В ЮАР мы попали на Пасху — как говорится, с корабля на бал. Вылетели из Москвы в субботу вечером, летели с пересадкой ночь и полдня, вымотались. Зато по прибытии прямо из аэропорта поехали в храм преподобного Сергия Радонежского под Йоханнесбургом, и светлый радостный праздник, устроенный там православным приходом во главе с настоятелем отцом Даниилом Луговым и при личном участии посла России в Претории Ильи Рогачева, снял усталость. И дальше Светлая седмица тоже постоянно дарила встречи со светлыми людьми.
Сброс нагрузки
Но при этом со светом как таковым в ЮАР, оказывается, реальная напряженка. Из-за веерных отключений электричества технический термин load shedding (сброс нагрузки) вошел там в повседневный обиход. В отеле, куда мы после рабочего дня возвращались затемно, света обычно не было; выручало то, что теперь у всех в руках смартфоны с фонариками или хотя бы светящимися экранами.
Проблема, как выяснилось, существует уже много лет, но прошлый год был самым неприятным: перебои с энергоснабжением в ЮАР наблюдались целых 209 дней. В январе нынешнего года президент страны Сирил Рамапоса вынужден был из-за энергетического кризиса отменить поездку на Всемирный экономический форум в Давосе, а в марте учредил в своей канцелярии должность ответственного за электроэнергию в ранге министра. В середине апреля тот публично предупредил, что наступающая в Южном полушарии зима (сейчас там в нашем понимании осень) будет для ЮАР исключительно трудной. Информационный портал Eyewitness News на днях уточнил, что без света, возможно, придется обходиться до 12 часов в сутки; это может привести к утрате более 800 тыс. рабочих мест.
О причинах кризиса, конечно, судить не мне и моим спутникам. Наша группа прилетела в ЮАР на несколько дней в рамках медиапроекта, приуроченного к предстоящему в июле саммиту лидеров России и Африки в Санкт-Петербурге. Конкурс для африканских журналистов под девизом "Строим будущее вместе" проводится Ассоциацией экономического сотрудничества со странами Африки (АЭССА), Россотрудничеством и Фондом поддержки публичной дипломатии им. А.М. Горчакова при участии агентства ТАСС.
Так что мы занимались своей работой, а вдаваться в местные проблемы в наши задачи не входило. Но все же не могу не упомянуть, что в том же православном приходе, который мы посетили, один из соотечественников, оказавшийся ученым-физиком, с горечью рассказывал мне, как несколько лет назад стараниями западных конкурентов в ЮАР был торпедирован российский проект строительства новой АЭС. Каюсь, я слушал вполуха: насладиться прелестями гостиничного быта без электричества мы тогда еще не успели.
Когнитивный диссонанс
Еще одним неприятным сюрпризом стала тема уголовной преступности. В разговорах она тоже преследовала нас неотступно, хотя с реальными неприятностями или угрозами нам, к счастью, столкнуться не довелось. Но в той же гостинице, чтобы просто подняться в свой номер, необходимо было трижды воспользоваться электронным пропуском; на обочине пригородного шоссе стоял знак Crime Alert ("Осторожно криминал"), плакат такого же содержания висел на почте; в Претории и Йоханнесбурге бросались в глаза заборы с колючей проволокой вокруг жилых домов и кварталов; в одном из торговых центров я видел охранников с автоматами. А вот обычный полицейский патруль — да и то дорожный — попался мне на глаза лишь однажды; на вопрос об этом мне ответили, что у муниципальных властей не хватает средств.
В итоге у меня образовался своего рода когнитивный диссонанс. По внешнему облику та же Претория сильно напомнила мне американский Вашингтон, где я раньше долго жил и работал: такой же уютный солнечный и зеленый город с соразмерными человеку невысокими зданиями и приветливыми, улыбчивыми людьми — вперемежку черными и белыми — на улицах. Разве что в южноафриканской столице пешеходов заметно меньше, чем в американской, да и тротуары для них есть не везде.
