Для большинства все началось на рассвете понедельника — в 6 часов утра 19 августа 1991 года. Именно с этого времени по радио и телевидению начали трансляцию экстренного сообщения. Президент СССР Михаил Горбачев не способен выполнять свои функции по состоянию здоровья… Вся полнота власти согласно конституции переходит к вице-президенту… "В отдельных местностях страны" вводится чрезвычайное положение… Не до конца проснувшиеся первые утренние слушатели с трудом понимали суть, но всем было ясно — случилось нечто чрезвычайное. Новый орган власти в стране так и именовался — Государственный комитет по чрезвычайному положению, ГКЧП.
С того дня прошло 30 лет. Но споры о том, что же это было, и об историческом значении и последствиях тех роковых трех дней в августе 1991-го не утихают до сих пор.
"Вокруг света" с ГКЧП
Формально в ночь на 19 августа 1991 года во главе Союза Советских Социалистических Республик — все еще огромного, хотя и погрязшего в череде кризисов государства — встал Геннадий Янаев. К тому времени он восьмой месяц занимал пост вице-президента СССР, но на высоты власти попал достаточно случайно.
Президент советского государства Михаил Горбачев изначально прочил в свои замы Эдуарда Шеварднадзе, главу МИД СССР. Но министр, прославившийся на весь мир "разрядкой" и "перестройкой" советской внешней политики (кто-то назовет это сближением, а кто-то капитуляцией перед США), от подобного назначения отказался. В итоге вторым человеком в иерархии СССР стал Янаев, в прошлом — бюрократ средней руки, далекий от реального управления, делавший карьеру в различных комсомольских и профсоюзных органах.
Самая яркая страница биографии Геннадия Янаева — это, пожалуй, членство в редколлегии журнала "Вокруг света". Журнал тогда, в 70–80-е годы минувшего века, — поверьте мне на слово, автор этих строк тогда являлся его юным читателем — был популярен и весьма интересен. За что спасибо в том числе Янаеву. Вообще, судя по фактам, отзывам и воспоминаниям, Геннадий Иванович Янаев искренне болел за судьбу нашей рассыпавшейся тогда страны. Был он человеком честным, небесталанным и, можно сказать с полным основанием, человеком хорошим. Но для большой политики быть просто "хорошим человеком" мало. Крайне мало.
Политической воли и решительности формальному главе ГКЧП (заодно и главе пусть всего на три дня, но всего СССР!) явно недоставало. Кто же был — и был ли? — неформальным лидером тех августовских событий, мы до сих пор не знаем. Называют разные версии — от руководителя советских спецслужб, председателя КГБ Владимира Крючкова и до… самого Горбачева.
Одна из версий гласит, что именно первый и последний президент СССР пытался таким образом спасти свою утекающую из рук власть, оставаясь в тени грозного ГКЧП. В тот один день — 19 августа 1991 года — Государственный комитет по чрезвычайному положению действительно мог показаться со стороны очень грозным. Грозным и столь же решительным.
В состав ГКЧП вошли главы всех спецслужб и пограничных войск, глава МВД и всех органов милиции (как тогда именовалась полиция) и министр обороны СССР, то есть руководитель все еще огромной и могучей советской армии, насчитывавшей летом 1991 года почти 4 млн солдат! И все эти люди — председатель КГБ Владимир Крючков, министр внутренних дел Борис Пуго и министр обороны маршал Дмитрий Язов — стали не просто формальными членами чрезвычайного органа власти. Они были вполне убежденными сторонниками решительных действий по, как они думали, спасению Советского Союза.
"Страна по существу стала неуправляемой…"
Решительно и грозно звучали и первые документы Госкомитета по чрезвычайному положению. "Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность!" — начиналось обращение ГКЧП к народу, и далее вполне справедливо констатировалось, что "начатая по инициативе Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик…".
К лету 1991 года на окраинах СССР уже лилась кровь межнациональных конфликтов, а в союзных республиках, вопреки проголосовавшему за сохранение Союза референдуму, шел "парад суверенитетов" — республиканские власти все ожесточеннее конкурировали с ослабевшим союзным центром за власть. "Страна по существу стала неуправляемой", — справедливо утверждалось в обращении ГКЧП к народу СССР.
