Набиваться в друзья к Михаилу Сергеевичу после его смерти не буду — не могу сказать, что мы были с ним очень близки. Но общались немало: и в последние годы его президентства, и после этого, когда он был только председателем своего фонда ("Горбачев-фонд" — прим. ТАСС). Это прежде всего было связано с тем, что я много работал с Германией и он занимался немецкими делами, например Российско-германским форумом "Петербургский диалог". Поэтому, наверное, у нас и были некоторые контакты.
Культура, нравственность и политика
Впервые лично я встретился с Михаилом Горбачевым в Московском Художественном театре им. А.П. Чехова, почитателем которого он был и куда приходил не раз и в пору, когда он был генеральным секретарем ЦК КПСС, и в пору, когда он был президентом СССР, и после того, как он оставил все государственные посты.
Всем известно, что его супруга Раиса Максимовна и сам Михаил Сергеевич очень серьезно относились к искусству и культуре. Создание Советского фонда культуры, например, было одной из инициатив Раисы Горбачевой, но, насколько мне известно, эту идею Михаил Сергеевич очень поддерживал. Он был первым, по существу, руководителем Советского государства, кто всегда включал в состав совершенно различных делегаций деятелей культуры. В этом была, пожалуй, не только политическая, но и некая душевная потребность. Как мне кажется, все, что он пытался воплотить в жизнь, было как-то связано с теми произведениями литературы и искусства, на которых он воспитывался в 1950–60–70-е годы. Он дружил с актером Олегом Ефремовым, с коллективом Московского театра "Современник", высоко чтил писателя Чингиза Айтматова и кинематографистов.
В этом смысле, пожалуй, главной его проблемой я бы назвал то, что Михаил Горбачев пытался зачастую соединить политику и нравственность. Он словно всегда искал некие этические развязки для решения политических проблем, что, как мне кажется, далеко не всегда является уместным и общепринятым. Думаю, в этом и заключалась одна из причин его трагедии. Исторической трагедии. Конечно же, когда начиналась перестройка в середине 1980-х годов, ни он, ни кто-либо из его окружения не думал, что она приведет в итоге к распаду Советского Союза.
Прекраснодушные представления
Когда это произошло и мы уже жили в Российской Федерации, президентом был Борис Николаевич Ельцин. С ним у Горбачева были, мягко говоря, сложные отношения. Михаил Сергеевич знал, что я человек из команды Ельцина, но, тем не менее, у нас была некая личная симпатия друг к другу.
На сегодняшний день мне кажется, что Михаила Сергеевича после всех тех событий в начале 1990-х годов всегда мучило ощущение незавершенности какого-то своего видения мироустройства, о котором он мечтал и которого не добился в силу целого ряда субъективных и объективных причин. Сам по себе он был скорее человеком мягким, чем жестко-решительным, а, на мой взгляд, именно твердость требовалась на том посту, который он занимал, и особенно в тот очень сложный период для СССР. Думаю, это вообще была одна из проблем лидеров Советского Союза последних десятилетий. Несмотря на то что это были многоопытные, знающие, очень информированные люди, при этом в каком-то смысле они были прекраснодушнее, чем их зарубежные партнеры. У них были более идеальные (или идеализированные) представления о мире и человеке, как бы это парадоксально ни звучало. Я бы сказал, им не хватало политического цинизма. Это может показаться странным, но даже жизнь за "железным занавесом" не способствовала пониманию. Не появилось у них ясности процессов, с которыми они столкнулись, и когда этот занавес частично был разрушен.
На мой взгляд, для Михаила Горбачева это была одна из сложнейших тем осмысления того, что происходило в последние годы 1980-х. Именно это вкупе, как ни странно, с потрясающей информированностью — благодаря прекрасной работе спецслужб и Министерства иностранных дел — и прекраснодушными представлениями о многих вещах.