Трудно было поверить, что изнанка у этих схожих с виду привлекательных фасадов городской жизни принципиально разная. В турагентстве в Претории, куда мы заглянули по делу, вход с улицы даже в утреннее рабочее время был перекрыт раздвижной стальной решеткой; впускавший нас немолодой белый африканер подтвердил, что это защита от грабителей. В самолете по пути домой случайная попутчица Александра, оказавшаяся фоторепортером-британкой, со вздохом сказала, что не уверена, правильно ли все еще считать и называть ЮАР развитой страной. Сказано это было в ответ на мое замечание, что мы прежде ездили в Эфиопию и Танзанию, и те показались нам пусть и не столь развитыми, но в целом более благополучными.
Проблема-2024?
Да и вообще практически все, с кем мы общались, подтверждали, что положение дел ухудшается, и тревожились по поводу перспектив. Белые сетовали на "индоктринацию" (насыщение определенным содержанием массового сознания населения), усугубляющую раскол в обществе, черные — на "колонизаторов, которые до сих пор никуда не ушли". Один из самых авторитетных наблюдателей в Претории уверенно утверждал, что на выборах 2024 года правящая партия "Африканский национальный конгресс" (АНК) уже не получит большинства в парламенте. Правда, угрозы внутреннего вооруженного конфликта в ЮАР этот человек пока не видит, но опытная журналистка-международница в Йоханнесбурге сказала, что не исключает и такого сценария.
Для меня самого, к сожалению, африканская внутренняя политика — темный лес. Преодолевая раздвоенность собственного восприятия увиденного, я пытался не столько найти объяснения (для человека, впервые попавшего в ЮАР, это было бы по меньшей мере самонадеянно), сколько нащупать хоть мало-мальски правдоподобные ассоциативные ряды.
Они есть: например, современная южноафриканская демократия — почти ровесница российской. Она берет отсчет со всеобщих выборов 1994 года, на которых впервые не было расовых ограничений; победу, причем с сокрушительным перевесом, одержал тогда тот же АНК во главе с легендарным борцом против апартеида Нельсоном Манделой. И по сей день в руководстве страны немало людей, овеянных славой той борьбы; например, самые лестные отзывы нам в ходе поездки доводилось слышать о министре обороны и по делам ветеранов ЮАР Танди Модисе, участвовавшей еще в знаменитом молодежном восстании 1976 года в Соуэто.
Но политическая власть, тем более демократическая, — отнюдь не синоним экономического контроля, во многом остающегося в руках транснациональных корпораций. У бизнеса свои законы, и сильные конкуренты, включая тот же Росатом, западным ТНК в Африке заведомо не нужны. А без серьезных инвестиций у государства в ЮАР не хватает средств для поддержания и развития энергосетей в условиях массового подключения к ним широких слоев населения, которые прежде были совершенно бесправными и неимущими. Как мне объясняли, это тоже одна из причин энергетического кризиса.
"Главный миф"?
Все наши собеседники из числа соотечественников также настойчиво призывали нас не обманываться насчет того, будто в ЮАР царят пророссийские настроения. И дипломаты, и коллеги-журналисты в один голос называли это заблуждением; один из них даже сказал, что это "главный миф" о южноафриканском государстве в общественном сознании россиян. Подчеркивалось, что у России действительно много друзей среди политиков и особенно простых людей в южноафриканском государстве, но такой подход — отнюдь не единственный и даже не доминирующий. Что экономика, бизнес и СМИ в ЮАР остаются под сильнейшим влиянием коллективного Запада, да и в правящей партии по-разному относятся к данному вопросу.
У меня нет ни малейших оснований не доверять мнению специалистов; более того, интуитивно я с ним солидарен. Но собственный мой опыт общения с окружающими в ЮАР его не подтверждает. Я спрашивал об отношении к России всех встречных и поперечных и буквально ни разу худого слова не слышал.