"Воспользовавшись предоставленными свободами, попирая только что появившиеся ростки демократии, возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства, захват власти любой ценой… Циничная спекуляция на национальных чувствах — лишь ширма для удовлетворения амбиций. Ни сегодняшние беды своих народов, ни их завтрашний день не беспокоят политических авантюристов…" — так в этом обращении ГКЧП писалось по поводу разгула национализмов и сепаратизмов в союзных республиках. И по прошествии 30 лет с того дня признаем: писалось верно.
Вполне верно обращение ГКЧП освещало и экономический кризис, охвативший тогда СССР: "Хаотичное, стихийное скольжение к рынку вызвало взрыв эгоизма — регионального, ведомственного, группового и личного. Война законов и поощрение центробежных тенденций обернулись разрушением единого народнохозяйственного механизма, складывавшегося десятилетиями. Результатом стали резкое падение уровня жизни подавляющего большинства советских людей, расцвет спекуляции и теневой экономики. Давно пора сказать людям правду: если не принять срочных мер по стабилизации экономики, то в самом недалеком времени неизбежен голод и новый виток обнищания…"
Так что ранним утром 19 августа 1991 года Государственный комитет по чрезвычайному положению мог для многих показаться убедительным, а для большинства (даже для тех, кто сразу воспринял его негативно, именно как государственный переворот) решительным и грозным. Вдобавок в Москву — тогда столицу не только России, но и всего СССР — вошли войска. На улицах главного города страны с утра 19 августа 1991 года появилось 362 танка и 427 бронетранспортеров с тысячами солдат.
Вот тут-то и мог прозвучать первый звоночек, что с ГКЧП что-то не так. Ведь смысла вводить войска на улицы Москвы тем утром не было никакого. Оказывать вооруженное сопротивление там никто не собирался и не мог, а разгонять возможные демонстрации протеста сами войска тогда не могли и не умели. В лучшем случае они могли стоять на улицах и перекрестках, наблюдая за демонстрантами. Теоретически войска могли стрелять, получив соответствующий приказ, — но далеко не факт, что они выполнили бы его. Центральные регионы СССР жили тогда еще в глубоко мирном времени, без ожесточения последующего "бандитского" десятилетия. Да и сами члены ГКЧП даже в наиболее решительных замыслах не думали и не рассчитывали, что им понадобится хоть в кого-то стрелять.
"Народ будет рад встретить войска на улицах…"
Словом, танки на улицах Москвы были совершенно бессмысленны и даже вредны для ГКЧП. Ведь Государственный комитет по чрезвычайному положению позиционировал себя именно конституционным и легитимным органом власти — но танки на улицах Москвы как раз подрывали эту иллюзию законности и легитимности. До 19 августа 1991 года боевые бронированные машины появлялись на столичных улицах исключительно для торжественных парадов. При всех кровавых эксцессах на окраинах страны в ту эпоху — резня в среднеазиатском Оше, резня в Карабахе, стрельба в Вильнюсе — в Москве 1991 года перестрелок и погромов не было, танки там были не нужны.
Однако руководители ГКЧП оценивали ввод танков иначе, и оценивали явно неадекватно. Как позднее вспоминал один из штабных военных: "Офицеры Главного оперативного управления Генштаба за несколько дней просчитывали маршруты выдвижения войск в столицу… И многие тогда задавались вопросом: а каковы будут последствия появления танков и БТР на улицах Москвы? Позже маршал Язов признался мне, что тоже не однажды задавал себе этот вопрос. Словно предвидя его, вице-президент СССР Геннадий Янаев на одном из тайных совещаний говорил о том, что до предела возмущенный горбачевской политикой развала страны народ будет рад встретить войска на улицах столицы…"
Однако народ в массе хотя и возмущался по разным поводам "горбачевской политикой развала страны", но танкам на улицах был совершенно не рад. Танки предрекали возможную гражданскую войну, танки и войска на улицах мирного города пугали — словом, делали что угодно, но только не способствовали успеху ГКЧП.
Притом, умело двигая ненужные танки (бронетехника утром 19 августа 1991 года подошла и к окраинам Петербурга, тогда еще Ленинграда), ГКЧП весьма неумело и нерешительно действовал в те дни в сфере спецслужб. Никаких арестов ключевых противников и потенциальных лидеров сопротивления так и не провели — хотя, повторим, ГКЧП в тот день подчинялись все силовые структуры страны.
