религиозным сознанием, катастрофа становилась приметой, сулившей несчастное царствование. Для образованной части общества плохой "приметой" стало отсутствие публичной реакции власти и самого царя на катастрофу. "Впечатление было потрясающее, особенно в простонародье, разнесшем преувеличенные слухи далеко, по самым глухим деревням. Все были уверены, что царь отменит остававшиеся балы и праздники…" — писал один из современников.
Однако ничего не отменили. При этом последний монарх вполне осознавал трагичность Ходынки. Правда, осознавал слишком уж специфически — скорее как досадную кляксу на белой мантии своей коронации. "До сих пор все шло, слава богу, как по маслу, а сегодня случился великий грех…" — ровно 125 лет назад записал Николай II в личном дневнике о трагедии на Ходынке.
Катастрофа случилась на рассвете, а уже вечером того дня новый царь с царицей плясали на балу в посольстве Франции. Ряд высших сановников советовали монарху на фоне тысяч пострадавших отменить хотя бы этот элемент праздника. Но, как вспоминал Сергей Витте, тогда министр финансов: "Государь с этим мнением совершенно не согласен, по его мнению, эта катастрофа есть величайшее несчастье, но несчастье, которое не должно омрачать праздник коронации, — ходынскую катастрофу надлежит в этом смысле игнорировать…"
Но игнорировать в итоге не получилось. Общество не забыло ни трагедию, ни реакцию на нее самой высшей власти. Не случайно через 10 лет после катастрофы на Ходынском поле и задолго до краха монархии Константин Бальмонт, один из известнейших поэтов Серебряного века, создал стихотворение с пророческими строками: "Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит — встав на эшафот".