Наоборот, все старались сказать что-то приятное. Высокий худой африканер Брайан, представившийся как ветеран спецназа ЮАР, сам подошел ко мне и сказал: мол, "я за Россию и Путина" и рад, что сейчас мировое большинство, включая Бразилию, Индию и Китай, — "на стороне добра"; сожалею, что раньше по молодости этого не понимал. Допустим, этот случай не показателен, поскольку произошел на просмотре нашего фильма "Солярис", устроенном посольством РФ в Претории. А Крис, владелец небольшой художественной галереи в одном из столичных торговых центров, на мой вопрос о том, с чем у него прежде всего ассоциируется Россия, сразу ответил: "Эрмитаж, высокая культура". Белая женщина с дочерью, встреченная при осмотре мемориала буров-первопроходцев (Voortrekker Monument), вспомнила прежде всего о "холоде и снеге" (это, кстати, вообще многим приходило на ум), но попутно поделилась, что носит имя Лара в честь героини пастернаковского романа "Доктор Живаго". Плечистый черный парень из парка напротив президентского дворца ответил: "Бомбы!", но тут же добавил, что, дескать, бомбы — символ мощи, и хорошо, что у России их много и она не колеблется их применять для защиты своих интересов.
В обиду не дадут
Перед встречей со студентами Витватерсрандского университета в Йоханнесбурге, который местные именуют Джобургом, меня предупреждали, что не исключены провокации, и советовали по возможности избегать острых тем. Но никаких недружественных выпадов не было и в помине. Я рассказал, что знаю и думаю об истоках специальной военной операции в Донбассе, о расширении НАТО и давней борьбе России за общую неделимую безопасность.
Меня спрашивали о том, что следует делать Африке (я честно сказал, что не знаю, поскольку это решать самим африканцам) и чем Россия может помочь своим африканским партнерам (я опять-таки ответил, что Россия всегда готова помогать друзьям, но, по-моему, собственные проблемы каждый должен решать прежде всего сам; судя по реакции зала, это несколько разочаровало аудиторию). А прощальную речь зампред студсовета "Витса", как все называют главный местный университет, Нкатеко Мулойва завершил словами: мол, здесь у нас мы никому не дадим в обиду "любимого президента Путина".
Не беру цитату в кавычки целиком, поскольку не ожидал подобного перла и записал его не на диктофон, а в блокнот. Но за точность последних слов и общего смысла ручаюсь. А главу российского государства уже скоро ждут в Дурбане — на августовском саммите лидеров стран БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР).
Кстати, и в рамках нашей поездки представитель АЭССА Галли Монастырева встретилась с председателем южноафриканской части Альянса деловых женщин БРИКС Лебоганг Зулу; обе стороны подтвердили готовность к дальнейшему сотрудничеству, включая визиты на Петербургский международный экономический форум в июне и затем на деловой форум БРИКС.
"Какая одному радость?"
Хоть я и воздерживался в студенческой аудитории от советов, у меня все же есть одна догадка о том, какой вклад Африка может внести в борьбу мирового большинства за новое справедливое мироустройство. Надоумил меня новый знакомый — местный функционер по имени Аянда (полное имя и должность меня просили не называть по принципу "как бы чего не вышло").
В разговоре о традиционных ценностях он обратил мое внимание на понятие "убунту" (Ubuntu), означающее на языках народов зулу и коса то, что объединяет человека с себе подобными и делает каждого из нас неотъемлемой частью всего человечества. В развернутом виде это целая философия или, если угодно, идеология всеобщего единения — нечто вроде того, о чем думали и мечтали многие поколения мыслителей и поэтов. Помните знаменитый эпиграф из Джона Донна в романе Эрнеста Хемингуэя "По ком звонит колокол": "Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши..."?