Бойцы спецподразделения "Альфа" окружили дачу Бориса Ельцина в подмосковном Архангельском. К тому времени этот политик и в скором будущем могильщик СССР уже был избран президентом РСФСР, центральной и крупнейшей союзной республики. Именно он тогда являлся альтернативным центром легитимности — главным политическим соперником и для Горбачева, и для ГКЧП. Если союзные власти уже дискредитировали себя по мере углубления экономического кризиса, то Ельцин для большинства оставался еще "темной лошадкой" — наделать больших ошибок не успел, но прославился громкими популистскими заявлениями. На фоне усталости от многословного Горбачева именно Ельцин тогда выглядел надеждой на лучшее будущее.
Но спецназ КГБ утром 19 августа 1991 года так и не смог или не захотел арестовать Бориса Ельцина. В тот же день российский президент прибыл в Москву в Белый дом, здание правительства РСФСР, где почти сразу стал центром притяжения и знаменем для всех, выступающих против ГКЧП.
Вместо того чтобы по-тихому на рассвете арестовать самого тогда опасного соперника, Янаев и компания сначала медлили отдать приказ об аресте, а потом, пропустив Ельцина в Москву, отправили к Белому дому танковый батальон. Но опять же не начали штурм и ликвидацию альтернативного правительства, а чего-то нерешительно ждали… Между тем страсти накалялись, вокруг Белого дома собрались тысячи сторонников Ельцина, и началось строительство импровизированных баррикад. Препятствием для танков эти самодельные укрепления стать не могли, зато стали зримым символом сопротивления.
Именно тогда для многих сторонних наблюдателей сделалось очевидным, что КГЧП как-то не очень убедителен и весьма нерешителен. Для широких масс народа это тоже стало заметно тем же вечером 19 августа 1991 года, во время пресс-конференции членов ГКЧП.
Дрожащие руки Янаева
Итак, в решающий первый день своего выступления члены ГКЧП много не сделали, зато зачем-то потратили уйму времени на организацию и проведение пресс-конференции. С раннего утра 19 августа 1991 года все телеканалы страны прекратили телепередачи — весь день по телевизору можно было увидеть лишь балет "Лебединое озеро", изредка перемежаемый зачтением обращения ГКЧП к народу. Зато вечером вся страна увидела пресс-конференцию этих новых правителей страны во главе с Янаевым — по статистике, ту передачу вечером 19 августа смотрели более 150 млн зрителей по всему СССР.
И лучше бы Геннадию Янаеву тогда не показываться на глаза народу. Он что-то вещал, может быть даже разумное, но 150 млн зрителей видели лишь его дрожащие руки. Выглядел свежепровозглашенный глава СССР крайне неуверенно и неубедительно. Такой почти болезненный внешний вид Янаева даже заставил корреспондента итальянской газеты La Stampa поинтересоваться здоровьем главы ГКЧП. "Я считаю, что оно вроде бы нормальное, здоровье. Оно позволяет мне работать по 16–17 часов в сутки. Вот видите, я жив, перед вами сижу и вроде бы еще ничего так выгляжу, несмотря на то что у нас действительно была бессонная ночь сегодня…" — ответил Янаев. Все это смотрелось и звучало откровенно жалко.
Та пресс-конференция сыграла против ГКЧП. Вкупе с иными промедлениями и нерешительностями того дня эта ненужная пресс-конференция привела к тому, что уже к исходу 19 августа 1991 года Государственный комитет по чрезвычайному положению перестали воспринимать как грозную и уверенную в себе силу.
К тому же тем же вечером в программе "Время" — главной тогда информационной передаче страны (ведь никакого интернета еще не было) — прошел сюжет про сбор противников ГКЧП вокруг Ельцина в Белом доме. После этого 20–21 августа в сущности уже шла агония всей затеи с Государственным комитетом по чрезвычайному положению. Видя явную нерешительность Янаева и его сторонников, большинство областных властей от Ленинграда (Петербурга) до Приморья на вторые-третьи сутки с начала событий высказались против ГКЧП. Областные депутаты и местные власти высказывались нерешительно, активных действий против не предпринимали, но стали фоном, на котором окончательно рассыпалась вся легитимность янаевского "Комитета по чрезвычайному положению".
