Трудно быть просто человеком: 80 лет было бы режиссеру Алексею Герману
Его фильмы не выпускали на экраны и не понимали, но теперь никогда не забудут
20 июля режиссер Алексей Герман — старший мог бы отмечать восьмидесятилетие. Он умер в 2013 году, его жена и постоянный соавтор Светлана Кармалита пережила его на четыре года.
"Трудно быть зрителем", — написал Умберто Эко о фильме "Трудно быть богом" и завершил свое эссе словами: "В сравнении с Германом фильмы Квентина Тарантино — это Уолт Дисней".
Трудно быть зрителем, но возможно. Об этом свидетельствует даже печальной памяти каннский просмотр картины "Хрусталев, машину" в мае 1998 года, которая была сначала не понята профессионалами в фестивальной горячке и освистана, но спустя полгода французские журналисты даже извинялись за это.
Тоталитарный мир с идеологией и моралью Средневековья был понятен Герману, выросшему в интеллигентском гетто советской культуры. Он родился в семье известного писателя Юрия Германа, окончил мастерскую знаменитого режиссера Григория Козинцева. Под началом постановщика Георгия Товстоногова поработал в БДТ, оттуда ушел в кино. Самостоятельно дебютировал военной драмой "Операция "С Новым годом!", фильм пролежал на полке 15 лет и вышел под названием "Проверка на дорогах".
Мы сблизились с Алексеем Германом и Светланой Кармалитой по дороге из Питера в Москву в "Красной стреле", когда он со своей незаменимой соратницей и женой ехал сдавать в Госкино картину "Мой друг Иван Лапшин". Это был очень драматический момент, и все мы страшно переживали. А через пару лет я возглавил Конфликтную комиссию, которая снимала с полки запрещенные фильмы. Уже вышел "Лапшин", атмосфера перестройки заставила легализовать "Проверку на дорогах", мы стремились дать картинам Германа возможность выйти на экраны максимальными тиражами. И у них был свой преданный зритель.
Нечеловеческий перфекционизм Германа и его суровая требовательность к коллегам стали легендарными. Рассказы о том, как он водил артистов в морг, заказывал десятки кожаных пальто образца 1953 года, стали апокрифами. Не так важно, что правда в них, а что нет, но по мощи порожденной им мифологии "священного чудовища" Герман может быть сопоставлен только с другим великим режиссером, творившим на берегах того же Балтийского моря, — Ингмаром Бергманом.
Еще на раннем этапе творчества Германа цензоры с негодованием говорили про "взбесившиеся фактуры" и "броуновское движение" как неприемлемые эстетические категории его кинематографа. И это было во многом правдой: его экспрессивное, сверхреалистическое и одновременно сюрреалистическое кино ломало все каноны драматургии. И в то же время он мог создавать ясные, чистые, прозрачные образы, при этом новаторские. Не было бы "Двадцати дней без войны" — не было бы ни "другого" Никулина, ни "другой" Гурченко. Точно так же Андрей Миронов и Нина Русланова, не сыграй они в "Лапшине", а Леонид Ярмольник — в "Трудно быть богом", не приобрели бы самой нервной и драматической краски своего имиджа.
Позднее творчество Германа — потрясающий пример того, на что способна энергия художника в эпоху, развращенную подделками и спекуляциями на массовой умственной лени. В то время, когда главными жанрами становятся мелодрама или экшн, или комикс, Герман ставит немодные вопросы о смысле жизни и искусства. В ответах на эти вопросы много трагизма, но могучий артистизм "русского Босха" и "северного Феллини" сам по себе являет противовес отчаянию.
Трудно быть зрителем, бесстрастным созерцателем чужих страданий. Трудно быть богом, решающим судьбы живых существ. А труднее всего — об этом весь кинематограф Германа — быть просто человеком с отведенной ему функцией винтика истории, но, к счастью или несчастью, наделенного совестью. Будь то в инопланетном Арканаре или на Земле