И речь не просто о глобализации западного образца, как мнилось некоторым апологетам "общечеловеческих ценностей". У африканцев, насколько я понимаю, это понятие глубже; оно предполагает и чувство собственного достоинства, и личную ответственность, и сострадание к другим, то есть милость, которая бывает выше справедливости. Вот как определял "убунту" земляк Манделы епископ Десмонд Туту (между прочим, Соуэто — единственное место на земле, где на одной улице жили два нобелевских лауреата): "Человек с убунту открыт и доступен для других, благожелателен, не видит для себя опасности в том, что другие талантливы и добры, поскольку он или она твердо уверены в себе, понимая, что являются частью большего целого; от них убывает, когда других оскорбляют или унижают, пытают или угнетают".
А вот иллюстрация к этой концепции, данная в начале нынешнего года министром иностранных дел ЮАР Наледи Пандор: "Некий антрополог предложил однажды группе африканских детей игру. Поставил под деревом корзину с фруктами и сказал, что все содержимое достанется тому, кто добежит до корзины первым. Но когда он дал старт забегу, дети взялись за руки и побежали все вместе, а добежав, уселись вокруг корзины и принялись за фрукты. Когда он их спросил, зачем было бежать вместе, когда все могло достаться кому-то одному, они ответили: "Убунту. Какая будет одному радость, если все остальные несчастны?"
Разительный контраст
Коллеги из нашей группы, когда я им все это пересказал, удивились, что я не знал раньше этой известной притчи. Но меня она привлекла не только сама по себе, а и по контрасту с американским подходом.
Еще в советское время начинающим корреспондентом я ездил в командировку в Техасский университет A&M на политологическую конференцию, посвященную советскому лидеру Михаилу Горбачеву и его политике перестройки и гласности. Сам будучи вчерашним студентом, дотошно расспрашивал американских школяров об их взглядах на жизнь и учебу. В частности, устроил импровизированный опрос о том, какую работу те предпочли бы после выпуска: скучную, но денежную или же полезную и увлекательную, но не особо выгодную. Все отвечали одинаково: мол, они-то лично за идеалы, но все остальные точно выберут деньги.
Позже в классическом труде Авинаша Диксита и Барри Нейлбаффа об искусстве стратегического мышления в жизни и бизнесе я обнаружил описание эксперимента, проведенного профессиональными психологами и социологами в том же A&M (этот университет, между прочим, — семейная вотчина клана Бушей, там сейчас находится президентская мемориальная библиотека Буша-старшего). Студентам предлагалась игра на деньги, в которой можно было заранее договориться об общей стратегии и гарантированно получить небольшую прибыль на каждого. Но при этом любой участник мог сорвать весь куш целиком в случае нарушения им (и соблюдения остальными) общей договоренности. Наконец, было известно, что при попытке каждого тайно сыграть на свой карман все останутся в полном пролете.
Так в итоге и получилось. Публично все договорились преследовать общее благо, реально каждый играл на себя. Общий вывод свелся к тому, что никому нельзя верить ни на грош. Пример произвел на меня впечатление: тем более что приятель, рекомендовавший книжку, клятвенно уверял, что именно с нее американцы списывают все свои жизненные стратегии.
"Умту гумту габанту"
Теперь же выяснилось, что у африканцев иное кредо. Конечно, следуют ли они ему не только на словах, но и на деле, — тоже вопрос открытый. Объясняя мне истоки разгула преступности в своей стране, тот же Аянда доказывал, что на скользкий путь людей толкает чувство безысходности: дескать, если у человека от рождения нет ничего своего, то не может быть и морали. Не могу с этим согласиться: а как же своя семья, свой род, традиции той же "убунту"? Разве все это не свято для африканцев? Или принципы для своих одни, а для чужих другие?
Все это еще предстоит хорошенько обдумать. Но в любом случае я теперь буду помнить пословицу из языка коса: "Umntu ngumntu ngabantu", то есть "Человек остается человеком только благодаря другим".
В ЮАР мы на самом деле радовались многому — от замечательной, не слишком жаркой погоды до очень вкусной еды, особенно мяса и фруктов. Но все же особое спасибо Африке за то, что научила меня на Светлой седмице этим мудрым словам. Дай Бог, чтобы они всегда подкреплялись делами.