Тем временем у Белого дома собирался поистине огромный митинг противников ГКЧП, в нем участвовали, по разным оценкам, многие десятки, а то и сотни тысяч человек. Позднее события тех августовских дней 1991 года не раз сравнивали с похожими событиями в Китае той же эпохи перемен — когда летом 1989 года центральные власти КНР силой оружия и танков и ценою множества убитых подавили протесты в Пекине и разогнали столь же огромный митинг на площади Тяньаньмэнь.
Однако такое сравнение некорректно по ключевому параметру — в Китае тогда подавлял массовые протесты Дэн Сяопин, который не только славен успешными экономическими реформами, но и был ветераном ряда жесточайших войн. Почти четверть века он участвовал в долгой гражданской междоусобице, сам многократно рисковал жизнью и не раз проливал массово чужую кровь. У него не было психологического барьера отдать приказ двинуть танки на толпу рассерженных горожан. Лидеры же ГКЧП, от Янаева до главы спецслужб Крючкова, были бюрократами мирного времени, никакого опыта массового политического насилия внутри страны ранее не имели. Крови они откровенно боялись. Судя же по дрожащим рукам Янаева на пресс-конференции 19 августа, они и просто боялись.
Так что сравнивать ситуацию с Китаем не приходится — в ГКЧП тогда собрались отнюдь не Дэн Сяопины. ГКЧП — это не многоопытные и привыкшие к смертям полевые командиры, а старательные, но растерянные бюрократы.
Большие последствия малой крови
Уже 20 августа, после всем очевидной нерешительности ГКЧП, начинаются колебания в войсках и спецслужбах. На улицах Москвы в ночь на 21 августа происходят первые столкновения протестующих с солдатами, кто-то из военных начинает переходить на сторону Белого дома. Словом, вместо стремительной смены высшего руководства и укрепления власти происходит обратное — в стране нарастают хаос и неопределенность.
Позже Ельцин скажет по поводу Янаева и компании: "В ГКЧП не было лидера. Не было авторитетного человека, чье мнение становилось бы мотором и сигналом к действию…"
Сам Борис Ельцин, при всех своих общеизвестных недостатках, таким сильным лидером был. Пока члены ГКЧП колебались, штурмовать Белый дом или нет, президент РСФСР действовал и выступал куда решительнее. Его выступление прямо с танка в те дни смотрелось куда выигрышнее дрожащих рук Янаева.
Во второй половине дня 21 августа некоторые члены ГКЧП летят в Крым, где на правительственной даче в Форосе то ли был блокирован, то ли укрывался президент СССР Горбачев. Это уже становилось похожим на капитуляцию.
К рассвету 22 августа Горбачев прилетает в Москву — на краткий миг, после хаоса предыдущих трех дней, кажется, что к нему вернулись былая популярность и авторитет. Однако реальную власть в столице уже перехватывал Борис Ельцин — именно его сторонники из госструктур РСФСР проявили повышенную активность при аресте членов ГКЧП.
Несколькими часами ранее Геннадий Янаев признал капитуляцию КГЧП не только де-факто, но и де-юре. Пробыв трое суток главой СССР, вечером 21 августа 1991 года он подписал указ о роспуске ГКЧП и сложил с себя "президентские полномочия". Министерство обороны СССР тем временем приказало "осуществить вывод воинских подразделений и частей из мест, на которые распространялся режим чрезвычайного положения, в пункты их постоянной дислокации".
Эпопея ГКЧП закончилась за три дня и абсолютно бесславно. В сравнении с иными переворотами обошлась она малой кровью — трое демонстрантов, погибших в ночь на 21 августа, и двое покончивших жизнь самоубийством сторонников ГКЧП. Речь идет о министре внутренних дел СССР Борисе Пуго и его жене — они застрелились (версии об убийстве все же несостоятельны) утром 22 августа.
Обойдясь сравнительно малой кровью, "августовский путч" — именно так начали его именовать сразу после провала — стал детонатором ускоренного распада СССР. Бывшие союзные республики побежали прочь от теряющей остатки авторитета Москвы, где власть Горбачева все увереннее оспаривал Ельцин, а на улицах бессмысленно ездили танки.